В отличие от рыбы я узнал этот предмет. Я знал его очень хорошо. Он был частью меня. Это был мой зуб… вставной, державшийся на изогнутой перекладинке, упиравшейся в небо. Именно эта перекладинка, ставшая от курения коричневой, и позволяла зубу с медленной грацией планировать в прозрачные до самого дна глубины Красного моря.
Не задохнись я так, следовало бы нырнуть за зубом, благо маска позволяла все видеть. Но я судорожно хватал ртом воздух, беспомощно крутясь в воде. Тут же рядом со мной оказались мои товарищи по поездке. Под левую руку меня подхватила мощная длань г-на Кукушкина, корреспондента одной из наших туристических газет, в то время как правое плечо сжал Григорий Евгеньевич Темкин, наш руководитель, великолепный пловец и ныряльщик. Очевидно, им показалось, что я тону. Я хотел объяснить, что случилось, но вместо слов из моих уст вырвался очередной фонтан, пальцем же я показывал вниз, под поверхность. Лишь набрав воздуху досыта, я смог произнести:
— 3-зуб!
Но поскольку в ушах тоже была вода, я, как и всякий кратковременно оглохший, не произнес, но проревел это короткое слово:
— Зуб! Мой зуб!
В ту же секунду раздался жалобный крик, и два матроса-египтянина, одновременно взлетев с борта, устремились ко мне. Лица их, то и дело выныривающие из мелких волн, выражали крайнюю степень ужаса. С соседней моторки свесился человек и что-то спросил у них. Один из плывущих коротко ответил, и человек, переводя взгляд на меня, издал протяжный жалобный стон.
Я еще только приходил в себя, а потому никаких мыслей по поводу происходящего чего-то не того не мелькнуло. В этот момент Темкин махнул египтянам рукой и крикнул:
— Ля, ля! Син! — и еще что-то по-арабски.
И тут раздался хохот, от которого могли бы расступиться волны Чермного — Красного — моря. И будь оно не лазурным, а истинно чермным, я и тогда бы выделялся на фоне его красноты своею багровостью. Ибо уже на палубе мне было разъяснено, что простое и понятное наше слово «зуб» обозначает на языках стран Ближнего Востока совсем другой, тоже очень важный (может быть, даже самый важный!) орган нашего тела, данный нам Аллахом. (То же, что я утратил, будет «син»; в Библии на иврите — «шин», и «шин ба-шин» значило «зуб за зуб», да не произнесете вы эту фразу по-русски в арабской компании!)
Тут мы подходим к совету на немаловажную тему.
Итак, кроме «зуба» никогда не употребляйте на арабском Востоке слова «кус» («кус мяса»): им называется дар Всевышнего другой половине рода людского, а уж тем более — «кусок» («кусок пиццы») — тут появляется притяжательное окончание, обозначающее принадлежность вышеупомянутого вашей собеседнице.
Что же касается моего «сина» — то он, бедняжка, покоится один-одинешенек в глубинах Красного моря. И, думая о нем с грустью, я на всякий случай именую его по-арабски…
Воля ваша — можете и не внять моим предупреждениям. Лет тридцать назад я гостил в Эстонии с венгерским коллегой. Точнее говоря, гостил он, а я его сопровождал. Принимали его дважды по-братски: как представителя братского социалистического государства и — что важнее — как братского угро-финна. А потому подробно выясняли все его желания и выдвигали заманчивые предложения. Венгр все внимательно слушал, кивал головой и приговаривал «Перзе, перзе». Что по-венгерски означает: «Конечно». По-эстонски же этим словом именуют то место, где спина теряет свое благородное название. И, видя, как с трудом сдерживают смех хозяева, а дамы среди них даже и краснеют, я сказал об этом своему спутнику (благо, что и в братском угро-финском окружении венгерский язык непонятен). На что он ответил, что знает об этом по Финляндии, чей язык с эстонским весьма схож, но не намерен отказываться ни от какого слова родного языка.
Если вы не занимаете подобную, скажем, великовенгерскую позицию, вам на родине моего спутника не следует употреблять слов «спина», «спичка», а также «фасон» — но по совершенно другой, нежели в двух первых случаях причине. «Спичка», кстати, нежелательна и в славянских Чехии, Словакии и Болгарии. (Причина опасности к спине отношения не имеет, скорее, обратно.)
Одному моему знакомому даже пришлось из-за этого жениться. Он работал в Будапеште, и туда приехала его мама посмотреть, как живет холостой и одинокий сын, и помочь ему в бытовых вопросах. И они пошли в ателье, где он заказал себе костюм. Маму он обо всем предупредил, но, женщина пожилая и привыкшая командовать сыном, а не прислушиваться к его советам, она все пропустила мимо ушей. И сев в ателье в кресло, она достала папиросы «Беломор» (мастер тут же подал пепельницу) и спросила:
— Мишенька, у тебя спинки есть?
— Мама! — воскликнул побагровевший сын, но персонал ателье сделал вид, что ничего не слышит.
Мама осмотрела костюм, велела повернуться и спросила:
— Спина не морщит?
— Мама!
Но мама опять не вняла, осталась очень довольна и поделилась с мастером:
— Чудесно! И фасон превосходен.
Тут уж и портной сильно закашлялся. Бедняге Мише пришлось жениться: работать в стране он собирался долго, костюмы ему еще требовались по роду деятельности, а заказывать или покупать их сам он отродясь не умел. Жена же поддавалась воспитанию.
