Приграничное сражение 1941. Первая битва Великой Отечественной — страница 9 из 20

Ров с речной водой. Западная Двина

Двинск (Даугавпилс)

О ключевом значении того или иного населенного пункта часто можно судить по наличию в нем самом или его ближайших окрестностях старой крепости. Двинская крепость начала возводиться в начале XIX столетия и сохраняла свое значение до Первой мировой войны. Город Двинск (Даугавпилс) являлся важнейшим узлом дорог на Северо-Западном направлении. В 1941 г. через него проходила как железная дорога из Каунаса на Псков, так и удобная рокада вдоль Западной Двины из Полоцка в Ригу. Все это делало Двинск желанной целью для немецкого наступления. Командующий LVI корпусом Э. фон Манштейн позднее вспоминал: «Перед началом наступления мне задавали вопрос, думаем ли мы и за сколько времени достичь Двинска (Даугавпилс). Я отвечал, что если не удастся это сделать за 4 дня, то вряд ли нам удастся захватить мосты в неповрежденном состоянии»[151]. Возможно, именно в тот момент, когда Манштейн говорил эти слова, Двинск был крепким орешком. С осени 1940 г. в Двинской крепости дислоцировалась 23-я стрелковая дивизия РККА, с апреля 1941 г. здесь же формировался 5-й воздушно-десантный корпус. Однако 15–18 июня 23-я стрелковая дивизия покинула Двинскую крепость и начала выдвигаться к границе. В городе остались 9-я и 201-я воздушно-десантные бригады 5-го ВДК генерал-майора И. С. Безуглого.

В советских штабах тогда даже не догадывались, что Двинск является первоочередной целью 4-й танковой группы. Несмотря на заверения Манштейна о необходимости быстрейшего продвижения к Двинску, на второй день войны 8-я танковая дивизия его корпуса остановилась у Арёгалы и вежливо пропускала дефилировавшую мимо 2-ю танковую дивизию. В некоторой степени это было оправдано тем, что боевая группа Шеллера все еще вела бои за доты на границе. Для их подавления были использованы реактивные минометы саперного батальона. В истории соединения по этому поводу есть следующий комментарий:

«3-я рота 59-го саперного батальона передвигалась на БТР, которые были оснащены по обоим бортам направляющими для метательных снарядов. Эти направляющие – по 3 с каждой стороны – стреляли 28-см снарядами, которые наши солдаты называли «наземной Штукой» и которые благодаря характерному вою при выстреле оказывали на противника деморализующее воздействие. В начале Восточной кампании они считались тактическим чудо-оружием»[152].

Истребитель И-153, брошенный на аэродроме в Двинске(Даугавпилсе)

С помощью реактивных минометов немцам удается сломить сопротивление защитников дотов, боевая группа Шеллера готова к дальнейшему продвижению. Одновременно поступает сообщение, что советская танковая дивизия повернула на Расейняй. У Манштейна появляется шанс, не ввязываясь в танковые бои, проскочить за ее спиной на Двинск. Наступление возобновляется. Мост у Йосвайняя через речку Шушве был захвачен 23 июня с помощью диверсантов из «Бранденбурга». Подробности этой акции неизвестны, однако известно, что в ходе этой операции были убиты пятеро «бранденбуржцев».

Над частями корпуса Манштейна Люфтваффе организует плотный «зонтик». В районе Кедайняя 23 июня истребителями III группы 54-й эскадры (III/JG.54) были сбиты 15 бомбардировщиков СБ. Перед нами одно из объяснений того, почему продвижение корпуса Манштейна не было выявлено: наблюдавшие стальную змею танков и тягачей летчики попросту сбивались вражескими истребителями и не долетали до своих.

Несмотря на то что 8-я танковая дивизия уклонилась от боя со 2-й танковой дивизией, ее части все же успевают врезаться в отставшие подразделения. Здесь части корпуса Манштейна впервые сталкиваются с новой советской бронетехникой. В истории соединения указывается: «Основная масса боевой группы Кризолли до полудня уничтожила около 15 русских танков, в том числе один КВ-1 (43-тонный танк с 7,62-см пушкой, 12-цилиндровым мотором в 600 л.с. и гусеницами шириной 69 см)»[153].

Тем временем войска 11-й армии отходят на восток. Предыдущий приказ об удержании 16-м стрелковым корпусом обороны на Немане был отменен. Распоряжением лично командующего армией Морозова корпуса отводился на Ионаву и Укмерге.

Отход советских войск и эвакуация партийного руководства из Каунаса привели к активизации местных националистических группировок. Хаупт пишет: «Местным партизанам 23 июня удалось захватить радиостанцию. Один представитель командования литовской армии в 19.30 прочитал воззвание к германскому Верховному командованию подвергнуть бомбардировке Ковно и отступающие Советы в городе!»

В ЖБД 16-го стрелкового корпуса относительно обстановки в городе было сказано следующее: «В городе Каунас восстали все контрреволюционные силы, и началась стрельба из окон и чердаков по отходящим частям. Восставшие сопротивлялись взрыву мостов через р. Неман. Мосты были взорваны»[154].

Вечером 24 июня в штабе Северо-Западного фронта состоялось совещание, на котором помощник начальника оперативного отдела капитан Назаров доложил обстановку на фронте 11-й армии. Картина была неутешительной:

а) штаб армии потерял управление соединениями;

б) дивизии разрозненно и в беспорядке отходят на Ионаву, фактически обороны нет;

в) на магистрали Каунас – Двинск наблюдается беспорядочное бегство тылов и строителей, перемешанных с гражданскими беженцами.

Кузнецов принимает решение отбить Каунас, в 11-ю армию отправляется капитан Назаров с приказом командиру 16-го стрелкового корпуса наступать на Каунас. Выбор в качестве цели Каунаса был, по крайней мере, объяснимым – это был узел дорог. Его удержание могло существенно замедлить наступление противника. Однако на тот момент скрытая «туманом войны» 8-я танковая дивизия LVI корпуса пробивалась в обход Каунаса. Как раз во второй половине дня 24 июня, в 16.00, передовой отряд выходит на шоссе Каунас – Двинск севернее Каунаса, к городу Укмерге (Вилькомерц). После короткого боя он врывается в город, а к 18.00 в Укмерге собираются все боевые группы 8-й танковой дивизии. Теперь они были готовы наступать вдоль шоссе на Двинск.

Танк Т-38 одной из стрелковых дивизий, брошенный на улице одного из литовских городов

Если бы комфронта Кузнецов своевременно получил информацию о прорыве противника к шоссе на Двинск, наступление на Каунас наверняка было бы отменено. Однако этого не произошло, и контрудар все же состоялся. Обычно в качестве даты начала наступления называется 25 июня. Однако ЖБД 16-го стрелкового корпуса эту дату не подтверждает. 25 июня было принято только решение на контрудар командиром корпуса и произведена перегруппировка. 23-я стрелковая дивизия должна были атаковать вдоль шоссе, а 5-я стрелковая дивизия – обходить город с востока. Наступление на Каунас должен был поддерживать корпусной артполк. 33-я и 188-я дивизии получают оборонительные задачи на флангах ударной группировки. Наступление начинается с раннего утра 26 июня, советские части двигаются вперед, «уничтожая мелкие группы противника»[155]. В середине дня на подступах к Каунасу первые две дивизии сталкиваются с пехотой противника и под ударами артиллерии и авиации откатываются назад. Решением командующего 11-й армии 5-я стрелковая дивизия поворачивает на север с целью удара во фланг и тыл противнику, атаковавшему соседей. Однако сама 5-я дивизия оказывается атакована вражеской пехотой, обойдена с фланга и также вынуждена отходить. Попытка контратаковать наступающие дивизии 16-й армии была обречена на провал. Собственно в районе Каунаса действовала 12-я пехотная дивизия.

Танки 38(t) и Pz.II на марше

Обстановка тем временем ухудшается с каждым часом. Одновременно с началом советского контрудара немцы атакуют оборону 33-й стрелковой дивизии и занимают Ионаву. Короткая запись ЖБД СЗФ ясно демонстрирует лихорадочные попытки советского командования переломить ситуацию в свою пользу: «В связи с отходом 16 ск командование 11 А снимает 84 мед и бросает на Ионаву. Неоднократные попытки дивизии прорваться на Ионаву успеха не имели. Дивизия понесла огромные потери»[156].

Перехват шоссе прорывом к Укмерге, захват Ионавы означали вполне зримую угрозу окружения 16-го стрелкового корпуса. В этих условиях не оставалось другого выхода, кроме как отводить войска 11-й армии на другой берег реки Вилия. К 21.00 26 июня армейские саперы навели паромную переправу и мост через реку. Переправа 16-го стрелкового корпуса[157] началась еще в темноте и продолжилась утром 27 июня. Дорога от переправ до ближайшего леса, на протяжении около 1 км, проходила через открытое поле. На нем к утру скопилось большое количество машин. По воспоминаниям начальника инженерных войск 11-й армии полковника С. М. Фирсова, произошло следующее: «…Около 8 часов авиации противника удалось установить местонахождение моста, по которому был произведен первый налет силами до 20–25 «юнкерсов». К этому времени на плато скопилось много машин с боеприпасами, артиллерии, машин с тыловыми грузами. Противник обрушил свои бомбовые удары как по мосту, так и по этому скоплению и колоннам, втягивавшимся с плато в лес… На плато в огромной куче всяческих машин начались пожары, сопровождавшиеся взрывами боеприпасов, скоро дым затянул всю площадь леса… Повторным налетом авиации противника мостовая переправа была разрушена…» Согласно записи в ЖБД СЗФ разрушение переправы произошло уже в 9.00. Что касается паромной переправы, то «после взрыва нескольких бомб… командир роты вообразил, что приближается противник, и дал команду затопить паромы». Удары с воздуха серьезно подорвали боеспособность корпуса, в ЖБД отмечалось: «От бомбардировочной авиации противника больше всех пострадала корпусная артиллерия, которая ранее в боях под Ионавой потеряла около 50 % матчасти»[158].

К этому времени на левом берегу реки еще оставались арьергарды стрелковых соединений, а также остатки прикрывавшей отход и уже изрядно потрепанной 23-й стрелковой дивизии и 84-я моторизованная дивизия. Ее разрозненные части подходили к реке, не имея переправочных средств. А саперы смогли собрать только один паром. По скоплению людей и техники враг открыл артиллерийский огонь. Вышеупомянутый полковник Фирсов написал о судьбе дивизии следующее: «Когда стало очевидным, что нет возможности переправить основную часть техники и личного состава 84-й дивизии, командующий прекратил переправу и разрешил командиру дивизии генерал-майору Фоменко П.И. выходить на восток самостоятельно, на Даугавпилс или южнее. Только в первой половине июля (около 12–15.7) остатки личного состава дивизии, ведомые генералом Фоменко, без техники и вооружения, сумели пробиться и выйти к нам в районе г. Старая Русса».

Брошенный Т-38 на улице города Вилькавишкис

Опоздав к общей переправе 16-го корпуса, 84-я моторизованная дивизия отправилась своим ходом на Вильнюс. Он уже был занят войсками 3-й танковой группы Гота, но об этом тогда не знали. Не имея в достаточном количестве горючего, дивизия отправилась прямо в пасть тигра. В ЖБД фронта указывалось: «Приняв бой, дивизия имела большие потери в людском составе и материальной части. Остатки мед позднее примкнули к 11 А». Здесь же, под Вильнюсом, были разбиты отошедшие к городу части 5-й танковой дивизии. Согласно заявке 20-й танковой дивизии группы Гота, по дороге к Вильнюсу было уничтожено 80 советских танков[159]. Вместе с заявкой 7-й танковой дивизии это дает около 160 танков под Алитусом и Вильнюсом. Всего к 22 июня в 5-й танковой дивизии было 268 танков.

Впрочем, переправлявшиеся под ударами с воздуха через Вилию стрелковые соединения также понесли большие потери. В ЖБД 16 ск уже 27 июня указывалось: «Дивизии в предыдущих боях потеряли всю дивизионную и полковую артиллерию. Корпусные арт. полки… без матчасти, за исключением отдельных орудий»[160].

Таким образом, те части и соединения, которые потенциально могли бы стать защитниками Двинска, оказались скованы немецкой пехотой 16-й армии под Каунасом и оттеснены на восток, за Вилию, и по большому счету потеряли боеспособность. Отход 16-го стрелкового корпуса по шоссе Каунас – Двинск не состоялся как ввиду ударов пехоты противника, так и ввиду решения командования фронтом отбить Каунас. Манштейн же в полной мере использовал возможности, предоставленные действиями пехоты.

Вместе с тем нельзя сказать, что дорога к Даугавпилсу для 8-й танковой дивизии LVI корпуса была усеяна розами. В истории соединения отмечается: «Боевая группа Кризолли была остановлена после продвижения на 15 км. Противник сильно укрепил рубеж Виринты и вел огонь из орудий и пулеметов по авангарду, который залег здесь на 4 часа. Только когда танками 3-го батальона 10-го тп (майор Венденбург) удалось через брод у Тракиняя ударить в спину русским, наступление возобновилось. В 15.00 [25 июня] была захвачена Утена, находившаяся под сильным огнем противника с высот»[161]. Немцами также отмечалась контратака «легких танков». К какому советскому соединению принадлежали противостоявшие Манштейну части, неизвестно. Возможно, это были подразделения 2-й танковой дивизии или 16-го стрелкового корпуса. В очередной раз приходится констатировать, что мы не знаем, кто были те люди, что оказывали ожесточенное сопротивление немцам, в данном случае прорыву Манштейна на Двинск.

Танк 38(t) на улице литовского городка

Для организации обороны самого Двинска (Даугавпилса) еще 25 июня[162] был направлен помощник командующего войсками фронта генерал-лейтенант С. Д. Акимов. Ему было приказано из всех оказавшихся в городе воинских частей, подразделений и отдельных бойцов, а также из местных жителей спешно создать боевые отряды и группы и не допустить противника в город. Ядром группы Акимова стали две бригады 5-го воздушно-десантного корпуса и гарнизон Двинска. Рабочие отряды, существовавшие в Даугавпилсе до весны 1941 г., воссоздавать не стали или же просто не успели. Стрелкового оружия для них в крепости было предостаточно.

