— Не может быть? Этот зверь и литература?
— Я же говорил вам, внешность обманчива.
— И все равно. Пусть он трижды ценитель искусств и меценат, это не дает ему права так поступать с людьми.
— Бог мой! Что же такого дурного он сделал вам, Шарль?
— Они уехали, не попрощавшись, не сказав ни слова. Бежали от меня прямо с Варшавского вокзала!
— Я не задену вас, если предположу, что ваш повышенный интерес к панне Агнешке мог быть тому виной?
Прямая постановка вопроса на долю секунды смутила француза, но он тут же тряхнул головой:
— Что с того? Ведь она не жена ему!
— Конечно же, нет! Но князь является ее опекуном до совершеннолетия и очень щепетильно относится к своим, так сказать, обязанностям.
— Пусть так, но можно было хотя бы объясниться?
Не дождавшись ответа, Водемон продолжал.
— Оставив заботу об образцах продукции на компаньона, я кинулся в погоню. Выяснить, куда они поехали, не составило труда, гораздо труднее было…
— Купить коня?
— Истинно так. Но и с этой задачей я справился.
— И находитесь сейчас в десятке верст от родового замка Будрысов.
— ?..
— Я еду туда же. Был по делам службы в Люблине и решил заскочить по случаю. Презентовать князю любопытный сборник стихов. В последнее время он ни с того ни с сего начал интересоваться символистами.
— Вот как?
— Я отношу это ко все тем же его чудачествам. Если вы не против, я бы хотел предложить отправиться туда вместе. После того, как ваша лошадь отдохнет.
— Плевать на лошадь! — с горячностью воскликнул француз. — Я готов скакать ехать прямо сейчас!
— Э, нет… Животное-то в чем виновато? Знаете что? Хотите ехать на лошади моего денщика? Его мерин туговат на шенкель, но в целом очень даже ничего…
— Боже! Вы спасаете меня! Даже не знаю, чем смогу расплатиться с вами. Да и смогу ли?
Пашутин рассмеялся.
— Может, и сможете. Как знать?
Старинный замок вырос из лесу, подобно сказочному уснувшему сидя великану.
Черная угловатая громада, заслонившая неяркие ноябрьские звезды, заставляла с живостью вспоминать времена междоусобиц и кровавой резни. Перечеркнутые черным крестом плащи тевтонцев и яркие жупаны казачьей гулевой вольницы. Казалось, соскочи с коня, прижмись лбом к замшелым, ледяным на ощупь камням, и простоишь до утра, внимая легендам седых веков.
И все же в узких окнах-бойницах мерцали отблески огня. Довольно яркие. А из глубины донжона, куда их впустил вислоусый дородный мажордом в темно-синем кунтуше, доносились звуки органа.
Прибежавший с конюшни парень в каракулевой, сбитой на затылок, шапке улыбнулся Николаю Андреевичу, как старому знакомому. На Водемона глянул настороженно, но беспрекословно забрал поводья из рук гостей.
Уютная, прекрасно обставленная гостиная пряталась внутри башни, как рождественская игрушка внутри шоколадного яйца. О средневековом прошлом напоминал только огромный камин, полыхающий жарким, наводящим истому, пламенем.
Хозяин приветствовал прибывших к нему, вставая из-за шпильтыша неохотно отпускающего череду низких тягучих звуков органа. Несмотря на гладко выбритое лицо в его фигуре и повадках в действительности проступало что-то медвежье. Такого проще представить не в расшитом китайскими драконами парчовом халате, а в проржавевшей кольчуге с боевым топором, что выглядел бы игрушкой в могучем кулаке.
— Добрый вечер, Йозас Янович, — радостно приветствовал его Пашутин. — Вот, проездом в ваших краях. Решил навестить.
— Кого это ты с собой приволок, Николай Андреевич, — близоруко сощурился на француза князь. — Никак господин лягушатник?
