— Ловлю вас на слове. Жду песен. А какого вы мнения о Хайяме?
— Не любитель такой поэзии, хотя и признаю гениальность Омара Хайяма. Любовь, вино... Есть, правда, и мудрые мысли.
— Позвольте, а как вам понравятся такие строки Хайяма...
О небо! К богачам щедра твоя рука —
Им яства вкусные, им свежесть ветерка...
А тот, кто сердцем чист, тому лишь корка хлеба:
Такое небо — тьфу! — не стоит и плевка!
Заглянул удивленный Ковалев. Он давно не слышал, чтобы в кабинете начальника читали стихи, хохотали. Точнее — вообще ничего подобного не слыхивал. Фриц Янович успокаивающе замахал руками, мол, всё, всё в порядке, не волнуйся. Завприемной укоризненно покачал головой.
— Вы бы хоть вздремнули, Фриц Янович.
— А что? Дельное предложение. — Цируль знаком остановил начавшего было прощаться Крошкова. — Минутку... Товарищ Ковалев, быстренько двоих охранников!
Крошков с недоумением уставился на Цируля. Затем спросил:
— Что?.. И меня под арест? — басок его прозвучал неуверенно, хотя глаза улыбались.
— Это уж как вам будет угодно расценивать, уважаемый Сансаныч. Когда по бокам шагают двое с винтовками, это сильно смахивает на арест. Но должен же я доставить вас к вашей супруге в целости и сохранности!
Крошков порозовел от удовольствия, рассыпался в благодарностях. Но от охраны решительно отказывался.
— И слушать не хочу, — возражал Цируль. — Шуба на вас тысячная, соболья шапка. Небось фамильная. Нарядились, словно специально решили искушать нашу клиентуру.
— Зимнего ничего другого не имею. Что было — на «Пьян-базаре» продано, выменено на продукты. Да я ведь не Иванов, чтобы притворяться пролетарием. А шуба действительно фамильная... Вы мне лучше пистолетик какой-нибудь выдайте... Как сотруднику уголовного розыска. Завтрашний день, с которого меня зачисляете, — вот он уже, рассвет скоро. Мне пора приступать к своим обязанностям, хотя формально... Нет еще резолюции Пригодинского и соответствующего приказа.
— Пистолетик я вам дам. Случайно обзавелся вот этой игрушкой, — Фриц Янович вынул из письменного стола браунинг № 2, из которого в него сегодня днем стрелял неизвестный. — Возьмите. Штучная работа. Ствол отникелирован, затейливая гравировка... Но без сопровождающих все равно не отпущу...
Резкий телефонный звонок прервал Цируля.
Докладывал Пригодинский.
— По мелочам не беспокоил вас, товарищ Цируль. Но вот сразу два сообщения: убийство мастера дамских шляп Аулова на улице Старогоспитальной с целью ограбления. Убит не только сам хозяин дома. Изнасилованы и затем убиты жена Аулова, шестнадцатилетняя дочь и прислуга. В доме взломан лишь сейф, спрятанный за ковром. И второе: в перестрелке возле гостиницы «Националь», на улице Джизакской, убит неизвестный. На трупе солдатская форма, шинель без погон...
Цируль пересказал Крошкову доклад Пригодинского. Глянул на своего нового сотрудника с изрядной дозой сомнения, дескать, ну и что?
Выслушав Цируля, Крошков вскочил и зашагал по кабинету, морща высокий чистый лоб. Фриц Янович залюбовался своим новым сотрудником. Хорош мужик! К нам бы его припаять навсегда!
— Фриц Янович! — вдруг огорошил Крошков. — Убийство Аулова и его близких, если я не ошибаюсь, есть дело рук банды Клубнички.
— Клубнички? — поразился Цируль.
— Именно. За годы адвокатской практики я накрепко запомнил клички наиболее известных в те времена бандитов. И даже присутствовал при расследовании очередного преступления Клубнички. У него такая манера... Если в доме, который он грабил, были женщины, он, как правило, прежде чем расправиться с ними, совершал насилия... Вместе со своими сообщниками-бандитами. Его тогда не поймали. Клубничка грабит так называемый «средний класс». И еще есть примета: место происшествия, как вы говорите, засыпано нюхательным табаком, кайенским перцем и обрызгано керосином. Это его почерк — Клубнички.
— Но почему... Почему вы решили, что это именно Клубничка?
— Фриц Янович, дорогой мой, учтите немаловажное обстоятельство. Дело в том, что у профессиональных преступников есть не только внешние приметы. Они отличаются и по так называемому «почерку». С точки зрения здравого смысла это, конечно, странно, вроде бы уголовники оставляют на месте преступления свои визитные карточки. И все же факт: каждый из них с годами вырабатывает свой преступный «почерк». И тот факт, что Клубничка в Ташкенте, еще раз подтверждает мою догадку. Есть преступники оседлые, они не покидают, скажем, Петроградскую или Московскую губернию. A есть преступники-«гастролеры». Клубничка как раз и есть «гастролер».
Вновь зазвонил телефон. Пригодинский сообщил, что убитый на улице Джизакской опознан. Это бандит по кличке Угрюмый. По-видимому, произошла стычка между шайками.
— Одним негодяем меньше, — резюмировал Цируль. — Что нового там... на Старогоспитальной? Сейчас выезжаю.