По другую сторону фронта к броску к Двинску изготовилась 8-я танковая дивизия корпуса Манштейна. Дивизия продолжала наступать в составе двух боевых групп. На правом фланге двигалась боевая группа Кризолли, нацеленная собственно на Двинск, а на левом – группа Шелера, которая должна была двигаться к Двине через Иллукст. Иногда из описаний действий немцев под Двинском может сложиться впечатление, что здесь в бой вступили некие малочисленные передовые части германской армии. Но это совершенно не соответствует действительности. В группу Кризолли не только включили целиком 10-й танковый полк, но и усилили его аж пятью мотопехотными батальонами, включая один мотоциклетный и один переданный из соседней 3-й моторизованной дивизии. Для внезапного захвата мостов группе Кризоли была придана 8-я рота учебного полка 800 «Бранденбург» под командованием обер-лейтенанта Кнаака.

Начало дня 26 июня было многообещающим. В ЖБД 8-й танковой дивизии было сказано: «10-й тп начал наступление на Дюнабург[163] в ранние, утренние часы. Ему удалось быстрой атакой захватить мост в Зарасяе после упорной, но короткой схватки, прорвать русскую оборону и в неудержимом порыве достичь мостов через Двину». Здесь началось самое интересное. Опять же канонические описания атаки мостов, в частности в книге известного немецкого историка и публициста Пауля Карелля, сосредотачиваются на ее успешной части, деликатно умалчивая подробности.

Для атаки на мосты через Двину было сформировано две группы «бранденбуржцев», переодетых в советскую униформу. Одна должна была атаковать железнодорожный мост, вторая – шоссейный. Нацеленная на железнодорожный мост группа встретила на подходе к нему пять советских бронемашин. Их переодетые в красноармейскую форму немцы благополучно миновали. Однако на самом мосту замаячили еще несколько броневиков. Это обстоятельство заставило «бранденбургеров» отказаться от атаки моста. Действительно, в момент начала стрельбы они бы оказались один на один с броневиками, совершенно неуязвимыми для имевшегося у диверсантов стрелкового оружия. Несолоно хлебавши отряд повернул на юг к шоссейному мосту.

Расстрелянная на дороге зенитная установка. В кузове еще лежит труп, а колесо с машины уже снято кем-то из проезжавших мимо

По шоссе к этому второму мосту двигалась на грузовиках вторая группа «Бранденбурга». Возглавлял ее обер-лейтенант Кнаак, который во время аналогичной операции у Кедайняя получил пулевое ранение. Это ранение стало частью маскарада – группа диверсантов была неотличима от множества отходивших по шоссе потрепанных частей 11-й армии. Согласно истории 8-й танковой дивизии события развивались следующим образом: «Русские часовые, беседовавшие с гражданскими лицами на западной стороне моста, были захвачены врасплох и застрелены, и группа переправилась по мосту на другой берег Двины. Там расчет противотанкового орудия заметил неладное и выстрелил по передней машине, выведя ее из строя и смертельно ранив Кнаака. Одновременно был открыт убийственный огонь с берега Двины, плотно занятого противником, и из всех домов по обе стороны моста»[164].

Как видим, десантники Безуглого устроили немцам «теплый» прием. Если бы диверсанты Кнаака были вынуждены удерживать мост до подхода передовых частей хотя бы несколько часов, то их, безусловно, ждал бы провал. Они были бы перебиты, и мост был бы взорван. Однако за спиной «бранденбуржцев» стояла сильная боевая группа Кризолли. В разгар перестрелки на сцене появляются немецкие танки. Они по шоссейному мосту врываются в Двинск, стреляя во все стороны. По пятам за танками двигалась рота мотопехоты на БТРах, в город вошла бронегруппа образца 1941 г.

Группа танков по восточному берегу Двины направляется в тыл железнодорожному мосту для облегчения его захвата. Его защитники оказываются зажаты в «клещи» танками с восточного и западного берегов реки. Что в точности произошло с мостом, неизвестно. По немецкой версии часть взрывчатки детонировала из-за попадания снаряда. Манштейн в своих мемуарах написал, что «железнодорожный мост был только легко поврежден небольшим взрывом, но остался пригоден для движения».

Слабостью воздушно-десантного корпуса было артиллерийское и, в частности, противотанковое вооружение. Поэтому противопоставить танкам дивизии Брандебергера, даже относительно слабым 38 (t), советским десантникам было почти нечего. В истории 8-й танковой дивизии отмечается: «Только благодаря быстрым движениям танкам удалось избегать поражения средствами ближнего боя. Русские (упорные киргизы) провели из домов подкоп под улицей к ведшей по плотине дороге и пытались с помощью ручных гранат вывести из строя танки, бросая гранаты на гусеницы»[165].

БТР 8-й танковой дивизии на марше

После того как танкам и БТРам удалось пробить дорогу через шоссейный мост, в город вошла мотопехота группы Кризоли. Двинск был прочесан, и линия обороны плацдарма была вынесена на его окраину. Впереди было кровавое сражение за удержание и «вскрытие» плацдарма на крупной реке. Оно многократно по тому или иному сценарию повторялось на разных участках фронта и в разные периоды войны.

Почти чудом захватив мосты, немцы едва не потеряли один из них. Следовавшие за танками саперы получили задачу оборонять оба моста. Приступив к разминированию, они с ужасом обнаружили под шоссейным мостом трех советских солдат, поджигавших запальный шнур. Немцы отреагировали незамедлительно, взрыв был предотвращен, но этот эпизод показывает нам несостоятельность утверждений Пауля Карелла. Касаясь захвата мостов в Двинске, он написал следующее:

«Офицер, отвечавший за обеспечение охраны мостов, был взят в плен. На допросе он сказал:

– Я не получил приказа взрывать мосты. Не имея такого приказа, я не мог принять на себя ответственность. Однако мне было некого спрашивать.

Тут мы видим наглядный пример слабости нижнего командного эшелона Красной Армии. Этот недостаток нам еще будет встречаться, и не раз»[166].

В действительности никакие приказы не мешали советским саперам поджигать шнур в разгар боя за город. Кроме того, повреждение железнодорожного моста также могло быть следствием неудачного подрыва заложенных зарядов. 8-й танковой дивизии удалось захватить мосты в Двинске благодаря атаке города и переправ крупными силами танков и мотопехоты, которую предваряла спецоперация диверсантов. Последняя, заметим, была лишь частично успешной.

Потеря мостов в Двинске не была чем-то из ряда вон выходящим. Такое в истории Второй мировой войны случалась неоднократно. Сами немцы в 1945 г. потеряют стратегически важный «мост Гинденбурга» через Рейн у Ремагена. Произойдет это вследствие стечения целого ряда обстоятельств, включая неполную детонацию взрывчатки. Американцы даже обойдутся без диверсантов в униформе противника.

Первой на немецкую атаку на Двинск отреагировала авиация. В вечерней (20.00) сводке ВВС Северо-Западного фронта первым пунктом шло сообщение: «6 САД в количестве 38 СБ дважды атаковывала мотомехчасти и танки противника в гор. Двинск и его окрестностях»[167]. В тот момент 6-я авиадивизия базировалась на аэродромах Рига, Митава, Румбула и Биржай. Эти атаки СБ подтверждаются противником. В истории 8-й танковой дивизии указывалось: «Русские двухмоторные бомбардировщики несколькими волнами атаковали мост через Двину и наши танки». Бомбардировки немецкого плацдарма дорого стоили 6-й САД: 7-й отряд III группы 54-й истребительной эскадры заявил сразу о девяти сбитых СБ над Двинском всего за семь минут, с 19.25 до 19.32 26 июня. Причем четыре советских бомбардировщика были сбиты одним пилотом – унтер-офицером Кемпфом[168]. Судя по времени расправы, «Мессершмитты» подоспели только к отражению второго налета.

Шоссейный мост в Двинске.

Оборона захваченного 8-й танковой дивизией плацдарма была проверена на прочность намного раньше восьмого часа вечера. По немецким данным, советская контратака началась в 16.30 с северо-востока при поддержке танков. Оборона плацдарма, занятого многочисленной боевой группой Кризолли, устояла. На следующее утро, т. е. уже 27 июня, генерал-лейтенант Акимов докладывал:

«Согласно вашему личному приказу организовал наступление по овладению городом Двинск с 17.00 26.6.41 г. Наступление захлебнулось. Отдельные взводы и отделения проникли в город с северной и северо-восточной окраин города, но подведенными резервами и особенно усилившимся автоматическим огнем и артиллерией противника были отброшены»[169].

Как основные причины неудачи генерал Акимов указывал на отсутствие у атакующих достаточного количества артиллерии (всего шесть орудий) и полное отсутствие танков. Однако немцы, напротив, увидели в рядах атакующих частей группы Акимова танки. В истории 8-й танковой дивизии особо подчеркивалось: «В ходе этих вечерних боев особо отличилась 9-я рота 10-го танкового полка капитана Кюля. Она оказалась на пути русской танковой атаки и за короткое время уничтожила более 20 легких танков, 20 орудий и 17 противотанковых пушек. После этого на ее участке воцарилось спокойствие»[170].

Конечно, послевоенная история соединения – это не официальный документ. Однако при написании истории 8-й танковой дивизии ее автор, Вернер Гаупт, использовал документы, в частности журнал боевых действий соединения. Он на него ссылается по ходу повествования. Еще одно указание на атаки танков 26 июня мы находим в донесении 4-й танковой группы в штаб группы армий «Север»:

«LVI танковый корпус под командованием генерала от инфантерии Манштейна, в ходе неустанного наступления на постоянно и ожесточенно сопротивляющегося противника, 26 июня во второй половине дня после ожесточенного боя захватил мосты через Двину у Дюнабурга. При этом корпус в ходе боев уничтожил и захватил более 50 танков и большое количество различного артиллерийского вооружения».

Скорее всего, в контрударе группы Акимова 26 июня приняли участие отошедшие в район Двинска части 2-й танковой дивизии или 84-й моторизованной дивизии. По крайней мере, в донесении штаба СЗФ от 29 июня фигурируют «остатки 2-й танковой дивизии без единого танка». На 26 июня танки еще могли быть. Отставшие в ходе марша к Расейняю боевые машины могли быть отремонтированы, отойти на Двинск и вступить в бой. Не исключено также, что немцы «повысили в звании» до танков бронеавтомобили и танкетки Т-38.

Двинск горит. Фотография сделана танкистом 8-й танковой дивизии в разгар боев за город

В тот же день 26 июня последовала реакция из Москвы на захват мостов через Двину и самого Двинска. Командованию Северо-Западного фронта сухо предписывалось:

«Для создания устойчивости фронта обороны народный комиссар обороны приказал отвести части 8-й и 11-й армий фронта на северный берег р. Западная Двина, где прочно закрепиться и остановить наступление противника»[171].

Если называть вещи своими именами, то верховное командование признавало смертельную опасность, возникшую в связи с захватом немцами переправ на Двине. Правда, на тот момент еще были надежды на прибывающую по железной дороге из Уральского округа 22-ю армию генерала Ф. А. Ершакова. В том же приказе было сказано: «Прорвавшегося противника на северный берег р. Западная Двина уничтожить совместными действиями 11-й армии и армии Ершакова». Более того, за сам Двинск должна была отвечать 22-я армия. Однако вскоре стало понятно, что участие 22-й армии в боях за Двинск – это утопия. Вскоре она была передана в состав Западного фронта и в июле принимала участие в боях в районе Полоцка.

Однако Северо-Западному фронту все же удалось уже во время Приграничного сражения получить одно соединение из внутренних округов. Это был 21-й механизированный корпус Д. Д. Лелюшенко из Московского военного округа. К июню 1941 г. в состав 21-го мехкорпуса входили 42-я и 46-я танковые, 185-я моторизованная дивизии. Их укомплектованность личным составом составляла около 80 % (из них 70 % были призваны в армию в апреле – мае 1941 года). Однако ввиду отсутствия вооружения около 17 тыс. новобранцев было оставлено на зимних квартирах. Численность танкового парка корпуса Лелюшенко может вызвать только скупую слезу. К началу войны в корпусе имелось всего 35 БТ, 16 Т-37/Т-38 и 88 бронеавтомобилей БА-20 и БА-10. Большая часть танков относилась к машинам учебного парка, была сильно изношена, не имела запасных частей и, частично, вооружения. Укомплектованность вспомогательными машинами была на том же уровне, в корпусе имелось всего 10–15 % от штатной численности грузовых, легковых и специальных автомобилей. О состоянии своего мехкорпуса сам Лелюшенко в одном из донесений саркастически заметил: «Части корпуса фактически представляют из себя моторизованные группы, сформированные за счет старослужащих и частью молодых бойцов»[172].

Сгоревший советский бомбардировщик ДБ-3

Усугублялась ситуация весьма туманными представлениями о силах форсировавшего Зап. Двину противника. Задачу 42-й танковой дивизии командир 21-го мехкорпуса сформулировал достаточно своеобразно: «установить силы, состав и группировку противника и в дальнейшем очистить Двинск от противника». 42-я танковая дивизия должна была наступать на город с севера, 46-я – с востока (вдоль железной дороги по берегу Двины), 185-ю моторизованную дивизию Лелюшенко оставил в резерве. Предпринятое 28 июня с целью «Установить силы» наступление показало, что сил у противника много. Атакующие были встречены шквалом огня артиллерии и контратаками танков.

Позднее в своих мемуарах Лелюшенко не скупился на описание прорыва частей 21-го мехкорпуса непосредственно в Двинск: «Кварталы города и даже отдельные дома неоднократно переходили из рук в руки»[173]. Нанесенные противнику потери также были представлены как весьма чувствительные: «Окраины и улицы Даугавпилса были усеяны сотнями вражеских трупов, кругом пылали фашистские танки, торчали стволы разбитых орудий, стояли покореженные автомашины»[174]. Тогда, в июне 1941 г., его оценки результатов были куда более сдержанными. О прорыве и переходе из рук в руки кварталов в его донесениях не упоминалось. В донесении штаба Северо-Западного фронта в Генштаб Н. Ф. Ватутину о боях в районе Двинска никаких бравурных ноток не прозвучало: «28.6.41 г. атака у Двинска проведена фактически одной нашей пехотой, понесшей серьезные потери. Противник огнем артиллерии, огнеметов и пулеметов атаку отразил»[175]. В очередной оперсводке СЗФ (за 29 июня) особого оптимизма также не наблюдается: «Предпринятая контратака 28.6.41 г. группой войск 27-й армии (21-й механизированный корпус, сводная дивизия, части 5-го воздушно-десантного корпуса) с целью захвата Двинска положительных результатов не дала, и наши части к утру 29.6.41 г. отошли на новый оборонительный рубеж – оз. Вырочно, оз. Лукнасэзерс, р. Дубна».

