Я повернулась к Бену:
– Хорошо. Отправь мне ссылку.
4
Я никак не могла надолго задержаться на одной работе, но стоит заметить, что я выросла с матерью, которая истощила себя непосильным трудом, поскольку отец бросил нас, когда мне было три года. Он просто взял и ушел, не забрав ничего из своей одежды и ни с кем не попрощавшись, а вместо «до свидания» прихватил из сейфа все сбережения матери.
Это ее разозлило, а ведь, как известно, с женщиной, которой пренебрегли, шутки плохи. Матери нужно было всем доказать, что она чего-то стоит, и она упорно трудилась, чтобы вернуть каждый пенни, который украл отец.
По утрам завтрак ждал нас с Келлом на плите или в микроволновке; и мы едва успевали добраться хотя бы до автобусной остановки, когда мама уже давно была в пути на работу. Вечером она ненадолго появлялась дома, чтобы сменить дневной наряд на униформу для кафе, целовала нас в щеку, пока мы корпели над домашним заданием, и исчезала.
На самом деле маме необязательно было так вкалывать. За три года она вернула украденные деньги с лихвой, и того, что она зарабатывала в качестве секретаря юриста, хватало, как рассказывал Келл, чтобы оплачивать счета. Брат всегда больше знал о делах мамы.
Но, как я уже сказала, женщина, которой пренебрегают, – это не шутка. У матери была миссия, и эта миссия заключалась в том, чтобы обеспечить семье денежную «подушку безопасности» и накопить нам на колледж. Она выполнила эту миссию, но не обошлось без последствий.
В сорок девять лет мать разбил инсульт. Умерла она в пятьдесят два. Ее нет с нами уже семь лет, но боль от этой потери все еще жива. Все, кто выступал на ее похоронах, с большой любовью говорили о том, как много она работала, как предана была своему делу, но они не видели того, что видела я. Они не видели, как мама, уставшая до смерти, с мешками под глазами, возвращается домой в полночь или позже. Они не просыпались по ночам, услышав, как она плачет, спрашивая Бога, как же со всем этим справиться.
Мама никогда больше не полюбила. У нее были увлечения (и она всегда пыталась это скрыть), но она ни в кого по-настоящему не влюблялась. Она просто работала. Всегда. Пропускала репетиции моей группы и футбольные матчи Келла. Ей не хватало времени сделать мне прическу или даже помочь выбрать выпускное платье.
К сожалению, брат пошел по ее стопам. Работает сверхурочно и постоянно в разъездах. Я беспокоюсь за него, и это беспокойство, вероятно, объясняет, почему я сама не хочу напрягаться на работе.
Работа есть работа, а деньги – всего лишь средство. Конечно, приятно иметь деньги, но люди, особенно американцы, ничего не видят, кроме работы. Каждый день они встают в одно и то же время, надрываются часами, истощают себя морально и физически, и ради чего? Ради того, чтобы какой-нибудь бизнесмен-толстосум мог сидеть в огромном особняке и смотреть, как растут цифры на его банковском счете.
Я не против зарабатывать на собственные нужды, и я не виню богатых за то, что они богатые. В конце концов, у всех своя роль, и каждый должен ее играть. Это круговорот жизни. Но по-моему, неправильно, когда деньги становятся единственной целью; именно так получилось у моей матери, и я отказалась следовать ее примеру.
Мама внушала мне и Келлу, что мы должны упорно трудиться ради того, к чему стремимся, как бы ни было тяжело, но у меня такое отношение к жизни никогда не укладывалось в голове.
Зачем убиваться из-за чека, которого не хватит и на неделю? Зачем идти трудным путем, когда есть много других вариантов?
Таких, например, как вечеринка Лолы Максвелл. В Майами стоял прекрасный вечер, а у меня была одна задача – обслуживать. Обслуживать богатых людей, стоящих с напитками в руках около бассейнов и коктейльных столиков, поить их, кормить и даже делать комплименты, если это поможет им хорошо провести вечер.
Скажу прямо: хотя я и ненавидела работу официантки, получалось у меня просто классно. Я сохраняла спокойствие, когда кто-то буянил. Держала поднос одной рукой с ловкостью эквилибриста. Хорошо знала, когда не стоять над душой или вообще исчезнуть с глаз и как убедить человека дать больше чаевых, хотя чаевые в тот вечер и не требовались.
В общем, обычно я справлялась с легкостью, но в тот день мои навыки мне не помогали. Я ощущала себя неуютно в этом особняке: строгая рубашка, вытащенная из глубины шкафа, кололась, а черные брюки оказались узковаты. Играл джаз, большинство гостей были поглощены серьезными разговорами, из-за чего все действо больше походило на официальный прием, чем на веселую вечеринку, и я чувствовала, как из-за сильной влажности каждый естественный завиток на моей голове распускается и пушится.
Но выбило меня из колеи сообщение от Келла, которое я получила прямо перед тем, как приехать на работу:
Миранда говорит, что возьмет тебя обратно, если выйдешь завтра.
Увидев это сообщение, я закатила глаза, сунула телефон в карман и потащилась к задним воротам особняка Лолы Максвелл.
Да, я была признательна Келлу, ведь он протянул руку помощи и попытался что-то сделать для меня. Да и не винить же брата за то, что он поставил собственные приоритеты на первое место… Просто момент оказался неподходящий: я еще не отпустила ситуацию.
