— Зачем? — боязливо поинтересовался Павлов.
— Тормози, сказал!
Машина, зашуршав блокированными колёсами, подняла тучу пыли.
— В чём дело? — спросил Стас, закидывая на шею автоматный ремень.
— Не глуши мотор, — велел я Павлову и вытолкал Станислава из кабины: — А ты давай за мной. По сторонам смотри.
То, что я принял издалека за труп, оказалось нечто большим — трупом святого. Изломанное тело лежало вниз лицом, точнее, лицевой частью, так как содранный кожный покров скомкался сбоку от головы.
— Пётр? — расправил я бородатую физиономию.
Вместо правой руки у покойника была культя с кровавыми лоскутами мяса, ноге тоже изрядно досталось, кровь ещё не успела толком свернуться, амуниция не тронута, метрах в десяти обнаружился АКМ с расколотым прикладом, без крышки и магазина.
— Осколками? — кивнул Стас на рубленое мясо.
— Да. Машина, — разглядел я рядом след лысых покрышек, чёрную порошу гари и смешавшуюся с песком кровь. — Похоже, он на ходу выпал. За мной.
Пикап Святых лежал на боку в ближайшей канаве. Правая сторона кабины была полностью раскурочена, оторванного колеса нигде не видно, зато под изорванным креслом водителя нашлась рука. То, что осталось от пассажира, идентификации не подлежало вовсе, его будто сквозь измельчитель пропустили, искорёженный облепленный песком автомат валялся снаружи.
— Ещё не остыл, — убрал Стас руку от двигателя.
— Зачем их атаковали? Святые ничего ценного не повезли бы без прикрытия. Скорее всего, это просто посыльные. Они часто ведут дела с Навмашем, — рассуждал я вслух, осматривая территорию.
— Электрика на месте, — заглянул Станислав под руль. — Даже рация уцелела.
— Не похоже на спланированное нападение.
— Но гнали они — будь здоров, судя по тому, как водилу по земле размотало. Вот только от кого?
— Или за кем? — указал я на узкий след.
— Мотоцикл? — подошёл Стас. — Кто ездит по пустошам на мотоцикле?
— Никто, кого я знаю. Нужно с ним познакомиться, но не сейчас, — натянул я капюшон и стёр с лица холодные дождевые капли.
— Бля, как назло.
— Только не говори, будто не рад дождичку. Возможно, он помешал нам догнать свою смерть. Возвращаемся.
Павлов сидел, как на иголках, безостановочно крутя головой во все стороны и теребя свою винтовку.
— Ну, что там? — спросил он, явно обрадованный нашим возвращением.
— Новые вопросы без ответов, — забрался я в кабину. — Что, не любишь таинственность? Ладно, там парочка дохлых святых и раздолбанный пикап. Какая-то сволочь на мотоцикле разобрала их направленным взрывом и умчалась вдаль.
— Как нашу колонну?
— Нет, думаю, гораздо быстрее и без злого умысла.
— По доброте душевной? — попытался сострить лейтенант.
— Святые наткнулись на разведчика, погнались за ним и огребли.
— Чьего разведчика?
— Это и предстоит выяснить, Ваня. Ты отупел, пока нас не было? Трогай уже, не хочу новых неожиданных встреч.
— А по следу не пойдём? — газанул он.
— Не поспеем, да и дождь сейчас всё размоет.
— Смахивает на отговорку.
— Так и есть, — не стал я лукавить. — Мы не поехали бы за ним, даже будь вместо раскисающей глины зеркально ровное соляное плато, а вместо этой колымаги — ракета на колёсах.
— Почему?
— Потому что я подрядился собрать информацию и установить местоположение, а не принести себя в жертву науке, гоняясь за малоизученным подвидом хомо сапиенс, походя уничтожающим тех, кто десятки лет небезосновательно считает себя хозяевами этих пустошей. Я всё ещё жив благодаря тому, что не склонен недооценивать врага. Одного из тех мертвецов я знал лично, и он не был ни дураком, ни слабаком, но его размотало по родимой землице, потому что он...
— ...недооценил врага, — бездарно завершил мою блистательную тираду Павлов.
— Прежде чем лезть в драку, я хочу выяснить максимум возможного, любые мелочи, самые незначительные подробности. Это не тот случай, когда стоит действовать по наитию. Так что, держим курс на Навашино. Если тамошний кабак не гудит от слухов и сплетен о наших таинственных друзьях, то я ничего не понимаю в жизни.
— У них есть кабак? — удивился лейтенант.
— Они же не дикари. Кстати, пока время позволяет, прочту вам базовый курс по обычаям и традициям этой высокоразвитой цивилизации. Первое — они не любят шибко умных, поэтому не умничайте. Павлов, слышишь? Даже не пытайся. Второе — они не любят тех, кто не любит их, поэтому рассуждения о недопустимости рабства, людоедства, садизма, шовинизма, алкоголизма, наркомании, антисанитарии и скотоложства оставьте для более подходящих мест. Павлов...
— Я понял-понял.
— Третье — добрые граждане Навашино люто ненавидят муромчан, поэтому, если вам предложат опрокинуть стопку за счастливое переселение усопших в адские котлы, пейте и поминайте виновников торжества последними словами. Четвёртое — ничего не суйте в их девок, если не хотите от этого избавиться. И пятое, самое важное — держите руки подальше от стволов и ножей.
— Неожиданно, — хмыкнул Стас.