В истории 8-й танковой дивизии по данному эпизоду написано следующее: «Когда вечером 28.6 состоялась еще одна танковая атака 21-го мк Красной Армии, плацдарм Дюнабург был укреплен настолько, что прорыв линии был невозможен. Одновременно заметно ослабели удары русских с воздуха, после того как во второй половине дня 27.6 на аэродроме Дюнабург приземлилась эскадрилья 54-й истребительной эскадры, совершавшая вылеты против атакующих русских бомбардировщиков»[176]. Еще больше упрочилось положение немецких войск на плацдарме у Двинска после прибытия во второй половине дня 28 июня моторизованной дивизии СС «Мертвая голова».

Подбитый в районе Двинска танк Т-26 21-го мехкорпуса

Воздушный «зонтик» над войсками Манштейна также был весьма прочным. С 27 июня непосредственно в районе Двинска базировалась II группа 54-й истребительной эскадры JG54 (24 BI109F-2), а с 28 июня – III группа той же эскадры (30 BH09F-2). Соответственно, II группа отчиталась за 27 июня о 9 сбитых СБ и 2 ДБ-3, 28 июня счет группы пополнили еще 4 СБ и 2 ДБ-3. По советским данным, в районе Двинска действовали бомбардировщики СБ 7-й и 57-й авиадивизий.

По итогам ввода в бой 21-го мехкорпуса в штабе Северо-Западного фронта уже не питали иллюзий относительно перспектив контрудара по вражескому плацдарму под Двинском. Продолжать атаки имеющимися силами Ф. И. Кузнецов отказывался, о чем прямо сообщил в Москву Ватутину:

«Третья атака одной нашей пехотой не приведет к успеху; прошу доложить Народному комиссару обороны атаку отложить до сосредоточения 24-го и 41-го стрелковых корпусов. До получения ответа остаюсь на месте»[177].

Силы противника в Двинске штабом фронта оценивались в пехотную дивизию с сотней танков. Соответственно Лелюшенко поставил оставшимся в его распоряжении войскам (46-я тд перешла в группу Акимова) оборонительные задачи. В его приказе были, в частности, такие слова: «Ценой любых усилий задерживать противника, не допуская его продвижения вперед и выхода механизированных частей через межозерное пространство на север и северо-восток»[178]. Сдерживать противника предполагалось «упорной обороной с переходом к подвижной, в случаях, вызываемых обстановкой».

Однако по другую сторону фронта тоже было решено взять паузу для прояснения обстановки и накопления сил. Собственно, LVI корпус был готов к «вскрытию» плацдарма уже вечером 28 июня. Имелась даже директива ГА «Север» от 27 июня, в которой указывались очередные задачи войск Гепнера: «4-я ТГр готовится к дальнейшему наступлению через Опочку и Остров, район северо-восточнее Опочки. Если по достижении данной цели будут обнаружены части противника, отходящие с запада на восток южнее озера Пейпус[179], то нужно предотвратить их отход». Манштейн рвался в бой. Он предлагал на основании этого уже существующего приказа немедленно одним рывком прорваться к Пскову. Однако сам командующий группой армий «Север» фельдмаршал фон Лееб считал этот риск чрезмерным. Командование группы армий опасалось наступления на Двинск некоей выявленной разведкой танковой группировки противника в составе нескольких механизированных дивизий с неизвестными ранее танками Т-34. Это говорит о том, что немецкой разведке удалось вскрыть появление 1-го механизированного корпуса в районе Пскова. Не исключено также, что к немцам просочилась информация об обещанных Лелюшенко танках КВ. Как мы сейчас знаем, выдвижение крупных сил танковых войск Красной Армии к Двинску не предполагалось. Но тем не менее Манштейн получил своего рода «стоп-приказ».

Согласно истории 8-й танковой дивизии, ее моторизованные части «с утра 29 июня вели медленное наступление против относительно сильного противника». К тому моменту плацдарм был ощутимо расширен, передовая линия была в 15–20 км от Двинска. Дивизия генерала Бранденбергера вышла к цепочке озер в районе станции Вишки (на ж.д. в сторону Пскова). Для прорыва через озерное дефиле были сформированы три боевые группы. На главном направлении удара находилась группа Фронхёфера с основной массой танков дивизии. Группа Шеллера должна была обойти озеро с севера, а группа Кризолли – прикрывать левый фланг. В истории соединения отмечалось: «Бои за озерное дефиле оказались тяжелыми, поскольку противник располагал сильной артиллерией и массами танков. Поскольку все мосты были взорваны, наступать могли только стрелки. Только после того как несколько танковых рот по сложным бродам пересекли водную преграду, удалось захватить цепочку высот»[180]. Именно эти оборонительные бои, а не мифический прорыв на улицы Двинска можно признать относительным успехом корпуса Лелюшенко и группы Акимова.

Здесь следует привести некоторые данные о численности соединений корпуса Лелюшенко и группы Акимова по данным на 30 июня:

10-я воздушно-десантная бригада 5-го ВДК (667 человек, 7 орудий);

1-й стрелковый полк (300 человек);

46-я танковая дивизия (400 человек, 7 орудий);

201-я воздушно-десантная бригада 5-го ВДК (400 человек);

185-я моторизованная дивизия (2259 человек, 23 орудия и 33 орудия противотанковой обороны);

42-я танковая дивизия (270 человек, 14 орудий, 7 танков).

Противостоять такими силами трем немецким дивизиям даже на благоприятной для обороны местности с озерами и болотами было непростой задачей. Заметим также, что 9-я воздушно-десантная бригада уже исключена из сводок. Именно про нее днем ранее было сказано: «У Двинска наши силы: две воздушно-десантные бригады, из коих одна фактически не существует из-за понесенных потерь».

Предпоследним актом драмы борьбы за Двинск стала попытка советского командования использовать крупные силы ВВС для разрушения мостов и удара по немецкому плацдарму. Авиадивизии ВВС Северо-Западного фронта к тому моменту уже в значительной степени истощили свои силы. Поэтому были использованы бомбардировочные силы Балтфлота, базировавшиеся под Ленинградом. Ни о каком истребительном прикрытии не могло быть и речи. Ленинградский аэродромный узел отстоял от района цели на 420–450 км. Ни один истребитель флота не мог покрыть такое расстояние «в два конца», да еще с запасом на ведение боя.

Если 26 июня у такого удара без прикрытия еще были шансы на удачу – первый налет СБ 6-й САД на Двинск прошел безнаказанным, то 30 июня такого шанса уже не было. Всего вылетела почти сотня самолетов ВВС КБФ: 32 ДБ-ЗФ 1-го минно-торпедного полка, 31 ДБ-ЗФ и СБ 57-го бомбардировочного полка, 36 СБ и Ар-2 73-го бомбардировочного полка (Пярну). 73-й полк должен был атаковать другой немецкий плацдарм, об этом будет рассказано ниже. Флотские ДБ-ЗФ и СБ были встречены над Двинском истребителями эскадры Траутлофта, и им было устроено настоящее избиение. Было сбито 13 ДБ-ЗФ 1-го МТАП, 10 ДБ-ЗФ и СБ 57-го БАП. Однако ввиду хорошей подготовки флотских стрелков ДБ-3 они смогли постоять за себя. Общие потери двух немецких истребительных авиагрупп в воздушных боях 30 июня составили пять «Мессершмиттов» сбитыми и три серьезно поврежденными.

Танки 38(t) 8-й танковой дивизии в районе Двинска

Потери в небе над Двинском не следует излишне драматизировать. Как написал в своей статье по налету на Двинск ВВС КБФ ведущий отечественный историк флота М. Э. Морозов: «Несмотря на то что 30 июня 1941 г. ВВС КБФ понесли самые большие суточные потери за все 1418 дней войны, жертвами немецких истребителей стали в основном молодые пилоты, и реальное обескровливание флотской авиации произошло не за одни сутки, а в результате интенсивных боев летнеосенней кампании 1941 г.».

Также следует провести границу между заявками немецких летчиков-истребителей и реальными потерями. Пилоты II и III групп эскадры JG54 доложили 30 июня о 65 воздушных победах. Однако в действительности над Двинском были сбиты 23 советских бомбардировщика и еще около 20 были повреждены. Возможно, часть заявок приходится на действия ВВС СЗФ.

Налеты советской авиации не остались незамеченными для сухопутных войск на плацдарме под Двинском. В истории 8-й танковой дивизии «Солнечная погода 30.6 и 1.7 позволила быстро произвести перегруппировку и строительство мостов саперным батальоном, лишь налеты множества русских самолетов мешали работам»[181]. К вечеру 1 июля все было готово для «вскрытия» плацдарма LVI корпусом.

Необходимо также отметить, что захват Двинска привел к отсечению от главных сил Северо-Западного фронта 11-й армии. 28 июня Кузнецов докладывал в Москву: «Положения 5, 33, 188, 128, 23 и 126-й стрелковых дивизий, 5-й танковой дивизии и 84-й моторизованной дивизии не знаю»[182]. Отходящие части 16-го стрелкового корпуса, т. е. фактически большая часть 11-й армии, получили известие о захвате Двинска 29 июня. Это заставило отказаться от отхода на Западную Двину в районе Двинска и двигаться дальше на восток, на Полоцк, в полосу 22-й армии.

Отход 8-й армии

Пока XXXXI моторизованный корпус был скован боями под Расейняем, 8-я армия могла относительно спокойно отходить от рубежа к рубежу. От немецкой пехоты удавалось отрываться благодаря контратакам танков 12-го мехкорпуса. На 24 июня два батальона танков 144-го танкового полка 23-й танковой дивизии были переданы 90-й стрелковой дивизии. Попытки сдержать вражескую пехоту дорого стоили танкистам. Как было записано в ЖБД 12-го мехкорпуса, «под сильным огнем ПТО артиллерии противника батальоны 144 тп потеряли до 60 % материальной части и отошли в район исходных позиций». В том же духе выдержана запись в ЖБД 8-й армии: «В течение 23 и 24 июня 23-я тд понесла колоссальные потери. […] Большие потери от авиации при движении к исходному рубежу. Авиацией разбита большая часть транспорта. В течение дня дивизия бомбилась 3–4 раза»[183]. Тем не менее очевидно, что без этих выпадов положение стрелковых частей 8-й армии было бы гораздо хуже.

Вечером 24 июня в приказе № 03 Собенников пишет: «Армия, используя систему противотанковых рубежей и широкую сеть заграждений, отходит на рубеж р. Вента, р. Вентос-Каналас, Радвилишкис»[184]. Отойти на этот рубеж планировалось к утру 27 июня. Приказ был разослан в подчиненные соединения делегатами связи.

Однако основной задачей 12-го мехкорпуса оставалось противодействие наступающей на Шяуляй группировке противника. 28-я танковая дивизия со своими прожорливыми танками БТ 24 июня фактически бездействовала. Ночь с 23 на 24 июня дивизия Черняховского встретила в лесах у Пашиле, почти не имея горючего. Горючее было сначала обещано к 16.00, реально прибыло к 19.00, и только в 20.00 соединение было готово к бою. Атака была перенесена на утро 25 июня. В 2.50 25 июня штаб 12-го мехкорпуса поставил двум своим танковым дивизиям задачу в стиле «бей и убегай» – контрудар во фланг наступающим по шоссе войскам противника с последующим отходом (по приказу № 03). Начало атаки для 23-й танковой дивизии было назначено на 6 часов утра, для 28-й танковой дивизии – на 4 часа.

Однако к утру 25 июня обстановка уже радикально изменилась. Если на второй или даже третий день войны вырвавшиеся вперед подвижные соединения 4-й танковой группы заботились о своих флангах сами, то на четвертый день им на выручку подошла пехота. Напротив, собственной пехоты 28-я танковая дивизия не имела. Ее 28-й мотострелковый полк вместе с двумя батальонами Рижского пехотного училища (один на автомобилях, второй передвигался по железной дороге) образовали группу для борьбы с возможными немецкими авиадесантами. Изъятие мотострелковых полков из танковых дивизий вообще было типичной ошибкой советских командующих в Приграничном сражении. В итоге танковая дивизия превращалась в массу «голых» танков, обладающих достаточно ограниченными возможностями. Последствия всего этого для дивизии Черняховского были самыми устрашающими. Как указывалось в журнале боевых действий 12-го мехкорпуса, «танковые полки 28 тд к 10.00 подошли к м. Пашиле, где были встречены ураганным огнем ПТО и артиллерией крупных калибров». Немцы настолько спокойно себя чувствовали, что корректировали огонь своей артиллерии с аэростата. Бой шел четыре часа. Только при атаке Пашиле было подбито, сгорело и засело в болоте, а потом расстреляно противником 48 боевых машин 28-й танковой дивизии.

В истории 11-й пехотной дивизии этот эпизод был отражен следующим образом: «24 июня дивизия авангардом вышла к Калтынянам, целью на 25.6 были назначены Коркляны. Когда дивизия в середине дня приблизилась к этому населенному пункту, она была внезапно атакована по всей длине своей маршевой колонны с запада русскими танками. Дивизия развернулась налево и немедленно открыла сильный огонь. Оборона, особенно что касается артиллерии, была эффективной. После примерно двухчасового боя, в котором дивизия понесла лишь небольшие потери, атака была отражена. Примерно 90 танков остались на поле боя. В этот день 11-я пд преодолела свое беспокойство по поводу танковых атак»[185].