Из-за этого жалкого сообщения весь вечер я была не в своей тарелке. Обычно я лавировала в толпе с полным подносом грациозно, как балерина, но сейчас все время натыкалась на столы и стены, чтобы не столкнуться с гостями.
Некоторые из них хмурились, глядя на меня. Другие, успевшие опьянеть, смеялись. Я вспомнила, как Шелия говорила, что можно прятаться в туалете, пока вечеринка не закончится, но женщина по имени Эбби пристально следила за тем, чтобы все официантки работали добросовестно. Я думала, она пошутила, когда сказала, что глаз с нас не спустит, но нет, Эбби была как ястреб. Каждый раз, когда я чувствовала на себе чей-то взгляд, я оборачивалась и видела, как она наблюдает за мной и кивает, держа в руке планшет с зажимом для бумаги.
– Как насчет еще одного напитка за счет заведения? – спросила я белую пару, стоявшую возле десерт-бара.
Увешанная жемчугом женщина в обтягивающем черном платье миди быстро положила корзиночку с фруктами, которую держала в руке, на тарелку на столике рядом и потянулась за шампанским с моего подноса.
– Неси еще, девочка! – ухмыльнулась она. – Здесь так влажно, что можно сознание потерять.
Я улыбнулась в ответ, хотя мне стало интересно, почему эта женщина так много пьет, если ей жарко. От спиртного будет только хуже. Я чуть не спросила, не хочет ли гостья воды, но, по словам Эбби, миссия официантов заключалась в том, чтобы напоить людей. Чем пьянее человек, тем больше денег он готов выложить.
Я перевела взгляд на полного мужчину рядом с женщиной в черном.
– Только не говорите, что собираетесь носиться с этим весь вечер, – поддразнила я, кивнув на полупустой бокал в его руке.
Мужчина разразился хмельным смехом:
– На самом деле, представьте себе, это третий!
Он схватил с подноса шампанское, пролив немного на мой рукав. Как и подобает хорошей официантке, я сделала вид, что ничего не произошло, и позволила веселью продолжаться.
– Хорошо, что я не за рулем сегодня, – усмехнулся он.
– Вот уж точно! Прослежу за тем, чтобы шампанское у вас не кончалось.
Они засыпали меня чересчур бурными благодарностями, а я, обернувшись, увидела Эбби – та стояла в нескольких шагах и смотрела прямо на меня. Почему кажется, что она наблюдает за мной больше, чем за остальными? Как будто чувствует мое отношение – что я делаю это все напоказ. Эбби кивнула в сторону большого скопления гостей, и я тоже ответила кивком, а потом отвернулась и, прикусив губу, закатила глаза.
Эти триста долларов пришлось отработать от и до, и давалось все тяжелее, чем обычно. Я не могла думать ни о чем, кроме Келла и Аны. О том, как Ана разговаривает с ним, обеспокоенно поднимая светлые бровки, пока он изливает свои переживания по поводу меня. Наверное, брат прямо сейчас жалуется, что я не отвечаю насчет работы у Миранды, рассказывает, как я ушла, отказавшись пообедать с ним. А хренова Ана, сжав Келлу руку, должно быть, поддакивает и сюсюкает: «Ох, детка». Келл, вероятно, говорит о своем чувстве вины, а она позволяет ему выплеснуть все, чтобы потом поменять тему. И он, как по волшебству, забудет обо мне до следующего раза. Медленно, но верно чувство вины исчезнет, и Келл убедит себя, что поступил правильно.
– Эй! – Эбби приблизилась, указывая на меня ручкой. – Надо отнести еще шампанского на шестой столик. Муж Лолы собирается произнести тост, а у некоторых гостей напиток заканчивается.
– Да. Одну секунду, – ответила я.
Эбби уже отвернулась, разговаривая через гарнитуру. Я снова закатила глаза и обратилась к бармену – двоюродному брату Бена Роджеру.
– Выставляй бокалы, Роджер, – сказала я, хлопая ладонью по стойке.
Роджер сразу принялся за работу: выстроил бокалы на моем подносе, а затем с громким хлопком откупорил бутылку дорогого шампанского. Он наполнил бокалы до самого верха, – что удивительно, не пролив ни капли.
– Молодец! – похвалила я.
– За что, по-твоему, мне платят девяносто долларов в час на этой вечеринке? – поинтересовался он с ухмылкой.
– Справедливо, – улыбнулась я в ответ.
– Слушай, а что собираешься делать после того, как все закончится? – спросил он, пока я пододвигала поднос поближе к себе.
Я мельком бросила на него взгляд, прежде чем сосредоточить все внимание на подносе.
– А тебе зачем? – поинтересовалась я, поднимая поднос и балансируя им на ладони.
– Просто интересно. Бен говорил, что ты свободна.
– Да, но это не значит, что я кого-то ищу.
Я отошла от барной стойки. Встретившись взглядом с гостями, я повернулась и улыбнулась Роджеру через плечо, а он снова ухмыльнулся и покачал головой. Было бы здорово подцепить симпатичного бармена сегодня и ненадолго забыть в его объятиях о своих горестях. Мною владели напряжение и нервозность; могу поспорить: пара бокалов этого дорогого шампанского – и я вышла бы из особняка с Роджером под руку.