Надо сказать, что в странах Дальнего Востока такие опасности вам не грозят. Местные жители категорически не верят, что европеец способен правильно произнести хоть слово на их односложных языках с большим количеством музыкальных тонов. Следовательно, что бы вы ни сказали, это никогда не будет принято за осмысленное слово на человеческом языке.
Сами же они знают, что не все из того, что столь приятно для них звучит, будет адекватно воспринято длинноносыми белокожими. И — люди вежливые — не хотят никого вводить даже в неожиданное смущение.
В университете у нас учился миниатюрный вьетнамец по имени Ле Дык Зуй. Когда его земляки освоили азы русского языка — грамматику на уроках, а неформальную часть в общежитии, — они стали, произнося его имя, как-то странно хихикать и доверительно сообщали, что он — совсем не Зуй. У нас это тоже вызывало приступы глупого смеха, поскольку в истинном звучании мы не сомневались. И, как выяснилось, совершенно напрасно. Потому что, когда отношения наши достигли уровня доверительности, мы его спросили, как же его зовут на самом деле. И он, побагровев, прошептал: «Хыу». Просто еще во Вьетнаме ему оформлял документы большой знаток русского языка. Как же был бедняга рад, узнав, что его имя в коррекции не нуждалось! И как он же смеялся, вспомнив, что в Харьков поехал учиться действительно бедняга, с откорректированным именем, чьи документы были оформлены тем же знатоком!..
Глава 2.Есть ли у иноземцев чувство юмора?
Исследуя юмор разных знакомых ему народов, автор приходит к парадоксальному выводу: юмор у иноземцев есть! И даже иногда смешной. Но что смешного в павлине, загородившем Конфуцию проход по мосту, автор понять не может и оставляет разбираться в этом читателя.
То, что чувство юмора нам жить помогает, известно всем, даже тем, кто таковым чувством не обладает. Впрочем, утверждение о том, что существуют люди, лишенные чувства юмора напрочь, весьма спорно. Некоторый жизненный опыт автора этих заметок заставляет его утверждать, что это чувство присуще всему роду хомо сапиенс. Только у некоторых оно совсем другое, и не их вина, что остальные их не понимают. Скорее, это беда тех, остальных.
То же — причем в высшей степени — относится и к разным народам. Если вы не хотите предстать на чужбине человеком, смеющимся без причины, или, наоборот, сохраняя каменное лицо среди толпы хохочущих, пытаться понять, что случилось и нет ли тут провокации западных (восточных) спецслужб, вам лучше заранее подготовиться к тому, что вас может ожидать вдали от родных осин.
Позвольте начать с простого. Будьте готовы к тому, что смех — не обязательный признак веселости. Более того, иной раз он признак глубокой грусти и крайнего смущения.
Мой хороший знакомый, блестящий специалист в области экономики и никакой — даже в начатках — этнографии, совершенствовал свои блестящие знания в Южной Корее. Страна эта своими успехами в экономике дает возможности для глубоких и полезных рассуждений. Итак, погруженный в подобные рассуждения экономист ехал по Сеулу, старательно соблюдая правила дорожного движения, и уже тормозил на красный свет на перекрестке, когда ему основательно врезали в багажник. Это немедленно прервало рассуждения нашего специалиста, и он выскочил из арендованной машины с тем свирепым лицом, которое приличествует у нас жертве дорожно-транспортного происшествия. Виновницей столкновения оказалась дама средних лет. Оба участника ДТП сошлись, и дама расхохоталась. Она смеялась, вежливо прикрывая рот ладошкой, и сквозь смех пыталась что-то сказать.
«Ненависть к европейцам!» — пронеслось в голове специалиста-экономиста. Где-то он об этом читал.
Появился полицейский. Увидев иностранца, он тоже радостно засмеялся.
«Охранка! — мелькнуло в голове специалиста. — Провокация!»
Не будем забывать, что действие происходило лет двадцать назад, а совсем незадолго до того Южную Корею у нас малевали только черной краской.
Собрался народ. Народ смеялся.
«Даже народ оболванили… — мучительно подумал специалист, — трудовой народ…»
Опустим занавес сострадания над этой сценой, тем более что через некоторое время появился переводчик, и все встало на свои места. Главное же для нас — смеялись корейцы не оттого, что им было смешно. Дама смехом скрывала отчаяние от совершенного деяния. Полицейский — неудобство от того, что: а) происшествие имело место на вверенном ему участке и б) смущение перед иностранцем, который бог весть что может подумать о Корее, ее водителях и полицейских.
Народ же выражал таким образом сочувствие всем.
Павлин на мосту
Корея, Вьетнам, Япония… Особенно Китай. Разница цивилизаций приводит к тому, что в этих странах мы обязательно ждем чего-то отличного от нашего: в конце концов, мы принимаем как должное, что эти люди едят палочками, а не вилками, как мы. Более того, кто сейчас не умеет есть палочками, поливая еду соей, вон даже восточный Новый год стали отмечать! Мир сблизился. Правда, поздравляем мы с ним не тогда, когда он наступает по лунному — подвижному — календарю, а по нашему, так ведь и сои мы льем куда больше, чем надо. Но автору этих заметок никогда еще не доводилось встретить человека некитайских (невьетнамских, неяпонских) национальностей, который был бы знатоком и ценителем восточноазиатского юмора.