Расчет 37-мм противотанковой пушки ПАК-35/36 за работой

Пашиле находятся примерно на полпути к Каркленаю (названному немцами Коркляны). Однако атакой на Пашиле боевые действия в этот день не ограничились. На стыке с соседним корпусом I армейский корпус выставил завесу из разведбата 11-й пехотной дивизии. Разведбат возвращался к своему соединению и был атакован танками. Видимо, часть танков 28-й дивизии пыталась найти обход сильной противотанковой обороны у Пашиле. В истории 11-й пехотной дивизии об этом сказано: «Усиленный 44-й пп получил приказ двигаться на Усвенты вслед за противником, который атаковал 11-й разведбат и ночью отступил на север. Полк успешно выполнил эту задачу, уничтожив 30 танков, в том числе 3-й батальон капитана Хоффманна – 17 танков за 20 минут»[186].

Всего же в район сбора не вернулись 84 боевых машины 28-й танковой дивизии. К 15.00 остатки соединения (около 30 танков) сосредоточились в лесу северо-западнее Пашиле.

В еще большей степени изменение обстановки коснулось 23-й танковой дивизии. Ее действия 25 июня получают преимущественно отрицательную оценку, так, в отчете штаба 12-го мехкорпуса сказано: «По-прежнему продолжается многокомандное[187] управление частями корпуса, что дезорганизирует все управление и вносит путаницу (23-я танковая дивизия: приказ 12-го механизированного корпуса – наступать, а 10-го стрелкового корпуса – отходить)»[188]. Однако остается за кадром вопрос о том, какой приказ больше соответствовал обстановке. Опять же у командира 23-й дивизии Т. С. Орленко была своя голова на плечах для принятия решения. К 25 июня во фланг и тыл дивизии Орленко выходила немецкая пехота XXVI АК. Создавалась угроза перехвата дороги Телыпай – Варняй и рассечения соединения надвое. Под нажимом противника 23-я дивизия отходила на север. Прикрывавший отход 23-й мотострелковый полк попал под удар авиации и артиллерии противника, был рассеян и отходил в разных направлениях. Командир полка был убит.

Несмотря на участие в контрударе всего одной дивизии корпуса Шестопалова и тяжелые потери, он произвел сильное впечатление на противника. Историограф 21-й пехотной дивизии пишет: «Корпус, чей левый фланг был атакован частями 12-го механизированного корпуса, опасался, что приближение 21-й пехотной дивизии к Радвилишкису, сделает его слишком слабым для наступления на главном направлении на Шяуляй. Поэтому корпус получил согласие командования 18-й армии наступать на Радвилишкис только авангардами 1-й и 21-й пехотных дивизий. Усиленная группа 24-го пехотного полка и основные части 21-й пехотной дивизии должны были западнее болота Теруаль наступать прямо на Шяуляй. В целом этот план выполнить не удалось, так как авангард 1-й пехотной дивизии в первой половине дня был атакован советскими танками. 21-я пехотная дивизия так и осталась разделенной на два ударных клина»[189].

Попытка командующего 8-й армией вывести 26 июня 12-й мехкорпус в резерв и использовать его для прикрытия висящего в воздухе правого фланга армии была лишь частично успешной. 23-я танковая дивизия продолжала прикрывать броней отходящую пехоту. Потеряв в контратаках от 30 до 40 % боевых машин и расстреляв боезапас артиллерии, дивизия Орленко отошла в назначенный район. Дивизия Черняховского также отходила под ударами с воздуха и артобстрелом.

Однако не везде нажим противника был таким плотным. С утра 26 июня был начат очередной отход 11-го стрелкового корпуса. Непосредственного соприкосновения с противником его части уже не имели. Серьезной помехой для отхода была вражеская авиация. В ЖБД 11-го корпуса отмечалось: «в течение всего отхода [авиация противника] наносила чувствительные удары, бомбардируя колонны отходящих частей и особенно корпусной артиллерии»[190].

Пауза, предоставленная самоотверженными действиями 2-й танковой дивизии, не могла продолжаться бесконечно. Подвижные соединения XXXXI корпуса включаются в гонку к Западной Двине в середине дня 26 июня. В ЖБД 1-й танковой дивизии отмечается: «Продвижение обеих колонн замедляется ужасным состоянием дорог. Дороги исключительно пыльные, приходится заполнять воронки и отстраивать разрушенные мосты. При этом дорогу часто загораживают брошенные русскими танки»[191]. Еще одной проблемой становится нехватка горючего. Передовой отряд 1-й танковой дивизии двигается на Паневежис, в то время как, цитируя ЖБД XXXXI корпуса, «основная масса дивизии остановилась из-за нехватки горючего».

Также в ходе продвижения вперед «панцеров» возникают непредвиденные трудности, связанные с нарушением маршевой дисциплины. Вопреки приказам пехотные дивизии занимают выделенные для снабжения танковой группы дороги. Несмотря на все это, движение танков не остается незамеченным советской стороной. Уже в 20.00 26 июня командарм Собенников приказывает 12-му мехкорпусу «короткими контрударами уничтожать прорывающиеся танки, не допуская обхода левого фланга армии. По имеющимся данным, два батальона танков противника нависли на левый фланг армии, угрожая коммуникациям отходящих частей»[192].

Спустя буквально полчаса (в 20.30 26 июня) командующий 8-й армией Собенников отдает приказ об общем отходе:

«С наступлением темноты, оставив прикрывающие части, главными силами продолжать отход большими переходами:

10-му стрелковому корпусу – ось [движения] Папиле, Митава;

11-му стрелковому корпусу – Шяуляй, Бауск;

65-му стрелковому корпусу – Лягумай, Линкува, мз. Цераукате;

202-й моторизованной дивизии – Бауск;

12-му механизированному корпусу – Майжене»[193].

Этот приказ до выхода из строя рации успевают передать только в 11-й стрелковый корпус. Ввиду череды отходов обостряются проблемы со связью. В итоге 12-й мехкорпус в 1.30 27 июня получает через штаб 11-го стрелкового корпуса приказ о сосредоточении для контрудара, а от своего делегата связи (вернувшегося из поездки в штаб армии) – об общем отходе. Причем делегат безнадежно опаздывает, в прежнее расположение штаба он прибывает в 4.00, но никого уже не застает. Приказ на «короткие контрудары» в итоге получает только 28-я танковая дивизия.

Сгоревший танк БТ-7. Советские легкие танки были легкой жертвой для 37-мм немецких противотанковых пушек

Тем временем незадолго до полуночи немецкие танки врываются в Паневежис. Здесь неожиданно решается проблема с горючим, в ЖБД 1-й танковой дивизии появляется запись: «23.45 – авангард выходит к Поневежу. Сломив незначительное сопротивление врага, город удается пройти насквозь. В Поневиже обнаружен большой склад ГСМ. Таким образом, боевые группы могут произвести необходимое пополнение запасов»[194]. Горючее, как уточняется в ЖБД корпуса, было обнаружено на брошенном аэродроме. Мост в Паневежисе захвачен неповрежденным.

Любопытно отметить, что сами немцы встретились с определенными трудностями в обезвреживании сброшенных на советские аэродромы бомб-«бабочек». В истории 1-й танковой дивизии отмечается: «37-й саперный батальон очистил аэродром около Поневежа от мин, сброшенных немецкой авиацией. При этом 1-я рота батальона понесла первые тяжелые потери, так как использованные здесь мины были отряду неизвестны»[195].

Решение Собенникова рокировать мехкорпус на левый фланг армии нельзя не назвать провидческим. Когда с 7.00 утра 27 июня 28-я танковая дивизия начинает выходить на рубеж реки Мужа к востоку от Шяуляйского шоссе, в 30 км южнее готовится к наступлению немецкая 1-я танковая дивизия. Если бы немецкое командование по тем или иным причинам решило бы ударить на Ригу, у дивизии Черняховского были неплохие шансы лечь костьми на пути немецкого элитного танкового соединения. Однако целью немцев был Екабпилс, и поэтому паровой каток дивизии Крюгера прошел мимо позиций поредевшего соединения будущего комфронта полковника Черняховского. Дело ограничилось коротким танковым боем около 17.00 27 июня, в котором советские танкисты заявили о б подбитых танках противника. Немцы о нем не упоминают, возможно, это была всего лишь разведка. При более энергичном ведении разведки в 12-м мехкорпусе и твердом управлении хорошим решением был бы контрудар во фланг рвущейся к Западной Двине вражеской дивизии. Но закончился бы он для поредевшего парка БТ скорее всего плачевно. В любом случае действия штаба 8-й армии выглядят достаточно разумными. Остается только сожалеть, что Собенников и его штаб не уделяли достаточного внимания документированию своих решений. Журнал боевых действий 8-й армии, который вел капитан Васильев, фактически превратился в его личный дневник.

Однако если 28-й дивизии в какой-то мере повезло, то управление 12-го мехкорпуса оказалось под огнем. В ночь с 26 на 27 июня оперативная группа штаба 12-го мехкорпуса перебралась на новый командный пункт – лес южнее Борисели (Барисяй[196]). В 14.00 с КН с задачей уточнить положение частей выехали начарт корпуса полковник Разинцев и начальник отдела тыла полковник В. Я. Гринберг. Их миссия была опасной, но на войне опасность преследует на каждом шагу. Под удар попал оставшийся в кажущейся безопасности штаб. Как указывалось в докладе о действиях 12-го мехкорпуса, оперативная группа штаба «в 18 часов подверглась нападению противника и погибла в количестве 15 человек командного состава и обслуживающей группы»[197]. Скорее всего, штаб 12-го мехкорпуса был разгромлен подразделениями 21-й пехотной дивизии, именно они 26 июня заняли Шауляй и продолжили наступление вдоль шоссе. В бою погибли начальник штаба корпуса полковник П. И. Калиниченко, бригадный комиссар П. С. Лебедев и другие командиры и бойцы охраны штаба. Командир корпуса генерал-майор Н. М. Шестопалов был ранен и попал в плен. Он умер в лагере военнопленных в Шауляе 6 августа 1941 г. Временно 12-й мехкорпус возглавил В. Я. Гринберг.

Ввиду постепенного исчерпания ударных возможностей 12-го мехкорпуса выпады частей немецкой 18-й армии становились все более опасными. 27 июня в районе Груджяй была окружена немецкой пехотой 90-я стрелковая дивизия. По сообщению прибывшего из дивизии делегата связи, «полки дивизии, потеряв управление (сведений о штабе дивизии нет), отходят на Митава. Имеются сведения, что к-p дивизии убит»[198].

Пронизывая рыхлые порядки 8-й армии, XXXXI танковый корпус прорывается к Западной Двине. Она становится для корпуса задачей дня 27 июня. Удивительно, но германское верховное командование имело совсем другие планы использования корпуса Рейнгардта. 27 июня Гальдер пишет в дневнике: «14.00 – Разговор с Кейтелем (ОКБ): Фюрер высказал пожелание сосредоточить главные силы танковой группы Гёпнера в районе Двинска. Возможность переправы в районе Екабпилса, Крустпилса проблематична». Спустя буквально 20 минут эта тема снова всплывает в его записях: «14.20 – Разговор с главкомом, находящимся сейчас в штабе группы армий «Север», по вышеупомянутому вопросу. Он сообщил, что на Екабпилс наступает лишь 36-я моторизованная дивизия, главные же силы подвижных соединений направлены на Двинск». Нелишне будет также напомнить, что в директиве ОКХ от 31 января 1941 г. Гепнеру ставилась задача вида: «4-я танковая группа […] продвигается к Двине в район Двинска и южнее и захватывает плацдарм на восточном берегу Двины».

На самом деле главные силы XXXXI корпуса двигались совсем не к Двинску. Причем в ЖБД корпуса прямо сказано: «Быстрое продвижение дивизий заставляет командира корпуса просить об усилении инженерных подразделений, поскольку передовые части корпуса выйдут к Двине не позднее 28 июня. При поддержке запрошенных штурмовых лодок они немедленно могли бы приступить к переправе»[199]. То есть речь идет не об использовании готовой переправы, а о форсировании реки своими силами с нуля. Запись помечена 11.00 27 июня 1941 г. Почему Браухич, Гальдер и сам фюрер считали, что Рейнгардт отправился в Двинск – загадка. Можно просто констатировать, что порядок в Вермахте 1941 г. несколько преувеличивается. К слову сказать, если бы советским разведчикам удалось каким-то чудом захватить Директиву ОКХ от 31 января 1941 г., ее полезность была бы невелика.

Вскоре идущие вразрез с первоначальным замыслом планы становятся реальностью. Поздним вечером 27 июня части 1-й танковой дивизии выходят к Западной Двине. Боевая группа Крюгера только в 1.40 28 июня оказывается в 10 км юго-западнее Екабпилса (Якоб-штадта). Ее сосед, 6-я танковая дивизия, пока остается аутсайдером. В ЖБД XXXXI корпуса с унынием отмечается: «Основная масса 6-й тд из-за нехватки ГСМ неподвижна. Снабжение из трофеев 1-й тд невозможно из-за отсутствия поперечных дорог»[200].

Осознание критической ситуации, в которой оказались войска Северо-Западного фронта с захватом Даугавпилса, привело Ф. И. Кузнецова к решению построить новый рубеж обороны по Западной Двине. Впрочем, Двинск был уже последней каплей. Особых иллюзий относительно возможности сдерживать противника имеющими силами командование фронта не питало. В ЖБД фронта о положении 8-й армии без обиняков сказано: «Все попытки задержать продвижение противника успеха не имели и [части 8 А] преследуемые противником отходили на р. Зап. Двина»[201]. Соответственно 8-я армия получила приказ отойти на рубеж Зап. Двины, за частями 27-й армии закреплялся рубеж реки от Ливани до Краславы. Точного времени на директиве штаба фронта не проставлено, но штаб Собенникова подготовил приказ войскам 8-й армии только в 23.30 27 июня. Участок Гостини, Екабпилс получила 202-я моторизованная дивизия. Ей предписывалось «создать упорную противотанковую и противопехотную оборону. Не допустить форсирования противником р. Зап. Двина»[202]. Однако времени на выполнение этого приказа уже практически не оставалось. Для противника отход уже не был секретом. 27 июня Гальдер пишет в своем дневнике: «Вклинение наших войск в районе Двинска вызвало поспешный отход противника».

