— Поплохело герою, — ответил я. — Должно быть, посттравматический синдром.
— Выпейте, лейтенант, — плеснул Репин в стакан из графина и поставил перед страдальцем, после чего обратил своё внимание на нас: — Командование даёт добро. Вы получите оговорённую сумму. И теперь, — положил он передо мной и Станиславом по две бумаги и ручку, — мы всё оформим, как полагается.
— Забавно, — ознакомился я с заверенным печатями контрактом. — И что же, если платить откажетесь, нам с этим вот в мировой суд обратиться? Процесс «Коллекционер и Вдовец против Железного Легиона»?
— Можете не подписывать, если не хотите.
— Нет, — взял Станислав ручку, — мы подпишем. И, если кинете нас, снова, будем показывать каждому встречному, сопровождая задушевной историей.
— Точно, — поставил я автографы. — Глядишь и выпивкой угостят. Кстати, как насчёт аванса? Поиск информации — дело затратное.
— Сейчас казна пуста, — развёл капитан руками. — Но если вам нужна экипировка и амуниция...
— Не откажемся, — передвинул Станислав подписанный экземпляр заказчика к противоположному краю стола.
— Полученной информации достаточно?
— Более чем, — закончил я с бюрократией.
— Отлично. И ещё, чуть ни забыл, вам в помощь будет придан лейтенант Павлов.
— Это ещё для чего? — состроил недовольную мину Станислав.
— В помощь, — повторил Репин. — Кроме того, я вам не доверяю. Павлов будет информировать меня обо всём, что происходит. На этом предлагаю завершить нашу встречу и перейти к делам.
В арсенал Репин с нами не пошёл, выдал пропуска и сержанта Ерофеева с наставлением «не злоупотреблять». Кроме того удалось разорить Легион на заправленный под горло грузовик из муромского автохозяйства, двухсотлитровую бочку соляры и рацию, дабы наши странствия не затягивались, а ценная информация о ходе расследования оперативно поступала заказчику.
Как следует прибарахлившись, затарившись провиантом и немного вздремнув, с первыми лучами Солнца мы подобрали Павлова и выдвинулись навстречу приключениям.
Глава 4
Пищеварительный тракт свиньи прекрасен, он принимает от этого мира всё, что тот даёт, и превращает в говно. Овощи, корнеплоды, хлеб, икра, помои, антрекот по-бретонски — он из всего с равным успехом сделает однородную каловую массу. В том числе и из человека. Конечно, сытая свинья предпочтёт что-то менее жёсткое, но она никогда не бывает достаточно сыта. Если тот, кто работает со свиньями, надолго исчезает, соседи первым делом берут грабли и идут проверять, нет ли в загоне пряжек, пуговиц, монет и других неперевариваемых вещей. Заокская пустошь давно стала таким загоном, и нам понадобятся чертовски большие грабли, чтобы разгрести тамошнее говно.
— Бля! Не гони так! — посоветовал Стас сидящему за рулём Павлову и крепче вцепился в сидушку, надеясь уберечь голову от очередной встречи с крышей кабины.
— Разве нам не нужно спешить? — спросил лейтенант, глядя на меня. — Я думал, горячий след и всё такое.
— Сбавь, — согласился я со Станиславом. — Так от нас самих горячий след останется. Эта колымага, наверняка, войну помнит, прояви уважение к мощам.
Будто, вторя моим словам, ЗиЛок закряхтел и стрельнул глушителем, отчего Павлов тут же лёг грудью на баранку.
— Гляди, какой ловкий, — оценил Стас и сунул руку за пазуху. — А меня, похоже, зацепило.
— Очень смешно, — расправил плечи Лейтенант.
— Мне казалось, ты спокойнее, — заметил я. — Или так только на привале?
— Сократить вероятность поражения, минимизировав видимый силуэт при звуке выстрела — это логично, разумно и не имеет никакого отношения к состоянию моей нервной системы. А она, кстати, в полном порядке.
— Рад это слышать. Ты, главное, когда до реальной стрельбы дойдёт, силуэт не минимизируй слишком сильно. А то, знаешь, как бывает, на словах кремень, стальные яйца, а как жареным пахнуло, так и след простыл.
— Об этом можешь не беспокоиться.
— Я много о чём могу не беспокоиться, но обстоятельства, зачастую, мешают.
— Ты с карамультука-то своего, — кивнул Станислав на притороченную позади винтовку, — стрелять приспособлен?
— Это не карамультук, — заявил Павлов слегка обиженно, — а Штейр «Скаут».
— Впервые слышу.
— Не удивительно. Винтовка австрийская под НАТОвский 7,62.
— Стволик не коротковат? — глянул я в зеркало заднего вида. — И чего это прицел так далеко поставил?
— В самый раз ствол, лёгкий и разворотистый. А в прицел этот нужно двумя глазами смотреть, потому и стоит так, он малой кратности, два с половиной всего. Винтовка, конечно, больше для охоты загонной, чем для войны, но нравится она мне, удобная. А если прицел на шестнадцать поставить, то и поснайперить можно. Тоже есть, быстросъёмный. А ещё банку можно навинтить. Маскировать не маскирует, зато по ушам не бьёт. Ложе, кстати, в сошки раскладывается.
— Толково. Смотри, как бы у тебя эту диковину заморскую не отобрали. Там, куда мы едем, народец ушлый.
— Для ушлых у меня «Кедр» припасён, — похлопал лейтенант по висящей на левом боку кобуре.
