Курт. Ну и что?
Клавдия. Им бы купить что-то нужное в рассрочку, а они покупают телевизор, чтобы увидеть самих себя с детства до старости. Школа. Церковь. Больница.
Изольда. Куда девались простые радости?
Курт. Да вот они. Радуйтесь!
Внезапно вспыхивает яркий свет. На стене проецируются обнаженные до непристойности неоновые фигуры разных цветов и в различных позах. Проплывают, поднимаясь вверх, плакаты, огромные постеры обложек порнографических журналов, словно изображения святых в праздник Тела Христова. Наш квартет делает вид, что ничего не замечает.
Клавдия. Где-то поблизости должны быть Фадингенские источники. Совершенно невозможно купить бутылку минеральной воды без газа. Эти люди хотят наслаждаться до упаду. Потому и растрачивают себя так скоро.
Изольда. Я думаю, отсюда можно увидеть крестовидную вершину Хорнйоха.
Она вскакивает, следом вскакивают и выглядывают наружу мужчины.
Клавдия. Слишком плотный туман.
Курт. По-моему, этот ландшафт выглядит так, словно люди бросили его в беде. Слышно, как они стучат за стеной, эти люди. Им хочется заиметь новый автомобиль, чтобы на нем снова выехать на природу, потому что погибающая природа именно их зовет на помощь.
Герберт. Этим людям надо дать пинка под зад, только тогда они начнут что-то делать.
Курт. Я тоже так считаю.
Герберт. Мы тоже могли бы способствовать уничтожению природы, но мы, к счастью, выехали на поезде для автотуристов.
Курт. Почему люди так редко читают книги? Почему так редко пьют красное вино?
Изольда. Позже мы могли бы прогуляться пешком.
Все усердно вытирают бумажными салфетками столы и стулья.
Герберт. Вечно нужно убирать за этими людьми! Почему им не сидится дома?
Курт. Они, возможно, выиграли бы, если бы надевали привлекательное белье, как это делают женщины.
Герберт. Могу сказать только за себя, но вчера мы вдвоем с Клавдией ходили к себе в гости.
Клавдия. Правда. Отсидели в гостях у себя дома, пока не кончилось время визита.
Курт. Пожалуйста, издайте понятный всем крик о помощи, если кто-то попытается угнать нашу машину.
Выглядывает наружу, снова садится на место.
Изольда. Герберт и Клавдия, послушайте, ваша манера выражаться так и пестрит перлами. Каждое слово в золотой оправе. Мне это бросилось в глаза только сейчас, когда вы на виду у всех подносите к губам свои чашки.
Курт(вскакивает и снова садится). Нет, ложная тревога. Они все еще сидят на корточках, словно безвременно почившие, у своих перегруженных развалюх у входа, трутся о него, как коты о дверь, чтобы их впустили. Хотят всего лишь набрать в бутылки воды из-под крана. Ох уж эти мне иностранцы! Забавные, как животные, так и льнут к нам. А местные жители так и рвутся за границу.
Изольда. Не пора ли нам собираться в дорогу, Клавдия?
Клавдия(смотрит на часы). Сейчас, Изольда! Надо только взглянуть на карту и выбрать маршрут.
Курт. Что такое, собственно говоря, ненависть? Что такое любовь? Любовь и ненависть расширили эту страну, сделали ее больше других. Потому что люди здесь очень уж много из себя выдавливают. Чтобы привлекать и развлекать других Моцартом и всякой связанной с ним чепухой, дурацкими поделками из пластика.
Герберт. Да, они развлекают людей.
Курт. Извольте радоваться!
Изольда. Немного погодя, Курт, надо бы пойти и что-нибудь купить.
Курт. Что ты тут купишь? Лучшее, что здесь имеется, гора Крест Рупрехта, сделано не людьми, а природой.
Клавдия. Но может, мы заведем там новое знакомство, которое пригодится?
Изольда. И озарит, наконец, нашу жизнь светом.
Курт. То, что вы здесь видите, — всего лишь отблеск телеэкрана. Что ни мгновение, то возбуждающая картинка.
Герберт. Вон там телевизионная комната, на случай дождя. (Показывает на порнографический плакат.) В этом забытом Богом углу, где Иисус, скучая, проводит свою молодость.
Курт. Каждому по спортивному снаряду, в соответствии с комплекцией. Что прежде было богами, теперь обернулось телезвездами, чьи выступления без всякого толку крутят по всем каналам. Нами никто не интересуется.
Герберт. Да уж. Отбросы общества пялятся в ящик, увеличивающий их собственное отражение.
Изольда. Курт, ты что-то давненько не был со мной, не давал мне оснований для удовлетворения. Ты об этом подумал?
Курт. Ты соображаешь, что говоришь? Наверное, ты тоже заметил, Герберт, женщины все время хотят, чтобы их вытаскивали из грязного омута большой и верной любви. И чтобы делали это непременно мы! Они-то уж точно вычислили, сколько и чего мы им должны.
Герберт. Ты прав. Но нам-то какое дело.
Слышен гул, словно где-то рядом появился пчелиный рой. Все некоторое время прислушиваются. Пчелы гудят все злее.