Теоретически командование 8-й армии могло сдерживать наступление противника авиацией. Однако к вечеру 28 июня 1941 г. 7-я САД представляла собой жалкое зрелище. В 9 СБП осталось 3 неисправных СБ, в 10 ИАП оставалось 3 И-16 (2 исправных), В 241 ШАП – 19 И-15бис (все исправные), в 238 ИАП – 2 И-153 (все исправные), в 46 СБП – 7 СБ и 2 Ар-2 (3 и 1 исправных соответственно). Как ударные возможности авиасоединения, так и его способность вести борьбу за воздух упали почти до нуля. О характере понесенных потерь красноречиво свидетельствует статистика (см. таблицу).

Сведения о потерях в частях 7 САД с 22 по 28 июня 1941 г.[203]

Бросаются в глаза внушительные потери на земле 10 ИАП – сразу полсотни машин. Причем уже к 25 июня в полку оставалось всего 3 боеспособных И-16. Следует отметить, что среди потерянных на аэродромах боевых самолетов были неисправные. Таковых было в 9 СБП – 2, в 46 СБП – 7 и в 10 ИАП – 21 самолет. Это означает, что на земле 10 ИАП потерял 30 исправных самолетов. В первый день было потеряно 8 машин, т. е. за 23–25 июня полк потерял 22 самолета на аэродромах. Учитывая, что 10 ИАП в эти дни метался по нескольким аэродромам, эта цифра не представляется чем-то невероятным. 21 июня полк был на аэродроме Шяуляй (Немакшчяй), 22 июня – Шавли, 23–24 июня – Платонэ.

Рига. Против врага внешнего и внутреннего

Так же, как и в Двинске, в столице Латвии дислоцировалась целая стрелковая дивизия (48-я). С ее уходом город лишился вооруженной силы, способной его отстоять в случае быстрого прорыва противника. К началу войны в Риге, помимо авиационных и тыловых частей Красной Армии, были только рота охраны штаба 27-й армии и подразделения НКВД охраны железных дорог. Город был практически беззащитен в случае быстрого броска к нему немецких подвижных соединений.

Мосты в Риге были подготовлены к взрыву только 25 июня. Минирование было произведено группой саперов под командованием Яниса Роберта Пельцерса. Он начинал службу сапером еще в армии Латвийской Республики. В 1940 г. был зачислен в РККА, где служил в 305-м отдельном саперном батальоне территориального корпуса. 25 июня с командой из 20 человек на двух машинах с взрывчаткой прибыл в Ригу. Оставив автомашины у Пороховой башни, там размещалось Рижское пехотное училище, отряд Пельцерса произвел минирование всех трех мостов с закладкой зарядов и двойным воспламенением, электрическим и огневым.

Война заставила вспомнить о рижской Рабочей гвардии, созданной в 1940 г. Восстановить ее в прежних размерах не представлялось возможным, поскольку бойцы сформированных в 1940 г. батальонов в большинстве своем уже сменили место работы. Немалое их число было направлено в другие города и районы. В мае 1941 г. Рабочая гвардия была расформирована ввиду завершения своей цели по организации общественного порядка. 25 и 26 июня в большой спешке рабочие батальоны формировались заново.

Заместитель командира 3-го батальона Жанис Фолманис вспоминал: «Вечером 26 июня мы получили оружие: винтовки, патроны, ручные гранаты и автоматы. Оружие было разных систем и устаревшее… Получение оружия приподняло настроение гвардейцев… Вся ночь на 27 июня прошла в лихорадочной работе. Гвардейцы учились обращаться с оружием, особенно с гранатами и автоматами, так как среди нас было мало таких, кто хорошо умел им пользоваться».

К 27 июня части Рижского полка рабочей гвардии заняли оборонительные позиции на правом берегу Даугавы:

1-й батальон рабочей гвардии (командир А. Норбатович) – у понтонного моста;

2-й батальон рабочей гвардии (командир К. Годкалн) – у ж.д. и Земгальского моста;

3-й батальон рабочей гвардии (командир Ф. Вейсенфельд) – в районе Кегумс-Кокнесе.

Начиная с раннего утра 27 июня в Ригу начали прибывать машины штаба 8-й армии и подчиненных ей

частей. Беспрерывный поток машин был, видимо, воспринят местными националистами как общее отступление Красной Армии из Риги и эвакуация гарнизона города. В десятом часу утра в Риге вспыхнуло восстание. Забегая немного вперед, можно сказать, что такая же ситуация возникла в июне 1941 г. во Львове. Там перегруппировки крупных масс техники мехкорпусов тоже были приняты националистами за отступление, и они попытались взять власть в городе в свои руки. Скорее всего, те же причины двигали националистами в Риге. С чердаков и окон домов по советским частям на улицах города был открыт огонь. Особенно крупная перестрелка с использованием артиллерии произошла в районе моста, выходящего на Псковское шоссе. Здесь огонь по советским частям велся с крыш почти всех прилегающих домов.

Однако националистами определенно были переоценены как собственные силы, так и разброд и шатание в рядах Красной Армии. Мятеж был достаточно быстро подавлен силами вызванных армейским командованием войск НКВД. Уже к полуночи ситуация была взята под контроль, в городе были слышны только отдельные выстрелы. Капитан Васильев писал: «В районе Псковского моста весь квартал был оцеплен войсками НКВД. Часть из них лежала с пулеметами за прикрытиями. Пулеметы и винтовки были направлены по отдельным окнам и крышам. Меня сначала не пропустили, после вызова командира – ст. лейтенанта – я проехал по этой улице и через мост. Не было произведено ни одного выстрела. За мостом горело несколько домов от наших снарядов – это дома, из которых велся огонь. Часть домов с пробитыми окнами и дверями»[204]. Днем 28 июня в Риге было спокойно. Только вечером в отдельных местах вспыхнула перестрелка, но она быстро была прекращена. Советское командование было полно решимости удерживать город перед лицом немецкой пехоты с бронетехникой и тяжелой артиллерией.

Танк БТ, подбитый на одном из рижских мостов

Пасовать перед отрядами вооруженных стрелковым оружием националистов не было никакого резона.

На тот момент Рига имела для войск 8-й армии исключительное значение. Проиллюстрировать этот факт можно цитатой из журнала боевых действий 11-го стрелкового корпуса, запись за 28 июня: «По возвращении из разведки переправ майора Лукашенко и полковника Колдунова, доложивших, что переправ, кроме Риги, нет, дивизиям вновь были отправлены распоряжения о продолжении марша на переправы у Риги»[205]. В случае потери переправ в Риге соединения 8-й армии были бы прижаты к Западной Двине и полностью разгромлены. Однако этого не произошло. Потрепанные в боях у границы 48-я и 125-я дивизии 11-го корпуса перешли в Риге через Западную Двину и начали занимать позиции на ее северном берегу.

Может возникнуть закономерный вопрос: почему немцы попросту не разнесли мосты в Риге авиацией?

Попытка лишить Красную Армию важных переправ была предпринята 1-м воздушным флотом, но потерпела неудачу. В истории бомбардировочной эскадры KG1 этот эпизод был освещен следующим образом: «Чтобы затруднить дальнейшее отступление через Ригу, II группа получает 27 июня приказ атаковать западный плацдарм на Двине в Риге, поскольку находящиеся там переправы относятся к немногим важнейшим на северном отрезке реки. Несмотря на мощную оборону силами стянутых на этот участок зенитных батарей, самолеты II группы вновь и вновь наносят удары с пикирования, однако им не удается решающим образом уничтожить переправы». На вооружении KG1 были бомбардировщики Ю-88, которые могли пикировать, хотя и уступали по точности сброса бомб специализированным «штукам». Последние в 1-м воздушном флоте на тот момент отсутствовали.

Если действия ПВО, сухопутных войск и НКВД в Риге можно оценить достаточно высоко, то командование Прибалтийской военно-морской базы таких качеств не продемонстрировало. Приказ на эвакуацию из Риги командующий базой контр-адмирал Н. А. Трайнин получил в 3.00 27 июня. Срок окончания эвакуации был установлен к исходу суток 27 июня. Однако это время было использовано нерационально. Нод погрузку транспорты были поставлены только в середине дня. Вечером до базы докатились раскаты восстания националистов. Погрузка была свернута, и транспорты стали уходить недогруженными. Боезапас, который не успели погрузить, взорвали уже в 21.00 27 июня. Позднее Трайнин писал в своей объяснительной: «Остались невзорванными – артбоезапас на стенке Минной гавани и минные защитники в Мильгрависе, которые нельзя было рвать, т. к. они находились в окружении складов, охранявшихся частями К[расной] А[рмии]»[206]. Следует отметить, что по данным на 1 марта 1941 г. запасы мин и минных защитников в Риге превосходили таковые в главной базе в Кронштадте. По итогам проведенного в июле – августе разбирательства П. А. Трайнин получил 10 лет исправительно-трудовых лагерей.

Брошенные на аэродроме в Риге истребители И-16.

Тем временем войска 18-й армии уже нацелились на столицу Латвии. Командование армии 27 июня сформировало оперативную группу I армейского корпуса под командованием полковника Лаша. Ее задачей был захват переправ через Западную Двину у Риги. Видимо, командующего 18-й армией Кюхлера вдохновил бросок на Даугавпилс танков Манштейна. У него не было танковых дивизий, поэтому боевую группу для деликатной задачи сколотили из того, что было под рукой. Группа Лаша была сформирована из разведбатов пехотных дивизий, батальона велосипедистов, батальона штурмовых орудий и моторизованного артиллерийского дивизиона. Уже в день формирования группа Лаша начала наступление из Шяуляя.

Ситуация осложнялась тем, что через мосты в Риге продолжали отходить части 8-й армии, постепенно занимавшие оборону по рубежу Западной Двины. Просто подорвать мосты и садиться в глухую оборону было еще преждевременно. В этих условиях пристроившиеся к отходящим войскам немцы могли неожиданным ударом захватить важные мосты. Это неоднократно случалось как летом 1941 г., так и позднее. Советское командование было предупреждено о приближении передового отряда противника нетипичным для 1941 г. способом – 28 июня было получено донесение авиаразведчика. Вышеупомянутый капитан Васильев из штаба 8-й армии писал об этом эпизоде: «В 13.40 я находился в конце г. Рига на Паневежском шоссе и руководил отрядом заграждения. В это время рядом с шоссе И-16 сбросил вымпел. Красноармейцы подняли его и доставили мне. Это было боевое донесение командира 21 ИАП майора Мирошниченко. Самолет после этого сделал несколько кругов над нами. Мы сделали знак, что вымпел получен. Я его на машине отправил командующему армией. В этом донесении указывалось, что в районе Лиелварти – южнее аэродрома Румболово 10 км стыке дорог Бауена – Рига и Вецмуйта – Рига мотомехчасти противника: танки, мотоциклы, мотопехота и бронемашины. Время наблюдения 10.00»[207]. Оперативный доклад от авиаразведчика по радио был в 1941 г. событием почти невероятным. Однако даже сброшенный с «ишачка» вымпел дал защитникам Риги важную информацию. Кто предупрежден – тот вооружен. Также нельзя не отметить, что пилоты 21-го авиаполка не впали в прострацию и продолжали вести разведку. В небе июня 1941 г. это было трудным и опасным делом. Как стало известно позднее, сбросивший вымпел «ишачок» на свой аэродром не вернулся – он был сбит или потерпел катастрофу на обратном пути.

Разрушенные дома в Риге. Причиной мог быть как обстрел немецкой артиллерии, так и бои с повстанцами

Наступление немецкой группы Лаша на Ригу началось 29 июня в 3.10 утра. Описание дальнейших событий сторонами несколько различается в деталях. По немецкой версии произошло следующее:

«Авангард группы – пять штурмовых орудий 3-й батареи 185-го батальона «Штурмгешюцев» под командованием обер-лейтенанта Гейслера, три зенитных орудия, одно 3,7-см противотанковое орудие, отделение 10-й роты 43-го пехотного полка и отделение саперного взвода 43-го пехотного полка – только пронесся по 600-метровому железнодорожному мосту, захватил вражеский берег… как мост взлетел на воздух. Следующая тактическая группа (майор Хельбиг) уже не смогла переправиться. Она была вынуждена занять круговую оборону по эту сторону реки. Ибо теперь наступали Советы. Это были остатки отошедших в Ригу 10, 11 и 90-й стрелковых дивизий, которые с этого момента в ходе двухдневных боев поставили в тяжелое положение вырвавшихся солдат полковника Даша. Отрезанная немецкая боевая группа отбивала ожесточенные контрудары Советов. 9 офицеров и 82 рядовых и унтер-офицера пали в уличных боях в Риге»[208].

Сразу отмечу, что в этом повествовании не упомянуто использование в бое за мосты подразделения «Бранденбурга». По имеющимся данным, все отделение саперов «полка 800» погибло в ходе боя за рижские мосты. По советским данным, прорыв пяти немецких «танков»[209] произошел по пешеходному мосту через реку, который располагался рядом с железнодорожным мостом. Три вражеских бронеединицы были сразу же подбиты. Надо сказать, что немецкому передовому отряду «повезло» – в Ригу отошли остатки 9-й противотанковой бригады. На 28 июня в ней еще оставалось тридцать 76-мм пушек и пять 85-мм пушек. Однако «Штурмгешюцы» стали для орудий бригады «крепким орешком». В донесении штаба 9-й ПТАБР отмечается: «В районе Рига противник ввел в бой тяжелые и средние танки, лобовую бронь которых стальная фугасная и осколочная граната не пробивает, ходовая часть от попадания этих снарядов и приводит матчасть танка в негодность»[210]. Два оставшихся немецких «танка» прорвались обратно на западный берег по тому же пешеходному мосту. Только после этого была предпринята попытка подрыва мостов, включая понтонный, но она была лишь частично успешной. Удалось вывести из строя понтонный и шоссейный мосты. Железнодорожный мост только прогнулся от взрыва, а пешеходный и вовсе остался целым. На пешеходный мост при поддержке артиллерии с другого берега ворвались немецкие пехотинцы. Однако по бегущим по мосту солдатам ударили прямой наводкой советские пушки. Немцам пришлось отступить. По советским данным, на мосту остались лежать около сотни убитых.

