Рыбачок, кайфуя от своей же доброты, вручил Святу аж две удочки и полчаса объяснял про блесны. Свят понял, что от рыбалки надо отлынивать как можно серьезнее…
Лыжи пришлись кстати. На базе их хватило на всех, до озера спускались на снегоступах. Местный работник без роду и без племени, с неопределенным набором служебных обязанностей, кажется, просто забулдыга и пьяница, однажды прилетевший сюда и оставшийся лет на пять, к туристам внимания не проявлял. Пара дружелюбных исхудавших лаек души в гостях не чаяла. Пока что они выходили на фото лучше всего. Чудесные звери. Однако бежать с Михой и другими туристами не захотели, как привязанные остались стеречь базу. Смотрящий обронил им, что летом закрывает окно деревянным ставнем, чтоб медведь не залез, а сейчас никаких проблем…
Ходьба на лыжах давалась Святу легко.
Он часто озирался по сторонам и вглядывался вверх. Миха пытался научить Свята различать наиболее темные куски зимнего неба и видеть направление хода облачности. Различишь – будешь знать, откуда снег вероятнее повалит. Неплохо бы и компас иметь, а то что ты как в первый раз? На айфон полагайся, а сам не плошай. Метель дело нешуточное, но по прогнозу вроде не обещали. С другой стороны, откуда прогнозу взяться, уточниться и вообще быть честным? В городе-то, бывает, врет, а тут вообще – не природа, а чистая бумага, что хочешь пиши…
Так болтая на ходу, Миха обогнал всю группу и ускорился вслед мыслям.
Ту огромную птицу, что Свят увидел по прилете, он списал на разыгравшееся воображение и усталость. Место было более чем прозаическое. Тайны скрывал разве что снег. Когда бежишь по замерзшей реке, он внезапно может прятать под собой воду. Снег то комковат, то рассыпчат, у него разная плотность, и на ход это влияет капитально…
Именно когда посыпались отборные хлопья размера № 1 (Свят заимствовал градацию у овсянки), фотограф ступил лыжей на внезапную зыбь и умудрился потерять равновесие. Рыбачок, шедший метрах в тридцати перед ним, услышал матюганье и хохотнул: «Вставай давай, почти дошли доверху!» Уклон был градусов десять, Свят вспотел: оделся избыточно… Встал и почти догнал предпоследнего, но снегопад усилился, ветер боковой дернул порывом. Свят вдруг покачнулся, не устоял – одна нога поднята, лыжа качнулась, дернулась от ветра, другая на ходу – и Свят повалился вбок, на березу. «История лошизма. Это потому, что я молодой, избыток энергии, вот и падаю громче стариков…» – успел подумать, приложившись головой об ствол, и опять далеко впереди хохотнул усатый рыбачок.
Сознание будто ушло секунды на две-три.
Но беглый взгляд на куртку показал, что снегопад успел немало присыпать, и, возможно, группа ушла вперед еще метров на сто, если не больше. «Пентакс, проверь, идиот» – и не вставая пошарил рукой. Наполовину в снегу, мягко упал, с виду целый. Со стеклом аппарат стоил двести тысяч. Он будет полным придурком, если угробит пентакс, не сделав ни одного достойного фото. Свят попробовал включить и убедился, что мороз напрочь съел аккумулятор, а второй и так заряжается на базе после утренней работы. Теперь профессиональный фотоаппарат был просто куском стекла и железа, висящим на ремне. «Вот тебе и цивильный бег на лыжах. Где там Антон? Как у Бунина: пробираюсь рубежами да межами…»
Белое одеяло снега ветер успел набросить и на лыжню, на Свята. Свят, улыбаясь своей невезучести, начал вставать. Крепление правой лыжи сорвало. Он отщелкнул и крепление левой: черт с ней, с лыжней, можно просто пойти обратно на базу, снег плотный, еще и палки тащить. Ну что, ямщик, дотянем?
И тут он увидел глухаря.
Таким, как в «фотогалерее» на сайте «Сибирского дервиша».
Глухарь. Его хрустящая походка по белой крупке: топ-топ-топ, топ-топ-топ. Колючая веточка пихты торчит из клюва. Тяжел и бокаст, черный увалень – шея с прозеленью, буроватые крылья, ему не надо взлетать, плевать ему на Свята. У него, получается, снобский городской характер. И на зиму ему плевать, глухарь этот никуда не собирается улетать – перебьетесь. Свят не удержался – хихикнул. Ты смотри: все равно не спугнулся! Топает птица…
Так близко Свят крупной дикой птицы еще не видал. Хрустящей еды, шишек, веточек и прочей ерунды глухарю здесь на долгие белые месяцы. Он хвастлив. Он круче Свята на этом районе, и он идет дальше, не боясь, не оглядываясь…
«Какая же это жопа, что пентакс сел. Бери на айфон, скорее!»
И Свят, охая от неопределенно ушибленного тела, пошел за глухарем, стараясь переносить вес с ноги на ногу, не сильно шурша. Однако шум и запах человека того вообще не волновали. Свят даже удивиться не успел, уходя с маршрута перпендикулярно лыжне и прочь на восток от озера. Потому что перед глухарем, и тоже важный, невозмутимый, вышагивал живой дикий северный олень. Ничем он от оленя в ХМАО или Коми не отличался: приземистая серая скотина с рогами, ступает легко, морду не видать. А в душе ощущение как будто что-то особенное происходит. Такое в соцсетях компилируют под тегом #лучшие_моменты_жизни. Уж иначе Свят объяснить не мог.
Глухарь отставал от оленя метров на пятнадцать. Шел за ним едва ли не след в след.
