Так вот, Клод, если ты не захочешь добавить твоим комнатным растениям еще больше листьев, тогда позади мышеловки откроется место еще для одного дерева еще в одном горшке. Теперь я скажу тебе вот что: вчера я был на кладбище у моей Жозефины, которая там уже четыре года как дома, и туда опять приходит осень, как сейчас. Я беру оттуда с собой горсть ярких листьев, чтобы их изучать. Я никогда не учился в художественной академии, поэтому я все еще хожу в школу, если ты хочешь знать, и моя учительница это природа. Если ты художник, ты должен оставаться учеником всегда, всю свою жизнь, заметь себе это. Вот здесь как раз вчерашние листья, теперь посмотри на них, выбери себе один и попробуй как можно точнее его срисовать, понял?.. Вот этот? Отлично, это лист рябины, перистый лист, стебелек с девятью отдельными острыми лепестками, ярко-красными, ты сделал хороший выбор…
Ты знаешь, почему я с удовольствием использую эти листья на моих картинах с джунглями? Почему? Они дают картине свободу и в то же время создают впечатление чащи. Сейчас я добавлю один из них на дерево рядом с моей заклинательницей змей — куда?.. Сюда, под хвостом этой огромной змеи… Теперь мы нарисуем оба красивый перистый лист, мой зеленый, потому что в джунглях не бывает осени, а для твоего я дам тебе этот красный цветной карандаш… Здесь тебе хватит работы на час, прежде чем ты изобразишь вместе пару листьев, но рисовать, это значит иметь терпение… это именно самое трудное в искусстве: терпение. Я слишком нетерпелив, должен признаться, я так нетерпелив, что иногда сплю, не снимая одежды, чтобы не терять времени на раздевание и одевание…
Мне уже тоже говорили, этих цветов и листьев, которые я здесь рисую, вовсе не бывает в джунглях, и знаешь, что я отвечаю? «Вы когда-нибудь бывали в мексиканских джунглях?» (смеется) Тогда они обычно уже ничего больше не говорят, ибо кто из них бывал в мексиканских джунглях? И ты хочешь знать правду, мой друг? Я там тоже не бывал. Ни в Мехико, ни в мексиканских джунглях. Я говорю так только потому, что я был в армии, когда была война в Мексике. Мне повезло, что я не попал в Мексику, там многие нашли свою смерть, двое моих школьных товарищей из Лаваля, Жан-Филипп, сын кузнеца, и Паскаль, отец которого был нотариусом… Самый глупый и самый способный из нашего класса, оба там погибли… Мир жесток, Клод, к несчастью, и война это зло… Какое дело было Жану-Филиппу и Паскалю до того, чтобы в Мексике воцарился европейский император? И потом они все равно застрелили Максимилиана… Мне кажется, королям не хватает фантазии, чтобы представить себе, что такое война… Если какому-то королю приспичит начать войну, пусть к нему придет его мать и запретит ему это…
Хотелось бы, чтобы короли поучились у нас, фантазия в нашем ремесле такое же орудие, как кисть и краски… Чтобы нарисовать джунгли, не обязательно бывать в джунглях… В этом как раз чудо искусства: они должны быть у тебя в голове, эти джунгли, в голове — но ты еще должен уметь, естественно, перенести это на полотно…
Мне очень жарко, Клод, стоять здесь в моих джунглях, ты бы не мог открыть окно?.. Спасибо, и что ты видишь, если посмотреть из окна? Вокзал Монпарнас… Разве это не фантастика? Снаружи современность, вокзал, куда прибывают и откуда уходят поезда, свистят и дымятся локомотивы, а здесь внутри, у нас, у художников, джунгли и мышеловка с синей кошкой… Что ты снова кашляешь? Это от дыма паровозов? Великолепно, этот свежий воздух, я уже задыхаюсь в тропической сырости… Уже прошло? Прекрасно, вот проявляется, твой первый лист, я вижу это, продолжай так же, Клод, раскрой просто шире глаза: все, что ты видишь, принадлежит тебе… Скажи-ка, твоя мать не водила тебя к врачу, по поводу твоего кашля? Ах, вот как, это слишком дорого…
Я должен постараться, чтобы мой зеленый перистый лист выступал из чащи своей темной зеленью, но чтобы не был при этом слишком светлым, так как на моей картине сейчас ночь и свет на нее нисходит от полной луны… Я думаю добавить этому листу еще чуть-чуть синевы, от той, которая у меня пошла на эти два кактуса в глубине…
Некоторые слова в нашем языке слишком объёмны… Когда ты говоришь «зеленое», это то же, как если бы ты сказал «дерево», но еще не знаешь, это липа, береза или пальма, или рябина… Как ты считаешь? Твой красный лист не становится ли по краям чуть-чуть желтым? Очень хорошо, Клод, очень хорошо, что ты это заметил, почему я тебе сразу не дал еще и желтый карандаш…