Разрушенный внутренним взрывом танк Т-26 в Риге

Против прорвавшихся в Ригу немецких подразделений были также задействованы танки 12-го мехкорпуса. От 28-й танковой дивизии было выделено 8 танков под командованием капитана Семченко. Танкистами было заявлено об уничтожении 2 танков и 1 противотанковой пушки. Свои потери составили два танка, которые (согласно ЖБД 12 МК) «были подбиты и сгорели на вокзальной площади».

Ситуация для обеих сторон стала патовой. Немцы поставили на своем берегу противотанковую пушку и простреливали пешеходный мост, не давая его взорвать. Повторять пробежку под шквальным огнем солдаты группы Даша, однако, не решались. Тем временем на прилегающую к мосту улицу с целью разрушить его была подтащена советская корпусная пушка. Это частично удалось. Окончательный подрыв моста был совершен уже ночью. Оставшиеся на западном берегу

Двины отходившие советские части позднее переправлялись через реку южнее Риги.

Надо сказать, что атака группы Даша произвела сильное впечатление на часть личного состава рабочих отрядов. Наш старый знакомый капитан Васильев с нескрываемой досадой писал в ЖБД 8-й армии: «После этого налета на Псковское шоссе устремились десятки машин с рабочими дружинами, дружинники кричали, что их разбили вдребезги и т. д. Короче – были в полной панике. […] Было задержано до 300 человек дружинников, после чего под командой лейтенанта из войск НКВД были направлены обратно в Ригу»[211]. Приходится констатировать, что война – это дело специально обученных людей с пулеметами и артиллерией, а не наспех собранных формирований.

Неизвестно, были ли бросок немецкого передового отряда 27–29 июня и демарш латышских националистов 27 июня как-то связаны между собой. Не исключено, что совпадение дня формирования группы Даша и начала мятежа в Риге не случайно. Можно предположить, что мятежники надеялись не только на свои силы в захвате и удержании столицы Латвии. Так или иначе, провалился и мятеж, и попытка немцев захватить Ригу кавалерийским наскоком.

Отход с рубежа Западной Двины

Если попытку прорыва к Риге передового отряда Даша можно с высокой долей уверенности назвать провалом, то прорыв к Западной Двине XXXXI моторизованного корпуса выглядит уже совсем иначе. Несмотря на определенные шероховатости и частные неудачи, он показывает разницу между направлением главного удара и второстепенным участком фронта.

Итак, несмотря на то что начальник Генерального штаба германской армии Франц Гальдер об этом даже не подозревает, 27 июня корпус Рейнгардта стоит уже

в двух шагах от Екабпилса. В ночь с 27 на 28 июня немцы планируют сначала быстрым ударом захватить железнодорожный мост в 8 км северо-западнее Екабпилса. Переправа через Двину в самом городе будет тем самым открыта с тыла. Однако еще во время подготовки наступления мост подрывается советскими саперами.

Ввиду неудачи с железнодорожным мостом на городской мост нацеливается группа из состава «Охранной роты» 800-го полка особого назначения («Бранденбург»). В 4.30 «бранденбуржцы» начинают выдвигаться к мосту, чтобы захватить его быстрым ударом. Вслед за ними начинает движение рота 113-го полка, чтобы обеспечить необходимое огневое прикрытие «особой операции». Однако попытка захватить мост атакой «Бранденбурга» проваливается. В ЖБД 1-й танковой дивизии с досадой констатируется: «Северный берег и сам мост заняты крупными силами врага. 14 человек из состава группы погибают, в том числе ее опытный командир обер-фельдфебель Вернер, 7 человек ранены»[212].

Однако неудача с захватом мостов не ввела немцев в ступор. С помощью резиновых лодок была начата переправа, и был образован плацдарм. В противоположность Двинску серьезного сопротивления в Екабпилсе немцы не встречают. В ЖБД 1-й танковой дивизии отмечается: «Немедленно начатая переправа осуществляется без помех со стороны противника». Уже к вечеру 28 июня на плацдарме находились два батальона с тяжелым вооружением. Как это часто бывало в ходе войны, стороны по-разному назвали этот плацдарм. Каждая из сторон ассоциировала его с населенным пунктом на своем берегу реки. Немцы обычно говорили о Якобштадте (Екабпилсе), советская сторона писала о Крустпилсе, который был на северном берегу реки. Точно так же в сентябре 1941 г. на Днепре один и тот же плацдарм в советских документах проходил как каховский, а в немецких – как бериславский.

Прорыв немецких танковых соединений к Западной Двине произошел сразу в нескольких точках. В 9.45 утра 29 июня 6-я танковая дивизия внезапной атакой захватила плацдарм у Ливани. Здесь не было мостов через Западную Двину, но сам город был ценным узлом дорог. Однако части дивизии Ландграфа не смогли предотвратить подрыв мостов в самих Ливани (через р. Дубна).

Как наиболее маневренное средство против немецкого плацдарма была сразу же использована авиация. Вечером 29 июня в ЖБД XXXXI корпуса появляется запись: «В течение вечера противник предпринимает не скоординированные во времени и пространстве атаки на плацдармы, тем не менее удары с воздуха настолько усиливаются в плане числа и точности, что для наведения мостов при нехватке мостовых парков требуется организация истребительного прикрытия с перенесением аэродрома базирования в район чуть южнее переправ. Это требование может быть выполнено лишь слабыми силами истребителей»[213].

В это время авиация СЗФ действительно начала удары по переправам XXXXI корпуса. 63-й СБП 29 июня в составе 27 экипажей бомбил плацдарм у Екабпилса. 35-й СБП 16 самолетами СБ бомбил плацдарм и Левани. Один СБ 35-го полка взорвался в воздухе под огнем зенитной артиллерии противника. Противодействие истребителей противника не отмечалось. На тот момент немецкие истребители 1-го воздушного флота активно прикрывали Двинск, по неясным причинам над Екабпилсом их активность была куда ниже. В списке сбитых ни у I группы 54-й истребительной эскадры (JG54), базировавшейся на Шяуляй, ни у II группы 53-й эскадры (JG53) никаких побед в районе Екабпилса не числится. Более того, их нет за весь период с 25 июня по 6 июля 1941 г. Возможно, дело в погодных условиях. По крайней мере на советскую авиацию в этом районе они влияли: в 63-м СБП 7 экипажей из-за плохих метеоусловий вернулись на свой аэродром.

Прорыв к Екабпилсу (Крустпилсу) вывел командующего фронтом из равновесия. Вечером 29 июня он обрушивается на командующего 8-й армии с настоящим разносом. Он пишет Собенникову и его штабу: «Вы преступно оставили войска на произвол судьбы и укрываете свою шкуру. Для такой ответственной операции, как отход целой армии, нужно было составить план, отводить войска от рубежа к рубежу и крепко управлять отходом каждого соединения»[214].

В ЖБД Северо-Западного фронта отмечалось, что «отходящие соединения опаздывали, а противник упреждал и занимал основные места переправ через р. Зап. Двина»[215]. Отход действительно привел к серьезным потерям войск армии Собенникова. Выше уже упоминалось об окружении 90-й стрелковой дивизии. В оперсводке 8-й армии от 30 июня было сказано: «98 сп (10 сд) и 90 сд организационно не существуют. Разрозненные их подразделения влиты в состав 62 и 204 сп 10 сд»[216].

Тем временем в Екабпилсе немецкими саперами сооружается грандиозный временный мост через Западную Двину. К 30 июня он был построен. В ЖБД XXXXI корпуса не без гордости отмечается: «17.20 – завершено строительство моста у Якобштадта с привлечением 5 саперных рот, мостового парка б мостовых колонн. Его протяженность – 240 м, время постройки – 24 часа. Помехи со стороны вражеской авиации были существенными…»[217]. Для строительства такого крупного моста пришлось изъять у 1-й танковой дивизии сборный металлический мостовой парк типа «К». Он был встроен в 240-метровое сооружение. То есть дивизия Кирхнера была лишена возможности строить даже мини-мостики через ручьи и овраги в ходе дальнейшего наступления.

«Помехи» со стороны советской авиации были упомянуты совсем не зря. В ночь на 30 июня 1941 г. последовал приказ наркома обороны СССР № 0088, гласивший:

«В районе Якобштадт, Левани противник переправляется через реку Западная Двина силою до 2–3 пехотных дивизий, которые развивают успех на север и северо-восток. Двинск занимается частями противника. У станции Наумене переправа войск противника. 4 САД немедленно вылетать и атаковать противника, переправляющегося через р. Зап. Двину у Якобштадта и Левани и наступающего на северо-восток и север»[218].

Как мы видим, свое решение держать рубеж по Западной Двине Москва подкрепила приказом бить переправы с воздуха. Почему приказ был адресован 4 САД, понятно – она дислоцировалась в Эстонии и еще сохранила боеспособность. Приказом наркома переправу предписывалось бомбить с высоты 1000 м. Для СБ это было почти самоубийственно. Однако приказ был выполнен. Первым около пяти утра 30 июня 50-й СБП в составе 11 экипажей произвел разведку с бомбометанием с высоты 1000 м района Екабпилса и Ливенгофа. Час спустя 63-й СБП в составе 22 экипажей с высоты всего 850–970 м бомбил вражеские переправы у Левани (переправа б тд) и Екабпилса (переправа 1 тд). С этого задания не вернулись 2 СБ. 35-й СБП в составе 17 экипажей в то же время с высоты 1000 м бомбил мотомехчасти противника в районе Левани. Экипажи СБ отмечали сильный огонь зениток в районе целей. Многие самолеты вернулись с пробоинами.

В середине дня 30 июня удар был повторен. 50-й СБП в составе 8 самолетов вел разведку и бомбил переправы в районе Якобштадт с высоты всего 400–500 м. От атаки вражеских истребителей советские бомбардировщики ушли в облака. 35-й СБП атаковал их 1 °CБ с высоты 450 м. Полк потерял 3 самолета. 63-й СБП атаковал уже осторожнее, с 600—2200 м.

Также 30 июня к авиаударам по немецкой переправе у Екабпилса подключается авиация Балтфлота. На Крустпилс (и Екабпилс) отправляется 36 СБ и Ар-2 73-го бомбардировочного авиаполка ВВС КБФ, базировавшегося в Пярну. Он избежал избиения истребителями, но был встречен шквалом огня зенитных автоматов. В ЖБД 1-й танковой дивизии указывается: «Находящиеся под командованием командира 83-го легкого зенитного дивизиона силы этого дивизиона и 1-го батальона 3-го зенитного полка сбивают в течение дня 12 вражеских самолетов. Переправа по временному мосту проходит без помех»[219]. Эта заявка практически точно совпадает с реальными потерями 73-го полка ВВС КБФ – он потерял 30 июня 11 СБ. В ЖБД XXXXI корпуса называется другая цифра: «В течение дня над мостом были сбиты 19 вражеских бомбардировщиков». Скорее всего, эта цифра включает и потери ВВС Балтфлота, и ВВС фронта.

Судя по всему, события под Двинском, Екабпилсом и не слишком удачный отход 8-й армии заставили Ф. И. Кузнецова искать пути радикального решения проблемы. Одним из устойчивых мифов о сталинской эпохе является так называемая атмосфера страха, окутывавшая всё и вся. Якобы всеобщая запуганность мешала управлению войсками и сковывала инициативу командиров. Однако боевые действия на Северо-Западном фронте дают нам яркий пример такой инициативы, принятого без оглядки на возможные репрессии решения. Началось все с приказа Ставки ВГК № 0096, направленного в адрес Кузнецова 29 июня 1941 г. Под приказом стояли подписи Жукова, Тимошенко и самого Сталина. Фактически приказ № 0096 подводил итог боям за плацдарм у Двинска (Даугавпилса). В нем довольно точно указывалось направление наступления немцев:

«Противник против войск Северо-Западного фронта наносит главный удар на фронте Двинск, Якобштадт в общем направлении на Псков. Вспомогательный удар наносится через Ригу»[220].

Перед нами пример редкой в 1941 г. прозорливости. Как показали дальнейшие события, 4-я танковая группа действительно ударила на Псков. Сообразно этой вводной, Кузнецову предписывалось сосредоточить выделенные Ставкой резервы в тылу фронта, в районе Пскова, Острова, Новоржева и Порхова. Основной задачей этих резервов было, «опираясь на Псковский и Островский УРы, подготовить упорную оборону и прочно закрыть направление на Ленинград». То есть командованию Северо-Западного фронта из Ставки ясно дали понять, что следующим раундом сражения станет борьба за УРы на старой границе.

Несмотря на то что текущей задачей войск фронта оставалась оборона на рубеже Западной Двины, в заключительном разделе приказа № 0096 было сказано: «В случае отхода с рубежа р. Западная Двина принять все меры к сбережению войск фронта и организованному выходу их за УР». Далее перечислялись стандартные меры, предпринимаемые при отходе – уничтожение мостов, устройство заграждений и т. п. Это был даже не тонкий намек. Кузнецову ясно давали понять, что Ставка уже готова смириться с потерей рубежа по Западной Двине.

В середине дня 30 июня Кузнецов делает ход конем. Он докладывает в Ставку свое решение об отводе войск фронта на УРы старой границы. Мотивировал свое решение он следующим образом:

«Ввиду того, что сосредоточение 41 ск, реорганизация 22 и 24 ск, выдвижение 1 мк[221] могут быть закончены к исходу 3.7, а крупные силы противника на якоб-штадт-псковском и двинско-псковском направлениях могут подойти к УР на левом крыле фронта тоже к этому времени, а также быть и ранее, что создает угрозу уничтожения 8-й и 27-й армий по частям, – решил отказаться от удержания рубежа Зап[адной] Двины и, сохранив имеющуюся силу, начать отход на укрепленную полосу»[222].

Логику командующего фронтом можно понять. Есть все основания утверждать, что немалую роль в этом решении сыграли налеты на плацдармы. В разведсводке фронта от 30 июня 22.00 указывалось: «По данным Ленинградского военного округа, в 5.00 30.6.41 г. к району Екабпилс, Крустпилс, Ливани – движение крупных колонн танков (до моторизованного корпуса). На этом участке подготовлено несколько переправ через р. Зап. Двина»[223]. Отметим «в 5.00». То есть к моменту написания приказа у Кузнецова уже была эта информация. Своя авиация по итогам утренних налетов также докладывала:

«Концентрация танковых и механизированных частей пр-ка по левому берегу р. Западная Двина на участке Крустпилс. Танковыми и механизированными частями на этом участке забиты все шоссейные и грунтовые дороги»[224].