— Неожиданно, дружище, это когда с тебя кожу чулком снимают, а вышеописанное правильнее охарактеризовать словом «разумно». В Навашино виновник конфликта устанавливается очень просто — кто первым за волыну схватился, тот и злодей. Думаю, не нужно объяснять, что свидетели, в случае чего, будут не на вашей стороне.
— Так что же, если ствол наставят, нам кулаками отвечать?
— Постарайся сделать так, чтобы не наставляли, а если до того дойдёт, попробуй отбазариться. Не хочу пугать, но ваши шансы выбраться оттуда живыми — пятьдесят на пятьдесят.
— Ого. Похоже, ты никогда не ошибаешься в прогнозах.
— А как оцениваешь свои шансы? — поинтересовался лейтенант.
— Где-то около ста.
— И что вселяет в тебя такую уверенность?
— Опыт, Ваня, опыт и ещё раз опыт. А так же социальная близость к тамошней публике и заслуженный годами упорного труда авторитет.
— Другими словами — ты там свой?
— Не совсем, но куда как менее чуждый, чем вы двое, особенно ты.
— А что со мной не так?
— Он спрашивает. Посмотри на себя, чисто выбрит, острижен, подтянут, одет с иголочки, все зубы на месте, да ещё и в очках. Любой среднестатистический навашинец за версту определит в тебе классового врага.
— И к какому же классу я, по-твоему, отношусь?
— К классу угнетателей, разумеется. Только угнетателю может житься лучше прочих, а ты прямо как сыр в масле. Воплощённое превосходство над угнетаемыми массами. Вы там у себя, в Легионе, никакую теорию о высшей расе ещё не разработали для полноты картины?
— Не понимаю, о чём ты.
— Да не важно, но в таком виде к местным унтерменшам лучше не соваться. И окропления тушёнкой тут явно недостаточно, — смерил я Павлова оценивающим взглядом.
— Что предлагаешь? Какого хера?!
— Ты в этом кармане всё равно ничего не держал, а так он придаст твоему внешнему виду толику потрёпанности. И вот это ещё...
— Бля! Убери от меня свои руки!
— Чего ты кипятишься? Тебе пуговицу больше своей головы жаль? Тормози.
— Только не...
— Да-да-да. Выметайся.
— Я не стану валяться в грязи! — выпрыгнул Павлов из кабины и отбежал шагов на пять, тыча в меня пальцем. — Не приближайся.
— Хватит целку из себя строить. Кувыркнись разок-другой и достаточно.
— Давай, — поддержал Станислав, — сразу на мужика станешь похож.
— Ерунда какая-то, в этом нет необходимости! — не сдавался Павлов.
— Очень даже есть, и большая, — заверил я. — Вот когда навашинские маргиналы станут лапать твою чистую подтянутую жопу, ты поймёшь, что был неправ.
По лицу лейтенанта пронеслась тень сомнения.
— Они могут, — кивнул Стас.
— О да, и, несомненно, будут. Но, возможно, я лезу не в своё дело, и такой поворот событий тебя не пугает, а даже наоборот...
— Ладно, — раскинул Павлов руки, как у расстрельной стены, и опустился на пятую точку. — Довольны? — упал он на бок и кувыркнулся в сторону, после чего встал и продемонстрировал результат: — Так хорошо?
— То, что надо. На рожу ещё немного мазни. Во, отлично. Совсем другое дело ведь, скажи, — обратился я к Станиславу.
— Просто, небо и земля, — одобрил тот. — С таким парнем я бы в разведку пошёл.
— Чертовски рад, что вам нравится, — забрался лейтенант в кабину, утирая попавшую на очки грязь. — Надеюсь, теперь никто не станет комплексовать из-за моего очевидного превосходства.
— Нет, теперь всё путём, — хлопнул я молодца по плечу. — Трогай.
— Так и простатит с геморроем заработать недолго, — поёрзал Павлов мокрой жопой по сидушке.
— Эх, молодо-зелено. Знал бы ты, сколько всяких неудобств выпадает на долю нашего брата. Бывало и в болоте спать приходилось, и в промёрзших землянках ночевать, и с гнилыми трупами бок обок. А это-то х**ня, не стоит переживаний.
— Кстати, ты так и не рассказал, почему решил стать охотником за головами.
— Ах, да. Понимаешь, ведь что такое счастье, в долговременной перспективе? Счастье — это когда дело твоей жизни приносит не только средства к существованию, но и радость. А радости у всех разные. Кто-то любит готовить, кто-то — строить дома, кто-то — воевать. Но у меня другая радость, и ремесло, которое я выбрал, обеспечивает мне её в полной мере. Всё дело в том, что я страсть как люблю глумиться над людьми.
Глава 6
Знавал я одного типа, который к месту и не к месту любил говорить: «Глаза боятся, а руки делают». У него даже погоняло было — Рукодельный. Однажды ему гранатой оторвало обе кисти, и все его, конечно же, подъёбывали: «Рукодельный, чё глаза такие испуганные?», а он отворачивался и тихо плакал, утирая сопли культями. Даже не знаю, от чего ему было тяжелее — от постоянных насмешек, или от невозможности ввернуть свою любимую поговорку. Привычка — страшная сила. Наркотик, только без кайфа. Мы привыкаем говорить и делать как по заученному: отвечать шаблонами, крутить монету в пальцах, вставать в семь утра, теребить мочку уха, спать на правом боку, сплёвывать налево. Это не даёт нам ничего, лишь делает предсказуемыми, а зачастую и уязвимыми, но отказаться чертовски трудно.