Еще мгновенье она смотрела на Макса. Не просто смотрела – пожирала взглядом весь облик, чуть расслабленную прислонившуюся к стене фигуру: широкие плечи, красивые руки, спокойное выражение лица. Его глаза… губы… о, Боже.
– Прощай, Макс.
Лика повернулась и пошла. Замерла. Шаг… Медленно. Очень медленно… в надежде, что он ее окликнет, остановит. Шаг, другой. Быстрее. Вот она уже у двери, открывает. За спиной ничего, тишина… Прощай.
Не закрывая двери, несется по ступенькам вниз, подворачивает ногу, и вдруг – вслед:
– Лик!
Нет, нет, нет. Поздно…
– Лик, постой!
«Не надо. Не зови – я не выдержу».
Будь прокляты эти каблуки… Что же ее шатает-то так? Лика почувствовала, как страшно закружилась голова, ее снова, в который раз за последнее время, повело в сторону. Женщина схватилась рукой за перила. Лестница плыла перед глазами. Лика нагнулась, стянула с ног туфли и пошла босиком – а в ушах звучал голос, любимый, рвущий на куски душу:
– Ли-и-ик!..
Она не чувствовала ног – не чувствовала, что где-то порезалась, не обращала внимание на разорванные колготки. Странное отупение овладело – она, как зомби, шла домой. Домой. Дом, спасительный дом. Гавань. Ей очень-очень нужно домой. Благодатная тишина, где она сможет наконец-то дать волю слезам… или просто упадет без сил на пороге.
Только бы никого не было дома. Ах да, никого же и нет дома сегодня…
Мысли путались.
Телефон в сумочке звонил, приходило несколько интернет-сообщений. Лика перевернула сумку вверх дном, но мобильный как провалился. И главное же, где-то звенел…
В поисках телефона она вытащила из сумки косметичку, расческу, пудреницу, ключи, блокнот, какие-то медпрепараты… дрожащими руками запихивая все обратно, не заметила, как не так давно купленная и нераспечатанная упаковка противозачаточных таблеток полетела на асфальт.
Дома она наконец-то нашла телефон. Он, оказывается, завалился за подкладку. Надо же, порвалась… Посмотрела на непринятые звонки – Макс действительно звонил. Зачем? Отшвырнула от себя телефон, словно тот мог ее укусить. Или, если бы тот остался у нее в руках, Макс смог бы прочитать ее мысли. Лика зашла в Интернет и увидела, что Макс он-лайн. Не выключая, выдернула шнур питания компьютера из розетки.
А потом опустилась на пол и разревелась. Горько, взахлеб, как ребенок.
…Когда любовь умирает в агонии, чувство, что температура поднялась под сорок. Ужасно холодно и знобит. Нет, не знобит – колотит, колотит крупной дрожью. И никак не согреться: это любовь бьется о грудную клетку, просит выпустить наружу, стучит там, где находится сердце или прячется душа – где-то глубоко… просится на свободу – не убивай, только не заставляй умирать… но ведь не выпустить. Оставишь взаперти, несчастную, брошенную, и она умрет там, глубоко, и истлеют ее кости и плоть – твои воспоминания истлеют и исчезнут, и тогда станет легче. А пока – бьется в агонии, погибая, и ты не можешь согреться – руки дрожат, холодно, как же холодно…
Но как вырвать из сердца это чувство? Как же сделать это только потому, что понимаешь, что обязана так поступить? А внутри все протестует – не смей, не трожь, не убивай, теряешь многое! Ты теряешь все! Больше такого не будет, нет, не будет никогда… И прекрасно это знаешь.
Дождь пошел.
А небеса бывают на земле.
Не знала, не надеялась… Забыла!
Ко мне пришел в осенней сизой мгле –
Мой сон. Тебя узнала я. Впустила
В свой дом. Как сердце млело от любви,
И оживали, расправлялись крылья…
Такого не будет никогда. Да и этого раза не должно было быть! Просто – не должно… что за странные подарки преподносит судьба? Что за щедрые и в то же время жестокие подарки… показала, поманила, завлекла… нарисовала, как может быть прекрасно. Прекрасно и всепоглощающе. А потом раз – взяла огромный ластик и стерла все. Только грязь осталась на листе жизни. И прекрасно понимаешь, что обязана отказаться – сейчас, пока не стало слишком поздно. Если еще не стало… Поздно, поздно! «Уже поздно», – рыдает душа. «Поздно…» – вторит сердце. Все прожито, все написано, и книга жизни продумана до конца – в этом сюжете уже не будет неожиданных поворотов, не будет взлетов и падений, не будет извержений вулканов страстей… ошибалась. Как же она ошибалась…
«Дождь. Это дождь», – уговаривала себя Лика. И чувствовала, что от мыслей сходит с ума.
Эта страсть, любовь… нет, мания, подаренная злодейкой-судьбой, была такой, что поглотила все без остатка. Нет Лики. Растворилась, исчезла, только он в мыслях и чувствах. И уже не упрекаешь тех, кто разбил чужие семьи – раньше отворачивалась от разлучниц, считала их чуть ли не самыми подлыми, недостойными женщинами – как они посмели посягнуть на святое? Пока сама не стала одной из них. Нет, это не счастье. Это такая боль… такая боль…
Просто боль. Просто дождь. Мечта, которой не суждено было осуществиться. Лика, как воровка, пробралась в чужой дом и хотела присвоить то, что ей никогда не принадлежало. Ее поймали за руку. Отобрали то, что она хотела взять. А ее… нет, не наказали. Просто выбросили, вышвырнули за дверь, оставив наедине со своей совестью.