Из этого можно было сделать и, скорее всего, были сделаны вполне очевидные выводы. «Вскрытие» захваченных противником плацдармов на Западной Двине было уже делом времени. С них немецкие танки устремятся к Пскову и Острову. Пока войска на Западной Двине еще не скованы пехотой противника, можно их быстро отвести на Псковский и Островский УРы. Сейчас (т. е. 30 июня) это будет сделать проще, чем когда начнутся бои за переправы. Когда загремят выстрелы, дивизии будут отходить, преследуемые по пятам пехотой противника. Если сформулировать идею Кузнецова одной фразой, то она будет такой: «Дать бой за УРы на старой границе в группировке максимальной численности».

Такое решение одновременно означало отказ от продолжения борьбы за недавно приобретенные территории Прибалтики. Командующий фронтом вообще предлагал Ставке «оставить Эстонскую ССР, отведя часть сил СЗФ на уровень главного рубежа обороны к западу от Нарвы». Оборонять Эстонию можно было, по мнению Ф. И. Кузнецова, только свежими силами. Уже одно это делало решение комфронтом спорным и даже скандальным в глазах Москвы.

Вечером того же дня 30 июня Кузнецов направляет в войска приказ, направленный на реализацию плана отхода на старую границу. В нем он поделился своими опасениями относительно возможного следующего хода немцев: «Противник, по-видимому, стремится разорвать фронт на стыке 8-й и 27-й армии и не допустить отхода 8-й армии на восток с одновременным захватом укрепленных районов до отхода наших войск»[225].

Немцы действительно собирались «вскрыть» плацдарм у Екабпилса на стыке 8-й и 27-й армии. Кузнецов стремился отойти на старую границу быстрее, чем к ней выйдут немецкие танки. 8-й армии предписывалось начать отход на укрепленный рубеж в ночь с 30 июня на 1 июля 1941 г. 27-я армия должна была начать отход на сутки позже, сохраняя локтевую связь с соседом.

Тем временем Москва отреагировала на предложения Кузнецова. В Ставке, похоже, даже несколько опешили от радикальности принятых командованием Северо-Западного фронта мер. Уже 30 июня Г. К. Жуков директивой Ставки указал Ф. И. Кузнецову на неприемлемую спешку с отходом с Западной Двины на старую границу. Начальник Генштаба был краток, но предельно корректен:

«Вами приказ Ставки 0096 не понят. Сложившаяся обстановка требует в течение ближайших трех-четырех дней задержать противника на рубеже Зап [адной] Двины»[226].

Заметим, что задача удержания рубежа по реке даже Жуковым ограничивается по времени – «трех-четырех дней». То есть сама по себе идея отхода на УРы на старой границе принципиальных возражений в Москве не вызывала.

Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что идея отхода на старую границу уже витала в воздухе. Забегая вперед, можно сказать, что почти такое же решение было принято советским командованием в отношении войск Юго-Западного фронта.

В то время как командующего Северо-Западным фронтом одергивали из Ставки, войска фронта начали выполнять приказ об отходе на старую границу. Надо сказать, что этот период характеризовался исключительными трудностями в управлении войсками. Все распоряжения и приказы доставлялись как из армий в корпуса, так и из корпусов в дивизии исключительно делегатами связи. Технические средства в постоянно перемещающихся соединениях почти не использовались, а частично были и просто потеряны.

Рига была оставлена 1 июля. Хаупт описывает вступление немецких войск в столицу Латвии следующим образом: «Ни одного врага в городе уже не было. Советы ночью покинули Ригу. Латышское население заполонило улицы и приветствовало входящие немецкие войска как освободителей. Сам город являл картины ужасающих боев. Символы города – Орденский замок, Ратуша и церковь Святого Петера – пылали, как факелы»[227]. Учитывая, что бои между группой Лаша и частями 8-й армии шли только на прилегающих к мостам улицам, «картины ужасающих боев» были скорее следствием подавления мятежа националистов и обстрела города немецкой артиллерией.

Тем временем немцы 1 июля делают еще один «ход конем» – через Западную Двину возводится еще одна переправа, на этот раз для 6-й танковой дивизии у Ливани. Причем на руку немцам здесь то, что в дивизии Ландграфа были танки 35 (t) – они были легче «троек» и потому менее требовательны к грузоподъемности моста. Тем не менее понадобились дополнительные ухищрения, в ЖБД соединения отмечается «Мост слишком слаб для танков «Шкода», поэтому проводится его усиление, а танки максимально облегчаются». Наведению переправы препятствовали только налеты советской авиации: «С 2.00 [1 июня. – А.И.] регулярно каждые полчаса вражеские бомбовые удары, в 6.00 6 вражеских бомбардировщиков сбрасывают 40 бомб. Среди прочих сбрасываются бомбы с часовым механизмом. Потери невелики, сам мост не поврежден».

Противником немцев были все те же авиачасти 4-й САД. По Левани работали 6 экипажей 3-го СБП с высоты 2500 м. Они выполнили 25 самолето-вылетов и израсходовали 78 штук ФАБ-100 и 26 штук ФАБ-50. Пилоты утверждали, что «бомбы упали по мосту и [на] мотомехколонну, движущуюся по шоссе на восток, есть прямые попадания»[228].

В ЖБД XXXXI танкового корпуса указывалось: «Немедленно начавшейся переправе дивизии сильно мешают частые удары авиации противника. Одновременное использование при постройке мостов «Б» и «К» делает мост не совсем подходящим для переправы тяжелой техники, так что его приходится многократно чинить. Это замедляет переправу дивизии»[229]. Одним из «китов», на которых покоились немецкие «блицкриги», была совершенная техника, в том числе инженерная. Соответственно, благодаря успехам в постройке мостов в распоряжении командования 4-й танковой группы оказывается сразу три плацдарма, с которых можно развивать наступление к Пскову и Острову.

Нельзя не согласиться с выводом в разведсводке штаба Северо-Западного фронта от 1 июля: «Противник готовит наступление, имея основную группировку танков на участках: Екабпилс, Ливани и Двинск, Краслава. Наступление можно ожидать в ближайшие дни. Основной удар предположительно будет наноситься в направлении Мадона и вспомогательный – на Краслава»[230].

Ошибкой было только утверждение про «ближайшие дни». Фактически «вскрытие» плацдарма у Екабпилса началось еще 30 июня. К вечеру 202-я моторизованная дивизия оттесняется от него на север. Мотоциклисты и бронемашины разведбата захватывают в слегка поврежденном состоянии мост через реку Айвиексте у Лийограде. Через полтора часа, в 22.10, мост восстановлен и готов к использованию. Путь к Острову фактически оказывается открыт. Остается переправить танковый кулак для броска на него. В ночь с 30 июня на 1 июля через Двину переправляются танки дивизии Кирхнера. При этом встроенный в качестве одного из звеньев мост «К» ломается под танком. После 4 часов работы мост восстановлен, переправа продолжается.

В 8.00 1 июля штаб 12-го мехорпуса получает известия об отступлении 202-й моторизованной дивизии. Попытки восстановить положение успеха не приносят. В ЖБД 1-й танковой дивизии появляются записи: «Противник при поддержке танков атакует плацдарм 4-го разведбата (4 км северо-восточнее Лийограде). Атака отбита, уничтожено 2 танка», «Новая атака противника с севера на линию обороны 4-го разведбата. Мост находится под артобстрелом и бомбежкой. […] Атаки на плацдарм проводятся каждый раз небольшими силами и без координации». В этих условиях приказ на отход оказался как нельзя кстати – 12-й мехкорпус и так уже откатывался назад. В 14.00 1 июля этот отход стал официально разрешенным и организованным.

Войска 8-й армии начинают выполнять приказ на отход. С утра 1 июля командиром 11-го стрелкового корпуса Шумиловым были высланы в дивизии оперативные работники штаба в качестве делегатов связи. Они должны были передать распоряжение о переходе к прочной обороне по северному берегу р. Западная Двина. Не успели уехать в войска эти делегаты, как был получен приказ из штаба 8-й армии на отход на новый рубеж обороны. Причем отойти на него нужно было уже к вечеру 1 июля. В соединения вновь отправились делегаты связи, с новым приказом. Однако он был вручен с большим опозданием, утром следующего дня. В итоге дивизии 11-го корпуса начали отход на очередной рубеж только утром 2 июля.

Однако верховное командование еще надеялось отыграть назад решение Кузнецова. 1 июля последовала еще одна директива Ставки за подписью Жукова, в которой командованию Северо-Западного фронта предписывалось: «Народный комиссар обороны приказал провести активную операцию по ликвидации переправившегося на северный берег р. Зап[адная] Двина противника с целью прочно закрепиться в дальнейшем на северном ее берегу. Для проведения этой операции разрешается дополнительно использовать 163 мд первого мк и 112 сд из войск т. Ершакова».[231] 112-ю дивизию переподчиняли Северо-Западному фронту.

Приказ на возвращение позиций на Зап. Двине был продиктован робкой надеждой, что немцы еще не успели переправиться крупными силами и перейти к преследованию отходящих частей. Опять же советское командование знало, что мосты в Екабпилсе были подорваны, а в Ливани их никогда не было. Однако выполнять приказ уже было почти некому. Капитан Васильев записал в ЖБД 8-й армии: «Через делегатов связи приказ был доставлен соединениям и они издали свои приказы о наступлении, но по существу это была отписка, т. к. наступать было нечем и фактически этот приказ не был выполнен»[232].

В сущности, и Жуков, и Кузнецов в выборе двух стратегий делали допущения, которые делали каждый из планов весьма рискованным и вовсе не гарантирующим успех. Кузнецов исходил из того, что ему удастся отвести пехоту к Пскову и Острову до прорыва к ним подвижных соединений противника. Однако, даже имея фору, которую дала 2-я танковая дивизия под Расейняем, отходящие пешим маршем соединения 8-й армии не смогли выйти на Западную Двину раньше немецких танковых дивизий. Теперь этой форы не было. Плацдарм у Екабпилса был вскрыт, гонка к Острову уже началась. Возможности же воздействовать на немецкие подвижные соединения ударами с воздуха были уже весьма ограниченными.

Г. К. Жуков, в свою очередь, исходил из тезиса, что можно будет выиграть время до «вскрытия» плацдармов. Заметим также, что Москва оценивала противника в районе Екабпилса и Ливани в «2–3 пехотных дивизии». Поэтому Жуков настаивал на возврате линии Западной Двины. Однако у этого плана было два существенных недостатка. Во-первых, «вскрытие» уже состоялось и это сделали танки. Во-вторых, ожидание на рубеже Западной Двины снова привело бы 8-ю армию в тесные объятия немецкой пехоты. В истории 11-й пехотной дивизии дается следующая последовательность событий: «Дивизия через Бирзен и Даугзавас вышла к Двине 2.7 восточнее Фридрихштадта, не встретив достойного упоминания противника, она сразу же смогла сформировать плацдарм и начать строительство моста. Переправа была осуществлена 4.7»[233]. То есть уже 4 июля пришлось бы сражаться на рубеже Западной Двины с вязкой массой пехоты 18-й армии.

Наконец, если плацдарм 1-й танковой дивизии еще было возможно контратаковать, то плацдарм 6-й танковой дивизии у Ливани был фактически неуязвим. Он находился между Екабпилсом и Двинском и подобраться к нему было крайне затруднительно. Фактически командование фронта могло воздействовать на него только силами авиации. Налеты производились, но они не могли остановить переправу немецких танков и мотопехоты. Ситуация была даже хуже, чем могли себе представить Жуков и Кузнецов. На плацдарм у Екабпилса вслед за 1-й танковой дивизией уже вводилась 36-я моторизованная дивизия, способная поглотить все контратаки с запада.

Одним словом, ни решение Кузнецова («отходить»), ни решение Жукова («держаться, а потом отходить») не позволяли радикально изменить обстановку. В одном случае немецкие танковые дивизии, уже стартовавшие с плацдармов на Двине к «линии Сталина», выскочили бы к ней раньше маршевых колонн пехоты. В другом – соединения группы Гепнера просто оставили бы стрелковые дивизии позади, на рубеже Западной Двины, скованными подошедшей пехотой.

В реальности ни один из двух планов не проводился последовательно. Контрудар фактически не состоялся, отход был прерван. Одной 163-й моторизованной дивизии, введенной в бой под Резекне, на подступах к Двинску, было недостаточно для воздействия сразу на два корпуса 4-й танковой группы. Она могла лишь как-то сдерживать противника, прорывающегося с плацдарма под Двинском. К тому же эшелоны с танками 163-й дивизии задержались ввиду ударов с воздуха и организационных проволочек. Танки эти были по меркам 1941 г. весьма условным сокровищем (229 Т-26, 25 БТ-5 и 5 Т-37 на 25.6.41 г.), но даже они начали прибывать в Резекне только утром 3 июля.

Собственно, LVI корпус Манштейна на какое-то время стал аутсайдером – под Двинск советским командованием было стянуто больше войск, чем под Екабпилс и Ливани. В истории 8-й танковой дивизии отмечалось: «Когда вскоре после полуночи 2.7 началось наступление обеих боевых групп, шел непрерывный дождь, так что в течение нескольких минут все полевые дороги размыло, а стоявшие в стороне от дорог машины можно было вытащить только тягачами. Этого нового противника немецкие планы не учли. Авангарды обеих боевых групп встретились уже к 3.00 с серьезными сложностями в продвижении, а также с неожиданно упорным сопротивлением врага»[234].