— О, вот это дело, — оценил Станислав. — Дай посмотреть.
— Нет. Личное оружие никому в руки не даю.
— Суеверный что ли?
— Ревнивый, — предположил я. — Чего, рожу кривишь? Признайся — подрачиваешь на него?
— Не отвлекайте от дороги, — резко съехал Павлов с оружейной темы, но Станислав тут же вернул его в прежнее русло:
— А у меня гляди какой, — вынул он свой ПБ и прикрутил насадок. — Нравится? Ну, я тебе свой подержать дам, а ты мне — свой.
— Блядь, прекратите, — как-то неуютно почувствовал я себя, сидя между ними.
— Не любишь оружие? — удивился Павлов.
— А ты любишь плоскогубцы?
— Что? При чём тут плоскогубцы?
— Это инструмент такой, для работы. Ну, любишь или нет?
— Я даже не знаю...
— Сейчас он тебе расскажет, — встрял в беседу Станислав, — что оружие — такой же инструмент, и нехер его облизывать. Но ты ему не верь?
— Это ещё почему? — поинтересовался я, немного настороженный столь уверенным тоном.
— Я же вижу, — указал Стас на свои ясные очи. — Ты тут вот распинаешься почём зря, а сам, когда ВСС свой чистишь, тряпочку мягкую под него подкладываешь.
— С мягкой ткани детали мелкие не скатываются, в отличие от брезента.
— Да, рассказывай. А помнишь, как ты «Пернач» свой покоцал о кирпичи? Так ты ж потом дня три то место на затворе пальцем теребил. Полировал, наверное.
— Не было такого! — возмутился я, сам того не ожидая.
— Может, ты и в самом деле не помнишь. Это ж чистый рефлекс — рука сама к любимой игрушке тянется, приласкать хочет.
— х**ню не неси.
— Ну, конечно... — гадко щерясь, охочий до беззащитных стальных тел извращенец выудил из рюкзака банку тушёнки и нарочито растерянно похлопал себя по карманам: — Чёрт, куда я нож задевал? Кол, одолжи кинжальчик.
— А поебаться не завернуть?
— Да брось. Жалко, что ли? Это ж просто кусок железа.
— Дешёвый трюк, Станислав, тебе должно быть стыдно.
— Почему?
— Потому что инструмент должен использоваться строго по назначению. Вот если бы ты сказал: «Кол, дай кинжальчик, хочу лейтенанта проткнуть», я бы дал, а банку вскрывать — иди ты нах**. Хотя, знаешь, у меня есть альтернативное предложение — раздолби её прикладом, или шомполом проткни, а лучше прострели. Тебе ведь похер, как и для чего оружием пользоваться.
— Прострелить?
— Да, жахни прям в упор, а потом слижи, что останется.
— Так? — зажал недоумок банку подошвой в угол торпеды и приставил дуло автомата к рифлёному жестяному боку.
— Эй, прекращайте! — забеспокоился лейтенант.
— Открывай консерву, — подначивал я, будучи уверен, что такого не сделает ни один отморозок, никогда и ни за что. О, как глубоки оказались мои заблуждения.
— Не надо!!! — успел крикнуть Павлов и драматично закрыл лицо рукой.
Банка рванула знатно. Я и подумать не мог, что в столь небольшом объёме помещается так много содержимого. Жир, бульон и ошмётки мяса разлетелись как шрапнель, поражая всё живое.
Павлов, лишившись обзора, ударил по тормозам.
— Идиоты! — выскочил он из кабины, стряхивая с себя останки несчастного животного, чей труп не сумел обрести покоя даже в тушёном виде.
— Э-эй, — отложил Станислав автомат и, проведя пальцем по внутренностям раскуроченной банки, засунул скромный улов в рот. — А неплохо, с дымком.
— Пикантно, — согласился я, слизнув с рукава несколько поражающих элементов взрывного устройства. — Нотки гексогена не хватает, для терпкости.
— Убирайте! — швырнул нам Павлов по тряпке. — Совсем из ума выжили?! Чёрт бы вас побрал, — чуть не плача обратил он взор на заляпанную винтовку и принялся оттирать её, позабыв о свисающих с собственных ушей ошмётках.
— Да забей, — посоветовал Станислав, обтерев лицо. — Это ж дополнительная защита от влаги.
— Ты двигатель повредить мог, или колесо!
— Но не повредил ведь.
— Теперь всё провоняет этим...
— Ну, знаешь, бывают ароматы и похуже, — отряхнулся я и взглянул на зверски уделанный потолок. — Станислав, выпусти-ка.
— А убирать это говно кто будет?! — возмутился Павлов.
— Вы двое будете, а я на стрёме постою. Нельзя в муромских лесах неподвижный транспорт посреди дороги без охранения оставлять. Ты, вроде, лейтенант, а таких прописных истин не знаешь. Эх! — спрыгнул я с подножки и потянулся. — Хорошо на свежем воздухе. Аппетит разыгрался. Может, ещё одну вскроем?
— Гранатой, — саркастически добавил блюститель чистоты.
— Осторожнее с желаниями. Наш добрый друг может их исполнить.
Утро выдалось погожее, лёгкий морозец прихватил грязь и покрыл гниющие листья ледяными иглами, искрящимися в лучах восходящего солнца. Сквозь паутину голых ветвей уже можно было различить тёмные воды Оки.
— Почему мы по железнодорожному мосту не поехали? — спросил я у самоотверженно трущего приборную панель лейтенанта.