Толстяк отправил себе в желудок большую порцию бикарбоната и, проглотив лекарство, заявил, что теперь уже все газует, что и доказал, переключившись на шампанское.
– Если бы у вас нашелся небольшой бисквит, – обратился он к мадам Барнаби, – я был бы не против его съесть.
Это заявление полностью убедило директора, и он заговорил о нашей работе.
Мы были ангажированы на неплохой кусок в сто тысяч франков за представление. Я же, кроме работы конферансье, должен был еще причесывать жирафу и сторожить слона, и, будучи всегда в превосходных отношениях с жирафочками и любя слоновую кость, я охотно принял это условие.
Нам предстояло золотое будущее, вроде вышитого платья мадам Барнаби.
Когда мы чокались бокалами, в дверь постучали. Метрдотель заявил нам, что какой-то журналист просит об интервью.
Это был хороший признак.
Барнаби излил смех, как лопнувший томат.
– Пусть немедленно войдет!
Появился парень с бархатными глазами, который оказался не кем иным, как моим другом Марком Перри из «Дофин Либерс». Это старый приятель, который знает меня отлично.
– Вот так сюрприз! – воскликнул он со своей обычной манерой. – Когда я увидел тебя на арене, я стал страшно икать.
Я выдал ему такой выразительный взгляд, что он был ошеломлен.
– Старина Марк! – закричал я, кинувшись ему на шею.
Сжимая его в объятиях, я шептал в его отверстия для окурков:
– Ни слова о том, что я флик, я потом тебе все объясню.
Перри – это тип, у которого столько сообразительности, что он не знает, куда ее девать. Он оставался таким же невыразительным, как рыбье филе в стеклянной банке.
– Вы знакомы? – удивился Барнаби.
– Мы – земляки, – объяснил я.
Марк сжал губы и заявил:
– Ваш номер, парни, исключительный! Соединенные Штаты широко распахнули бы для вас двери!
– Падре ди дио! Не сейчас, – запротестовал Барнаби. – Мы с этими господами проделаем тур по Европе: Италия, Швейцария, Германия, Голландия…
Мы откупорили две бутылки «Поммери». Марк, у которого палец был всегда на спуске фотоаппарата, сделал несколько снимков толстяка в домашней обстановке.
Потом мы покинули нашего дорогого директора, чтобы вернуться в наш собственный фургон.
Очутившись в нашей усадьбе на колесах, Марк Перри тяжело оперся о стену.
– Ну и свиньи, – пробормотал он, – я надеюсь, ты расскажешь свою историю вдоль и поперек, а?
Я упал в кресло, уронив на ковер руки, как брошенные весла (хорошая метафора, а?).
Что касается толстяка, то он убирал в шкаф свои брюки из кожи, а также панталоны и пиджак из медвежьей шкуры.
– Послушай, мой дорогой Марк, – сказал я, – я буду с тобой откровенен, потому что ты мой друг. Но если, к несчастью, ты напишешь хоть ничтожную долю истории прежде, чем я дам тебе зеленую улицу, я заставлю тебя проглотить свою авторучку и газету, в которой будет напечатана твоя статья. Сообразил?
Марк провел рукой по вьющимся волосам и пожал плечами.
– Угрозы ни к чему, – сказал он. – Достаточно обращения к моему благоразумию.
– Благодарю, братец.
Я вытащил из-под дивана бутылку виски.
– Вот, пропусти в себя глоток этого супергорячего, пока я расскажу тебе обо всем. Ты – работник прессы и, вероятно, находишься в курсе всех краж картин, которые произошли в различных музеях?
– Да, месье, – ответил Перри, вливая себе за галстук, который он по ошибке забыл надеть, сто грамм чистого солодового продукта. – Ты имеешь в виду того, кого мои парижские коллеги назвали Арсеном Люпеном Музеев?
– Совершенно точно. В Лувре украли Мане, в Тулузе – Коро, Фрагон украден в Марселе, Сезанн – в Жесе в Провансе и Фра-Анжелико – в Лионе. Хорошенький счет, понимаешь?
– Понимаю. Ты производишь следствие?
– Уже два дня.
– И ты нашел след?
– Не знаю.
Марк нахмурил брови.
– Нехорошо скрывать от меня, Сан-Антонио.
– Я ничего от тебя не скрываю. Я сказал грустную правду: я не знаю, нахожусь ли я на следе или нет.
– Но тогда что же ты делаешь в этом цирке?
– Я принюхиваюсь. Арсен Люпен Музеев действует с исключительным мастерством, никогда не оставляя ни малейшего следа. Но я вывел одно заключение, которое может оказаться полезным.
– Не дай мне умереть от любопытства, – умолял Марк. – Я чувствую, что сейчас это случится.
– В каждом городе, в котором происходили кражи, цирк Барнаби давал представление именно в тот день, когда исчезали картины.
Перри упал на диван и звонко поцеловал бутылку виски.
– Кроме шуток?
– Да. Может быть, дело идет о простом совпадении, заметь это.
– Нет, – тихо возразил Перри, – пять совпадений… это слишком!
– Я тоже так подумал, и тогда мне в голову пришла мысль пожить немного внутри цирка, чтобы поближе познакомиться с поведением каждого его участника.
– И ты нанял булимика, чтобы он помог тебе?