…Просто дождь. И ветер бьется в ставнях. Стучится, бродяга, холодный, неприкаянный… просит открыть двери, открыть сердце, а ты сидишь и понимаешь, что – нет. Не откроешь. Все, закрыто наглухо, заколочены ставни в доме твоей любви, дорожка травой заросла. Позабыт-позаброшен дом, покосилась калитка, и ветер воет в голых ветвях осеннего сада. Страшно, как раненый зверь – нет, это не ветер, это бьется в агонии, умирает любовь. Скоро зима – и заметет, закружит метель, засыпая белым-белым глупые, такие глупые несбыточные мечты… Заморозит, заледенит, и застынет сердце – теперь уже, наверное, навсегда.
А по весне потекут ручьи, выглянет золотое солнышко и растопит снег, заплачут сосульки, растают сугробы… и этот дом, то место, в котором вы были так счастливы – пусть недолго, но так немыслимо, невообразимо счастливы, растает, разольется вешней водой, и уйдет в землю, в реки, в ручьи, не оставит ничего на этом месте. Пусто. Будет весна, будет лето, снова придет осень и настанет холодная, злая зима, но этот дом – это место в твоем сердце навсегда останется не заполненным. Безжизненным, как выжженная солнцем пустыня… пусть его хлещут ливни, пусть сыпят белым снегопады, пусть прорастает новая трава по весне, согретая теплым солнышком – пусть закружит зеленое лето и зашуршит рыжими листьями осень… пусть. Это – для всех. Все видят так. Только ты на самом деле видишь, чем является это место. Место, где когда-то жила твоя любовь…
Лика сама не понимала, с кем она говорит. Сама с собой? С Максом? С любовью?..
Трещали, как сверчки, дрова в камине,
Казалось, где-то заплутало лихо,
И не вернется. Нету и в помине
Печали, горя – так светло и тихо…
При прочих равных…
Лика думала о том, что при прочих равных шансах она могла бы еще на что-то рассчитывать. В этой же ситуации… нет, невозможно. И должна все прекратить – обрубить одним махом, закрыть дверь, пусть там, в сердце, за этой дверью все покроется слоем пыли, пусть туда никогда не ворвется ветер, пусть там все высохнет и истлеет… закрыть, закрыть навсегда и никогда не открывать. Заколотить дюймовыми гвоздями, не жалея гвоздей, оставив там умирать любовь – без света, воздуха, без воды и еды… оставить… но как это можно сделать? Рука поднимется ли? Поднялась…
При прочих равных…
«Как думаете, – горько смеясь, Лика в полубреду задавала вопрос невидимому собеседнику. – Как думаете, если одного мужчину любят две женщины, лишь с той разницей, что одной около двадцати, а второй – раза в два больше? Как думаете, каковы судьбы обеих? При прочих равных. Если предположить, что и мужчина на данный момент одинаково любит – или не любит – обеих? Кого он выберет? Ответ же очевиден. Той, которая старше, отведена роль временной любви. Любовницы. А женится он на другой – на той, которая молода, даже если она и глупа как пробка. Просто потому, что они из одного момента. А с той, что старше… Такая вот несправедливость – просто не совпали по времени. Никто не виноват».
Время, время. Творит что хочет. Вершит свои дела без оглядки на человеческие жизни. Тут разрушит, там построит – и в результате равновесие. Равновесие… оно всегда сохраняется. И совершенно не важно, что где-то минус – важно, что где-то плюс. И все нормально. Ну а минус… просто так произошло.
«Ах, Михал Петрович, не знаю, что ты думал, но все думали, что я просто нервничаю. Что мои нервы на пределе, что это грипп, что у меня проблемы… все гораздо проще. Я люблю – и так люблю, что свет белый не мил. Любила… Последняя любовь – потому что ни до, ни после не было и не будет уже такой… До – просто не было. После – уже не будет. Да, еще молода, но… нет, пожалуйста, не надо. Да разве есть у простого человека силы пережить такое еще раз? Кто в здравом уме и трезвом рассудке решится?! Упаси Бог испытать еще раз…»
Лике было так плохо, что казалось, хуже уже некуда, и временами она понимала, что бредит. Но жаропонижающее пить не стала. Просто не додумалась. Не было сил. Температура, перевалившая за сорок, заселила комнату странными видениями – ей чудился Макс, она видела себя и его, занимающихся любовью, видела тут же его беременную жену в кафе, и столик находился как раз рядом, его жена запросто может коснуться их обнаженных тел…
– Что вы делаете, – хотела крикнуть Лика. – Она же все видит! Она все знает! У нее будет ребенок!
И без сил падала на кровать. В следующее мгновение комната уже была пуста…
Лика билась в агонии собственной любви. Это не она – это ее любовь исходила жаром, это ее сердце сгорало в огне температуры, это ее чувство к Максу сжирали беспощадные вирусы гриппа.
«Сошла с ума! – клеймят и млад, и стар. –
Гляди-ка, новоявленный Икар!» –