Главную работу по прорыву к Пскову и Острову выполнили соединения XXXXI танкового корпуса Рейнгардта. Обе его дивизии наступали с плацдармов на Западной Двине, сбивая попадающиеся на пути советские части, иногда довольно упорные. В ЖБД 6-й танковой дивизии отмечается: «Продвижение останавливается перед Велозеном. Упорный противник с противотанковыми средствами и используемыми в качестве огневых точек 52-тонными танками оказывает яростное сопротивление. 3-я рота 4-го сп находит на поле боя после атаки более 60 убитых врагов, но не может взять ни одного пленного». Скорее всего, это были последние танки 2-й танковой дивизии Солянкина – больше в этом районе танкам КВ было взяться неоткуда. Сейчас тяжело даже представить себе, через что прошли экипажи этих танков. Марш от Ионавы, бои под Расейняем, отступление неведомыми путями к Западной Двине, переправа через нее и бои уже на ее северном берегу. При этом только мастерство механиков-водителей позволило КВ не остаться «скульптурой» на обочине где-то по дороге.

Надежда, которую питало советское командование на удержание противника на старой границе, вскоре рухнула. Из выдвинутого к Острову 1-го механизированного корпуса была сначала изъята 1-я танковая дивизия (еще до войны убывшая под Кандалакшу), затем 163-я моторизованная дивизия. Оставшейся одной 3-й танковой дивизии было, прямо скажем, недостаточно для эффективной обороны. Войскам Северо-Западного фронта удастся отыграться только под Сольцами и на Лужском рубеже.

Приграничное сражение для войск Северо-Западного фронта закончилось. 8-я армия впоследствии отходила в Эстонию, к Таллину, а частью сил – к Нарве и Кингисеппу. Из Таллина остатки 10-го стрелкового корпуса были эвакуированы по морю, в ходе так называемого Таллинского перехода. В боях от границы до Западной Двины ее войска понесли тяжелые потери. В составе 125-й стрелковой дивизии на 1 июля 1941 г. оставалось только 3916 человек. В 48-й стрелковой дивизии – 2079 человек[235]. Потери убитыми и пропавшими без вести 10-й стрелковой дивизии составили 6265 человек, 125-й стрелковой дивизии – 7809 человек, 48-й стрелковой дивизии – 3106 человек.

Соединения 11-й армии тоже были лишь бледной тенью тех, кто начал войну на границе. В заявке на перевозку 16-го стрелкового корпуса от 8 июля 1941 г. указывалась следующая численность его соединений: 5-я сд – 3630 человек, 23-я сд – 4500 человек, 33-я сд – 1100 человек, 188-я сд – 2220 человек[236]. Численность 126-й дивизии в явном виде не указывалась, но запрошенное количество вагонов в точности совпадало с числом запрошенных для 23-й дивизии. То есть скорее всего, 126-я сд насчитывала тоже около 4500 человек.

Выводы по первой части

Чего же добилась группа армий «Север»? Собственно, соотношение сил сторон на Северо-Западном направлении предопределяло неуспех советских войск в Прибалтике. Разумеется, нельзя назвать безупречным ведение операций командованием Северо-Западным фронтом. Тем не менее фронту удалось избежать позорного провала с захватом Риги и переправ в городе местными националистами или же немецкими передовыми отрядами. Потеря Двинска (Даугавпилса) произошла все же под ударом целой танковой дивизии, которой противостояли не обладавшие эффективными противотанковыми средствами десантники. Тем не менее плацдарм под Двинском был достаточно плотно обложен, и прорыв немцев к следующему рубежу произошел все же с плацдармов у Екабпилса и Ливани. Их «вскрытие» объяснялось не какими-то эпическими провалами советского командования, а техническим превосходством противника. Немцам было по силам строить мосты большой грузоподъемности даже через такие реки, как Западная Двина.

С другой стороны, далеко не безупречными при внимательном рассмотрении оказываются действия германского командования. Весьма спорным представляется решение командования 4-й танковой группы на поворот главных сил XXXXI танкового корпуса навстречу подходящим советским резервам. Растаскивание «звездной команды» танковой группы Клейста легендарного мая 1940 г. по разным направлениям привело к некоторому разброду и шатанию. Элитная 1-я танковая дивизия Кирхнера оказалась под началом куда менее энергичных военачальников, чем в 1940 г. Отнюдь не все немецкие командиры и командующие обладали достаточными навыками вождения крупных механизированных соединений. Если бы на месте Гепнера был бы Клейст, то он бы не стал уделять так много внимания подходящей от Ионавы одной советской дивизии. Для парирования контрудара 2-й танковой дивизии 3-го мехкорпуса было достаточно 6-й танковой дивизии и подходящих пехотных дивизий.

В случае стремительного прорыва обоих моторизованных корпусов 4-й танковой группы к Западной Двине участь 8-й армии была бы наихудшей из всех армий западных округов. Она оказалась бы отрезана от переправ в районе с недружественным населением. То, что этого не произошло, было большой удачей. Разумеется, постоянно так везти не могло. Поэтому следующим номером программы был быстрый прорыв немцами рубежа старой границы.

Как уже отмечалось, боевые действия в Прибалтике показывают, что даже приведение армий особых округов в боевую готовность не давало решения в условиях упреждения Красной Армии в развертывании. 125-я стрелковая дивизия под Таураге встретила противника отнюдь не одетыми только в подштанники бойцами и командирами, разбуженными в 4.00 артподготовкой противника. Части этой дивизии заблаговременно заняли позиции и даже находились вне воздействия первого артиллерийского удара немцев. Тем не менее оборона под Таураге была взломана 1-й танковой дивизией в короткий срок. Отражение советского контрудара под Расейняем дало даже большую задержку в продвижении к Западной Двине. Таким образом, простое приведение в боевую готовность с занятием позиций на границе не спасало армии прикрытия.

Собственно, именно многочисленные танки мехкорпусов стали средством спасения от полного разгрома. Вклад КВ 3-го мехкорпуса очевиден, но ВТ и Т-26 12-го мехкорпуса сказали свое слово. В своем докладе в Москву 11 июля 1941 г. начальник автобронетанкового управления Северо-Западного фронта полковник П. П. Полубояров писал:

«12-й механизированный корпус – в беспрерывных боях около 20 суток. Первоначально при Кузнецове вводился в бой крупными группами, но без пехоты, без взаимодействия с артиллерией и авиацией. В дальнейшем десятки раз вел частые контратаки и в основном вынес на себе всю тяжесть по прикрытию войск 8-й армии при ее беспрерывном отходе на север. В обеих дивизиях осталось до 80 совершенно изношенных танков и 15–17 бронемашин. Корпус, жертвуя собой, спасал пехоту от полного уничтожения и разгрома. Задачу выполнил хорошо, но сам обескровлен и требует немедленного отвода в тыл и доукомплектования»[237].

Действительно, как было показано выше, контратаки 12-го мехкорпуса сдерживали продвижение немецкой пехоты и вынуждали ее наступать в более плотных порядках. Вместе с тем нельзя не согласиться с Полубояровым в отношении ввода в бой танков без поддержки мотопехоты и артиллерии. В этом случае темп потерь был бы ниже, и 12-й мехкорпус сохранил бы боеспособность для боя на северном берегу Западной Двины.

Начать разбор происходившего в воздухе над Прибалтикой имеет смысл с донесения заместителя начальника 3-го Управления НКО СССР Ф. Я. Тутушкина, адресованного лично И. В. Сталину. Тутушкин писал:

«Вследствие неготовности частей ВВС ПрибОВО к военным действиям, нераспорядительности и бездеятельности некоторых командиров авиадивизий и полков, граничащих с преступными действиями, около 50 % самолетов было уничтожено противником при налетах на аэродромы.

Вывод частей из-под удара авиации противника не был организован. Зенитные средства обороны аэродромов отсутствовали, а на тех аэродромах, где эти средства были, не было артснарядов.

Руководство боевыми действиями авиачастей со стороны командиров 57, 7 и 8-й авиадивизий, а также штаба ВВС фронта и округа было поставлено крайне плохо, связь с авиачастями с начала военных действий почти отсутствовала.

Потери самолетов на земле только по 7-й и 8-й авиадивизиям составляют 303 самолета. Аналогичное положение по 6-й и 57-й авиадивизиям…

Перебазировка авиачастей на другие аэродромы проходила неорганизованно, каждый командир дивизии действовал самостоятельно, без указаний командования ВВС округа, посадку совершали где кому вздумается, в результате чего на некоторых аэродромах скапливалось по 150 машин. Так, на аэродроме Пильзино противник, обнаружив такое скопление самолетов, налетом одного бомбардировщика 25 июня с.г. уничтожил 30 самолетов…»

Слова, прямо скажем, довольно резкие. Следует отметить, что скучивание на одном аэродроме в значительной степени было следствием ограниченности аэродромного маневра. Кроме того, при сборе плотной группой на одном аэродроме с хорошей инфраструктурой легче было организовать работу дежурных звеньев и вообще прикрытие истребителями аэродрома, на котором базируются бомбардировщики. Общее утверждение Тутушкина о 50 %-ных потерях на аэродромах имеет смысл проиллюстрировать на нескольких конкретных примерах.

Оставленный на аэродроме бомбардировщик СБ-2. Летное поле было занято истребителями JG54.

Начнем с авиаполка, в котором действительно ровно 50 % матчасти было потеряно на земле. Это 21-й ИАП 6 САД, начавший воевать на самолетах И-16. К началу военных действий он имел 54 самолета, которые на протяжении 24 дней войны распределились следующим образом:

не вернулось с боевого задания – 1;

подбито и уничтожено противником на земле – 27;

разбито при посадке и на вынужденных – 15;

сдано в другие части – 6;

сдано в мастерские – 5;

итого – 54[238].

Так, свой первый комплект 21 ИАП практически полностью утратил за короткий промежуток времени. На фронт он вернулся только в августе, будучи перевооруженным на ЛаГГ-3. Полк с первого дня войны базировался в Риге. К сожалению, статистика имеется за 24 дня, а не за первую неделю войны. Однако большую часть потерь полк понес до начала июля 1941 г. Высокий уровень аварий и катастроф можно объяснить изношенностью матчасти.

Впрочем, с новыми самолетами тоже были свои проблемы. 29 июня командование 8-й САД произвело «ревизию» самолетов новых типов. В итоге по 15-му ИАП были представлены следующие данные: из имевшихся к началу войны 61 МиГ-3 в строю числились только б машин. Выяснилось, что 5 «мигов» погибли в бою, 10 передали в другие части, 2 разбиты в катастрофах, а остальные или были уничтожены ударами с воздуха, или их пришлось взорвать самим ввиду невозможности эвакуации. Так, на аэродроме Поцукай бросили сразу 13 исправных МиГ-3.

Почему это произошло? Первопричиной было быстрое смещение линии фронта. Без этого фактора самолеты бы прошли по графе «небоеготовые». Помимо отсутствия горючего, причиной оставления боевых машин могло стать отсутствие сжатого воздуха для запуска мотора. И дело тут не только в оборудовании аэродромов. Следует признать, что истребители МиГ в 1941 г. не были шедевром инженерной мысли. Одним из их недостатков по опыту эксплуатации в частях была «большая утечка воздуха» из пневмосистемы. При этом сам по себе запуск мотора требовал большого расхода воздуха высокого давления. Дело доходило до того, что из-за травления воздуха и его израсходования при пусках двигателя уже не работала пневмоперезарядка оружия МиГа.

Практически «под лупой» можно рассмотреть авиаполки 57-й авиадивизии полковника К. А. Катичева. Наличие и состояние матчасти соединения к началу войны см. в таблице. В числителе показано общее число самолетов, в знаменателе – неисправных.

Наличие матчасти 57-й САД на 22 июня 1941 г.

Всего 57-я САД насчитывала 224 боевых машины, из них 25 самолетов оставались к началу войны неисправными. Это были в подавляющем большинстве своем машины старых типов, условно новыми можно было считать Ар-2. Основу истребительных авиаполков составляли «Чайки» И-153, при заметной доле безнадежно устаревших И-15бис. Что же с ними произошло в первые дни войны? Статистика, приведенная в отчете штаба авиасоединения дает нам следующую картину (см. таблицу).

Потери самолетов 57 САД с 22 июня по 20 июля 1941 г.

С формальной точки зрения только 26 % самолетов авиадивизии было потеряно в результате налетов на аэродромы. Однако несомненно, что оставление боевых машин при перебазировании тоже частью объяснялось их повреждениями при налетах.

Авиация Северо-Западного фронта также оказалась заложником событий на сухопутном фронте. Прибалтика если и отличалась от других направлений, то только в худшую сторону. На аэродром Ораны 42-го ИАП 57-й САД уже в середине дня 22 июня въехали немецкие танки. Немцами здесь было заявлено захваченными 10–12 самолетов[239]. Перебазирование в район Вильнюса не спасло положения – до него немцы добрались на следующий день. Авиаполки 57-й САД были вынуждены перебазироваться в Двинск. Здесь удалось продержаться всего три дня – к Двинску танки Манштейна вышли уже 26 июня. Такая же картина наблюдается на других направлениях. Вот как в истории 21-й пехотной дивизии описывается захват Шяуляя 26 июня 1941 г.: «Хотя отступающим удалось взорвать очень значительный запас горючего, 40 частично готовых к взлету машин, находившихся на аэродроме, попали в руки атакующих»[240]. На Шяуляй базировалась 7-я САД. Аэродром Наневежис той же 7-й САД 27 июня был занят немецкой 1-й танковой дивизией. Это означало, что все поврежденные на земле и в воздухе самолеты дивизии стали трофеями немцев. Тем не менее именно ВВС Северо-Западного фронта оказывались едва ли не единственным средством противодействия развитию наступления XXXXI корпуса с плацдармов на Западной Двине. Именно их воздействие упоминается в немецких документах чаще всего.

Единственным «ружьем», которое «не выстрелило» на Северо-Западном фронте стала противотанковая артиллерийская бригада. Несмотря на то что ее действия принято оценивать достаточно высоко, в немецких документах данные о столкновениях с 9-й ПТАБР таковых соединений 4-й танковой группы отсутствуют. Ее позиции под Шяуляем были обойдены с фланга.

Оценивая действия войск Северо-Западного фронта в целом, язык не поворачивается назвать их провалом. Было бы странно ожидать от слабейшего из трех особых округов каких-то особых достижений. Тем более под ударом сразу двух танковых групп. Командование фронта сохраняло присутствие духа и даже проявляло определенную смелость и решительность (в вопросе отхода на старую границу).

Часть вторая