– Совсем нет, этот проклятый господин, которого ты видишь, одетый в халат и поглощающий сэндвич, не кто иной, как мой сотрудник, главный инспектор Александр-Бенуа Берурье.
Беру поклонился: он заканчивал день легким ужином.
– Беру, – пояснил я, – всегда обладал исключительным аппетитом, а в настоящий момент у него еще завелись солитеры. Когда мы искали возможность проникнуть в цирк, у него появилась эта идея. Судя по тому, как идут дела, надо думать, что он попал в яблочко.
Марк был восхищен.
– Цирк отправляется в Италию? – спросил он.
– Да, сын мой. Италия – это страна музеев. Я надеюсь, что мы там что-нибудь да засечем.
– Ты будешь держать меня в курсе дела?
– Обещаю.
– Ты только подумай, как будет отлично, если я первым сообщу о затравленном зайце.
– Ты сможешь это сделать, когда я раскрою это дело, но в настоящий момент мы играем в молчанку.
Мы еще немного поговорили, но в конце концов Марк поднялся с дивана. Он уже подошел к двери, когда заметил, что потерял электрическую лампочку от своего фотоаппарата. Он встал на четвереньки, чтобы поискать ее, но толстяк сконфуженно пробормотал:
– Прошу прощения, господин журналист, но мне кажется, что я ее съел.
Глава 2
Я не знаю, парни, жили ли вы когда-нибудь в цирке. В сущности, с вашими идиотскими башками, в этом не было бы ничего удивительного.
Я отлично представляю вас в зверинце, братцы, между американскими мангустами и шимпанзе. Вы очаровательны в вашей красивой клетке! Вам меняют подстилку два раза в день, так как обслуживание там роскошное! А кроме того, плохо верится, но у публики доброе сердце.
Даже трудно себе представить, что они могут швырнуть вам на угощение. Но пусть не это вас соблазняет, а чудесная жизнь без забот и огорчений!
Мы поочередно давали представления в следующих городах: Тур-де-Нин, в Понде Боавуази, в Бойро и в Гренобле. Так как в последнем имеется музей, я ожидал новой кражи, но как бы не так: было полное спокойствие. Повсюду толстяк производил фурор со своим номером булимии. В нем пробудился огромный талант!
Время от времени, будучи в особенном ударе, он ошеломлял нас, поедая червяков, промокательную бумагу или зонтик, но это была лишь забава, если я могу так выразится. (А почему бы я не мог так выразиться? Вы не можете запретить мне это.) В каждом городе, где мы выступали, нас ожидал триумф. Нашему появлению предшествовала необычайная реклама. Все ждали толстяка, а журналисты осаждали его, лишь только появлялся Барнаби. Его заставляли давать автографы, восхищенные дамы приносили ему в фургон лакомства: бараньи кости, битую посуду и тому подобное.
Примите во внимание: все эти вещи богаты кальцием.
Его Светлость существенно изменился. Теперь, став звездой, он свысока посматривал на меня и принимал позы. Скоро мне придется им заняться!
Однажды вечером, это было, кажется, в Шамбери, он сказал мне:
– Я заявляю тебе, Сан-Антонио, что я собираюсь подать Старику заявление об отставке.
Я нахмурил брови.
– В самом деле?
– Да, месье. Ты отлично понимаешь, что мне нет никакого основания тянуть лямку в течение долгих лет, тогда как здесь я за два дня зарабатываю столько, сколько за месяц службы в полиции.
– Как хочешь, толстяк.
– Это тебя огорчает? – обеспокоился Ужасный.
Так как я не ответил, он продолжал:
– Понимаешь, Сан-Антонио, нужно обеспечить себе старость. Мне нужно кормить жену, а она ест почти столько же, сколько я, ты же знаешь.
– Есть только одна вещь, которую я понимаю, Беру: мы начали следствие, и мы его закончим. Когда следствие будет закончено, ты сможешь делать все, что захочешь.
Он нахмурился.
– Судя по тому, как сейчас идет дело, это твое следствие еще не скоро будет закончено.
Тут он сказал сущую правду. Все, казалось, идет хорошо в этом цирке. Каждый выполняет свою работу как можно лучше.
Теперь разрешите мне, раз уж мы заговорили об этом, рассказать вам о номерах, составляющих программу.
Там были знаменитые клоуны Вома и Ранго; знаменитые антиподисты (эпитеты взяты из программы) Градос; мадам Кавальери со своей легкой кавалерией; профессор Пивуникони, престижератор; мисс Мугуэт и ее слоны; Эксобрутос на воздушной трапеции и Спранет, первый жонглер мира.
Вот это спектакль!
Вначале нас приняли очень мило, но после огромного успеха Его Величества люди стали сторониться нас. Тем более, что Барнаби изменил порядок номеров. Отныне в звездах вместо Эксобрутоса ходил Беру. Все они были очень недовольны и старались нам напакостить. Только мисс Мугуэт была любезна с нами. Во-первых, потому, что я занимался ее животными, и, во-вторых, потому, что она не осталась равнодушной к моему шарму. В особенности, когда я устремлял на нее свой чарующий взгляд.
Это была совсем еще молоденькая девчонка, натуральная блондинка с голубыми глазами, выразительными губами и высокими скулами. Поверьте мне, ее мамаша не поскупилась на ее грудную клетку, а также на ее возможности отдавливать подушки. Я уже давно решил предложить себе эту богиню, и, уверяю вас, скоро это произойдет.