Понятно, что каждая краска это смесь… Когда я получу деньги от матери Робера, я снова зайду к Фуане и куплю у него себе новые краски, у него целая полка только с зеленой… Светло-зеленая, темно-зеленая, английская зелень, еловая зелень, зелень травы, зелень мха, пастельная зелень, изумрудная зелень, ядовитая зелень… Но мои зеленые тона я обычно смешиваю сам, у них должны быть другие имена, внизу слева, рядом с цаплей, эти мясистые листья — можно ли сказать мясная зелень? И эта трава? Лягушачья зелень? И эта вода? Рыбная зелень? И змея вокруг шеи заклинательницы? Змеиная зелень? Жабья зелень, джунглевая зелень? Я пишу еще и стихи, ты знаешь об этом? И даже театральные пьесы… Но у языка просто меньше красок, чем у живописи… Ты кашляешь — возьми этот платок… Мне это не нравится, Клод… Из моих девяти детей семеро кашляли… Выросли только двое, и сегодня жива только моя дочь Юлия, она вышла замуж за коммивояжера, живет своей мелкобуржуазной жизнью в Анжере и стыдится своего отца, потому что она считает, что художники — чокнутые фантазеры. Я скажу тебе еще, Клод, твой отец думает, скорее всего, так же, но тебе нечего его из-за этого стыдиться… Он заботится о тебе и несомненно любит тебя…
В чем-то она по-своему права, моя дочь…
Я же двадцать лет работал в бюро, на продовольственной таможне, я должен был заполнять таможенные декларации для оптовых торговцев: на оливки из Испании, вино из Италии, чай из Индии и кофе из Африки, а также формуляры со штрафами для контрабандистов, пойманных с поличным… так что служил таможенником, надо сказать… И ты знаешь, кто теперь я? Контрабандист! Я сменил товар, я тайно перевожу красоту в нашу жизнь… И я должен платить за это, иначе почему мой кошелек так пуст… Что там? Это тебя зовет твоя мать?.. (идет к окну и выглядывает на улицу) И верно, (кричит) Мадам Перро! Спасибо за эльзасскую пиццу!.. Клод должен идти за покупками?.. Я сейчас же отправлю его к вам!.. (подходит к комоду, вынимает один из ящиков, достает оттуда шкатулку) Клод, ты должен дать матери комиссионное поручение… Здесь моя музыкальная касса… Сюда я откладываю деньги, которые я получаю как уличный музыкант, когда на задворках играю на скрипке… Отдай это своей матери и скажи, пусть она возьмет их и сводит тебя к врачу… Твой лист ты лучше пока оставь здесь, до следующего раза… Адье, на здоровье, ты одаренный рисовальщик, Клод, мне было бы жаль тебя… Наш мир нуждается в контрабандистах, таких как ты и я. Таможенников у него и без нас хватает.
Огрызок карандаша7 историй
Я вовсе ни о чем не думал, когда подобрал маленький желтый огрызок карандаша, который валялся на мостовой недалеко от старой разрушенной башни.
Но в ту же ночь стали стучать в мою дверь до тех пор, пока я не открыл. Там стояли два великана, которые схватили меня.
«Ты украл наш карандаш, — сказал один из них, — теперь ты должен описать нашу историю!»
Они заточили меня в подвал башни, приковали цепью к тяжелому столу, и с этих пор я каждую ночь при свете двух факелов вношу все их злодеяния в толстую книгу, я должен описывать крики замученных и беспощадные смертельные удары этих великанов, которые сопровождали свои рассказы диким смехом, и хотя они заставляли меня все время очинивать этот огрызок карандаша, но он отнюдь не делался короче, мне кажется, что в книге моей будет бесконечное множество страниц.
Когда я подобрал маленький желтый огрызок карандаша, который валялся на мостовой недалеко от старой разрушенной башни рядом с наполовину исписанным чеком на покупки, я не предполагал, какие последствия это будет иметь для меня.
Огрызок в моей руке стал тяжелым и превратился вдруг в золотой карандаш, острый кончик которого указывал на башню, и меня с неодолимой силой потянуло именно к ней.
Я приблизился к башне, обошел вокруг нее под водительством карандаша, и с другой ее стороны он выскользнул из моих рук и воткнулся в землю прямо перед диким вишневым деревом. Кто сможет меня упрекнуть за то, что я тут же схватил проржавевшую лопату, которая была прислонена к стене башни, и стал остервенело копать, пока не уперся во что-то твердое? И этот выкопанный мной сундук, кто бы из вас не поднял его и кто бы из вас не открыл замок, который к тому же так легко открылся? И кто бы из вас не вонзил лопату в оскаленную пасть бульдога, который выскочил из сундука и бросился на вас?
И теперь, когда из башни вышел человек в длинном черном плаще, увидел мертвого пса и потребовал от меня, чтобы я отдал ему за убитого зверя этот золотой карандаш — разве можно было поступить иначе, как вручить ему карандаш, пробормотать извинения и пойти дальше своей дорогой?
Как мог я знать о том, что человек в черном плаще тут же превратит меня в маленький желтый огрызок карандаша, которому уже больше ничего не останется, как только записать это приключение на чеке рядом со словами хлеб, молоко, маргарин, черничный йогурт и спички?
Именно в тот момент, когда я во время прогулки шел мимо старой разрушенной башни, мне пришло на ум начало какой-то новой песни, и тут я обнаружил, что, хотя у меня с собой был блокнот, но нет ничего, чем бы я мог это записать.
И тут мой взгляд упал на маленький желтый огрызок карандаша, который лежал передо мной на мощеной пешеходной дорожке. Я нагнулся, поднял его, записал строчку и тут же мне пришли на ум все остальные строчки, из которых должна была состоять песня, и я в тот же вечер послал ее композитору, который ее ожидал.