Свят снял краги, тонкие флисовые перчатки (а то с айфоном не управишься) и принялся щелкать зверей. Кадр. Кадр. Получалось!.. Каждая снежинка вдруг ударила в зрение ювелирной отделкой. Свят задышал глубоко и по шагам… Черный хвост, короткое крыло, красное веко, надменный взгляд вполоборота – деловой глухарь топал себе куда-то по важным делам. Олень светил белым пятнышком крохотного, словно купированного хвостика. От темного зада шерстка светлела к плечам, шея была почти белая, симметричные, будто велюровые рога вели четко на восток. Медленно, но верно они шествовали вдвоем – втроем! – считая Свята.
«И все это как внутри "Февральской лазури" Грабаря, только лес реже, березок меньше…»
Отличный кадр. Шикозный кадр. Между зверьми благодаря фокусу на глухаре чувствуется выдержанная дистанция, они сговорились, уважают друг друга, у обоих разумная направленность, а по бокам – лесная пауза, восполненная сугробами и карликовой березой. Они идут терпеливо и осознанно в этом лесном коридоре, в белом свете, не то работяги, не то философы. Идут, потому что надо. И Свят – за ними.
Свят мог бы и обеспокоиться, удивиться больше положенного, но как фотограф он начал делать свое дело, а не предаваться рефлексии. Подумать он всегда успеет, когда возьмется за обработку, когда придет время ровнять баланс белого, а сейчас другое: в поле надо ковать, пока горячо… Тем не менее Свят оглянулся, зарубку сделал в памяти, где были две ориентировочные вершины, отступив от которых легко было найти в низине у озера домики турбазы. В общем-то с любого склона близ озера турбаза просматривалась в ясную погоду. Вдобавок там, не переставая, дымила печная труба, а порой и дизель-генератор (и ядреной копотью, когда с ним происходило что-то нештатное) – не заметить такое можно было, лишь отбежав вглубь плато километров на десять. «Не потеряюсь», – пообещал себе Свят.
Полоска елей кончилась. Следом за глухарем и оленем он выбрался на расширяющуюся прогалину, не переставая снимать их уже на видео и даже удивляясь, что снег его держит, ему все по колено. Снегопад утихал, от общего танца снежинок до легких иссякающих струй, пока не упал, будто занавес, и тогда открылся дом.
Это был самый обычный кирпичный дом в два этажа, который Свят никак не ожидал здесь увидеть. Парадная кумачовая дверь ровно в середине первого этажа под козырьком крыльца. В таких домах бывают отделение полиции, налоговая, пенсионный фонд, паспортный стол… что угодно от бюрократии – не жилой, не частный дом.
Сердце пропустило удар и – заколотилось бешено. Бросило в пот. Вот это да.
Почему не предупреждали? Какой-то заброшенный поселок?
Дом увязывался с окружающим миром и ожиданиями Свята примерно как черный монолит – с приматами в фильме «Космическая одиссея 2001 года».
Наверно, от какого-то старого поселка осталось. Ни глухарь, ни олень отчетливо не сбавляли ходу, и Свят направился за ними, гадая, может, это в порядке вещей и здесь их подкармливают местные… Но какие местные?! Гиды Миха и Даша четко сказали, что, если повезет, увидим только кочующих оленеводов. Но не дом же. В Сердце Родины никто не живет.
Примерно в пятидесяти метрах, насколько он мог судить, стало видно, что слева от здания собран высокий деревянный забор, в просветах которого что-то бегало. Скотина какая-то? Свят приближался не перпендикулярно к фронтальной стороне дома, а под острым углом, поэтому что-то за забором было скрыто стеной дома. Но еще удивительнее было видеть, что позади здания явно стоит автобус. По крайней мере – зад автобуса. Желтый пазик в разводах грязи, будто с осени его не мыли… Пазику-то что здесь делать? Тут не может быть дороги.
В некоторых окнах горел свет.
Слева от парадной двери висела багровая табличка, как и положено скучным казенным зданиям. Их мириады, и никогда не запомнишь эти нечеловеческие сочетания слов. За домом высилась труба – явно котельная. И все это посреди огромной плеши в лесной чаще. И настолько это неожиданно, что возвышающийся рельеф отступил далеко на задний план, в дымок, в снежную завесь, и Свят его перестал замечать.
Был только дом на белой ровности, как на белом листе бумаги. К нему топали глухарь да олень, по следам их шел молодой фотограф.
Дверь открылась.
Вышел обычный человек, мужчина с непокрытой головой. Он издали помахал рукой Святу – кому ж еще? – а затем сошел с крыльца. Стал ногой шаркать, как хоккейной клюшкой, отгребать снег. Будто под ним что-то было важное, а приход из лесу Свята – ну, вещь вполне обыденная.
Свят нервно пожал плечами. Может быть, хозяин дома заметил его из окна?.. Тем временем олень и глухарь, не меняя размеренной походки, стали брать вправо, явно стремясь в бок здания, и эта шеренга, состоящая из человека и двух зверей, стала дугой.
В душе встала отвратительная смесь страха и тревоги. Словно Свят одновременно здесь и в другом месте, он идет в четыре ноги, и неизвестно, где же лучше, где на самом деле… Свят поборол чувство единственным способом. Он собрал удивительную композицию в кадре, занизил горизонт, как и свое эго, и сфотографировал. Только хозяин дома не попал: Свят решил не усугублять вторжение, поэтому без спросу фотографировать не решился. Он бы и вгляделся в подходящего, но тут сбоку здания стало видно, что открыта обычная железная дверь, и там в проеме тоже местный человек.