Явились двое стрелков, вызванных для сопровождения Крошкова. Фриц Янович улыбнулся, сказал:
— Все же не удастся вам, Алексансаныч, отвертеться от охраны. Не желаете ли проехаться до Старогоспитальной?
— Вы читаете мои мысли. Только что хотел сам предложить свои услуги.
— Ну и превосходно. Покажите нам, как надо по-настоящему работать. Правда, Пригодинский тоже дело знает. Но, как говорится, одна голова хорошо, а две лучше. Кроме того, Александр Степаныч цивилист, если не ошибаюсь. Занимался до войны гражданскими делами. Криминалистику знает лишь теоретически. Но ничего, на ходу человек переквалифицируется. И, знаете, у него неплохо получается.
Вскоре фаэтон с поднятым верхом выехал со двора управления. Его сопровождали двое конных стрелков. Хлестал дождь вперемешку со снегом, завывал ветер. Улицы, погруженные в чернильную тьму, словно вымерли.
— Тоскливая картина, не так ли? — произнес Цируль.
— Не совсем так, — Крошков вздохнул. — Никакой картины. Темень, хоть глаз выколи. Неужели нельзя наладить хоть какое-нибудь освещение?
— Да говорил я Георгию. Без толку. Электроэнергии и без того не хватает, а для керосинового освещения керосин необходим, которого и вовсе нету.
— А кто это такой — Георгий?
— Заместитель мой, Георгий Иванович Лугин. А попросту — Гоша. Совсем молоденький, двадцать три года ему всего. Энергии хоть отбавляй. Ранее был заместителем заведующего административным отделом исполкома Ташсовета.
Цируль вздохнул.
— Эх, не хватает знающих людей, — сокрушенно произнес он. И тут же, без особой связи, перевел разговор: — Так, стало быть, вы утверждаете, что зверское убийство шляпочного мастера Аулова и его семьи совершил Клубничка?
— Голову на отсечение не дам, но очень много персональных примет этого негодяя. На месте разберемся.
— И чего это он вломился к бедному шляпочному мастеру?
— Вот этот факт и меня смущает, Фриц Янович. И все же кое о чем догадываюсь.
— Ну?
— Ай-яй-яй, Фриц Янович, как же вы не обратили внимания на такую важную деталь.
— Какую?
— Сейф! Зачем бедному шляпочнику сейф да еще спрятанный за ковром? Чтобы хранить в нем свои долги?
— А ведь верно! — воскликнул Цируль. — Как же это я так опростоволосился?
— Все дело в практике. На вас произвел впечатление сам факт зверского преступления. Эмоции заслонили крохотную деталь. Но со временем у вас, я уверен, выработается навык ухватывать именно детали.
Домик на Старогоспитальной был освещен. Да и вся улица напоминала развороченный муравейник. Жители толпились возле калитки, ведущей во двор жилища несчастных Ауловых, встревоженно сновали по узеньким тротуарам, перешептывались. Иные пытались заглянуть в окна рокового дома. Охрана их вежливо отстраняла. Люди были одеты так, словно выскочили из пылающего дома. Солидный мужчина в чеховском пенсне успел накинуть на себя лишь шубу, однако оставался в ночном колпаке, а из-под шубы виднелись кальсоны и босые ноги в глубоких калошах. Взволнованная женщина средних лет, трясясь всем телом от страха и холода, была лишь в домашнем капоте, с непокрытой головой в многочисленных бумажных папильотках. Крутились тут, разумеется, и мальчишки.
К моменту прибытия Цируля с Крошковым уже был составлен протокол осмотра места происшествия. Двое понятых, с полными ужаса глазами, в оцепенении взирали на картину страшного преступления. Глава семьи был убит выстрелом в голову. Щупленькая фигура его лежала ничком в луже засыхающей крови. Женщины, над которыми надругались изверги (об этом свидетельствовали изорванные их одежды), были садистски зарезаны.
После некоторого молчания Пригодинский, лысеющий шатен с желтоватым лицом малярика, произнес глухо:
— Человек пять-шесть банда... — Спохватившись, воскликнул гневно: — Человек!.. И как это у меня язык повернулся? Звери они, а не люди. Хуже зверей!
Подавляя в душе холодок, вызванный жуткой картиной убийства, Цируль с трудом произнес:
— Как вам удалось обнаружить сейф? Он ведь был за ковром?
— Ковер был сорван преступниками, сейф распахнут настежь. В сейфе хоть шаром покати, — услышал вдруг Крошков молодой голос и только тогда приметил стоящего поодаль стройного молодого человека, почти юношу, с маленькими усиками. Темные волосы зачесаны на косой пробор. В глазах его, глубоко посаженных, серьезных, светился гнев. — Вот звери!.. Стрелять таких без пощады!
Вновь воцарилось гнетущее молчание. В комнатах удушливо пахло керосином, кровью, нюхательным табаком.
— Познакомьтесь, — нарушил наконец молчание Цируль. — Наш новый сотрудник, Крошков Александр Александрович, приглашен в качестве консультанта и эксперта.
Пригодинский дружески пожал коллеге руку.
— Рад, очень рад, Сансаныч. Давненько не виделись. Значит, в нашем полку прибыло? Признаться, нам очень не хватает эксперта, специалиста по графологии и дактилоскопии.
— Кстати, о дактилоскопии, — поинтересовался Крошков. — Найдены ли отпечатки пальцев?
— Есть подозрительные предметы. Вот, к примеру, эта бутылка из-под пива. Но нам нечем зафиксировать отпечатки.