Нечего вслушиваться в гул недовольных. Это животные, не люди!
Курт. Там что-то случилось. Люди вроде нас не дают повода для недовольства.
Герберт. Не надо отпускать повода. Их надо держать в узде, не то не оберешься беды.
Клавдия. Могу ли я рассчитывать, Герберт, что сегодня вечером найду у тебя понимание?
Герберт. Смех, да и только! Ей-богу! Клавдия, ты, видно, хочешь растранжирить весь запасец из своего колодца, до самого дна! А у меня любая мелочь идет в дело.
Курт. У меня тоже!
Герберт. С чего бы это я так тверд, Клавдия?
Клавдия. Что-то я не заметила у тебя твердости.
Слышен гул пчелиного роя.
Изольда(показывает на порнографический плакат). Ты только посмотри, разве это спортсменка? Хочет, чтобы ее продавали большими тиражами, эта, как ее? Ну да наплевать! Во всяком случае, все ее достижения — всего лишь жирное пятно на глянцевой бумаге.
Клавдия. У нее и между ног-то ничего нет, только едва заметная полость из пластика. Должно быть, ей неведомы никакие табу, кроме медицинских запретов — для охраны ее владений. Ах, если бы и с нами было все так просто! Принимать пилюли, отшивать разных субъектов, куда как славно!
Герберт. Ты ведь не хочешь быть такой, Клавдия?
Изольда. Ты что? Именно такой ей и хочется быть!
Герберт. Прямо из-под печатного станка, совсем как новенькой…
Клавдия(показывая на плакат; пчелиный гул). На плакате написано, что главная достопримечательность этих мест, наряду с крестовидной вершиной, — многокилометровое искусственное озеро, ежедневно дающее электрический ток.
Герберт. Веселенькое дельце! Без достопримечательностей все-таки не обошлось. И все за счет природы. Даже когда мы нежно прикасаемся к своему партнеру.
Курт. Это он все время протягивает руку из чащи волос и трогает нас! Ему просто надо заплатить.
Клавдия. Жадными пальцами-щупальцами партнер трогает и трогает нас, пока мы не разогреемся и наш мотор не заработает на полную мощность. Поэтому я так же нужна Герберту, как и он мне.
Герберт. Когда, наконец, мы сможем что-нибудь заказать?
Пчелиный гул.
Курт. В этом гуле слышится возбуждение. У меня такое чувство, будто я заглянул в самую глубину чьей-то души. Так уже было однажды, когда я увидел одну русалочку в бассейне. На ней были такие вызывающе дерзкие трусики!
Герберт. Да, наше гормональное хозяйство — надежный оплот. Слишком многое на нем строится.
Клавдия. Будь ты моим шефом, Герберт, у меня было бы весьма удобное место работы.
Изольда. Ты тоже всегда торчишь дома, Курт, боишься рисковать. Почему ты никогда никуда не уезжаешь? Или, по крайней мере, не гладишь время от времени мои нервные окончания?
Курт. Для этого у тебя есть крем. Он так тебя нежит, что мне за ним ни за что не угнаться.
Клавдия. Но во мне есть нечто такое, что хочет вырваться из-под макияжа.
Герберт. Зато ты усовершенствовала удар слева. Только когда видишь, как ты играешь в теннис, начинаешь понимать, сколько в тебе нерастраченной силы.
Клавдия. И как она хотела бы из меня вырваться. Да, Герберт, спорт — дело куда более сложное, чем ты, в нем сперва нужно выучить правила.
Курт. Вот, бери с нее пример, Изольда, а то возишься со своей классической музыкой! Под лаком для волос ты закрыта, как мотор под капотом. Отвыкай от упрямства.
Герберт. Говорят, источник в Фадинге оказывает омолаживающее действие. Помогает даже в трудных случаях. (Гудение пчел.)
Изольда. Иногда мне снится, что на меня обрушивается целая тонна спрея.
Клавдия. Что до меня, то столько нежности, сколько мне нужно, нет ни в одном препарате. Почему ты не бываешь нежен со мной, Герберт?
Герберт. Разве у меня есть такая возможность?
Курт. Вы всегда ждете, чтобы вас довели до экстаза другие.
Герберт. Вас сколько угодно можно сжимать и разжимать, воздух входит и выходит, но не раздается ни звука. Слышно только сопение.
Курт. Замечательные места здесь! Есть на что посмотреть.
Герберт. Чудесные сумрачные леса. Можно неделями кричать, чтобы кто-нибудь принес нам попить.
Изольда. А хорошо бы, Курт, иметь орган, который по размерам подходил бы нам обоим.
Курт. Ну да, орган из старой приходской церкви. В проспекте сказано, что зимой это озеро замерзает.
Изольда. Послушай, я серьезно!
Герберт. Здесь даже в сауну просто так не войдешь. Так и зырят оценивающими взглядами. Клавдия, и с чего это тебе взбрело в голову остановиться именно здесь?
Изольда. Курт, когда я ищу тебя в нашей обшитой панелями комнате, тебя там никогда не бывает. Я протягиваю руку — пустота. И меня там нет. Что дремлет во мне и восстает слишком поздно? Мое тело, которое я тащу за собой, чтобы посадить на цепь, как собаку.