Только кровь, пятнами окрасившая щеки француза, выдала его недовольство, мягко говоря, холодным приемом. Он сухо поклонился, не отрывая взгляда от сидящей с книгой в дальнем углу красавицы-польки. Не зря переживал за свою воспитанницу Будрыс. Ох, не зря. Карие очи испуганной оленухи, черные, цвета воронового крыла, локоны и матовая, будто вовек не знавшая солнца, кожа. Такие красавицы свели с ума не одного офицера-кавалериста победоносно шествующей армии великого императора.
Почувствовав напряженность во взглядах князя и молодого коммерсанта, ротмистр ловко отвлек их обоих, затронув с ходу цель своего визита. На свет появилась и обещанная Будрысу книжица. Несмотря на претенциозное название «Chefs D'oeuvre», принадлежала она перу молодого, не разменявшего еще и четверти века российского поэта, студента московского университета.
Завязалась непринужденная беседа, все участники которой, включая бросающего мрачные взгляды исподлобья хозяина, использовали французский язык, дабы не обижать гостя.
Вскоре собеседники переместились за просто, но обильно накрытый стол. Натянутость отношений понемногу уступила место взаимной заинтересованности. Водемон увлеченно расспрашивал князя о национальных обычаях и обрядах литвинов, а тот, в свою очередь, задал несколько вопросов об изобретении Люмьеров. После обстоятельного и подробного ответа гостя в его глазах даже блеснуло что-то похожее на одобрение.
Однако француз мрачнел на глазах, угрюмо ковыряя вилкой тушеную со сметаной зайчатину. И виной тому был нескрываемый интерес панны Агнешки к речам и, главное, усам гусарского ротмистра. Реплики Шарля чем дальше, тем становились все короче, пока вовсе не извелись до односложных.
Не известно, что послужило последней каплей, но, когда ужин был завершен, Водемон, извинившись перед хозяевами, отозвал Пашутина в сторону и срывающимся голосом потребовал объяснений.
— Вы, верно, сударь мой, за дурачка подержать меня здесь привезли с собой?
— Да помилосердствуйте, Шарль, — слабо попытался оправдаться ротмистр. — О чем это вы?
— Ах, вы не догадываетесь! Тогда воистину российская тупость соизмерима только с прусской наглостью!
— Мне кажется или вы пытаетесь оскорбить меня — русского дворянина и офицера?
— Неотесанного хама и дикаря!
— Вот как?
— Именно так! Надеюсь, вы не откажете мне в поединке?
Пашутин улыбнулся чуть насмешливо:
— Шпаги? Пистолеты? Или, быть может, бой на алебардах?
Лицо француза заполыхало алым маком:
— Вы продолжаете издеваться? Берегитесь, я вцеплюсь вам в горло голыми руками…
— Мне просто интересно наблюдать сколь искренне вы выбираете способ самоубийства. Не забывайте, я кадровый офицер, привычный к любому виду оружия.
— А мне плевать, сударь! К барьеру и немедленно!
Огромная фигура хозяина замка неслышно выросла у них за плечами.
— Мне кажется, господа, вы с большой пользой проводите время, — пророкотал густой бас. Князь изъяснялся по-французски очень чисто, но с легким экзотическим акцентом.
— Только не вздумайте нас мирить, — галльской эмблемой взвился Водемон.
— Что вы, что вы… И в мыслях не было. Может мне любопытно поглядеть, как выпустят друг другу кровь два таких самовлюбленных представителя европейских сверхдержав.
Вот теперь уж оба спорщика уставились на Будрыса выпучив глаза.
— Что смотрите, петушки мои? Какой чудесный способ избавиться сразу от двух докучливых ловеласов! Могу порекомендовать вам чудный способ сведения счетов — через платок в одном из моих подвалов. Кромешная тьма, думаю, только прибавит пикантности этому приключению.
Взбешенный француз уловил в словах князя только слова «через платок» и яростно тряхнул головой в знак согласия. Напротив, не потерявший хладнокровия гусар, язвительно поинтересовался:
— А если мы не последуем вашему душевному совету, дражайший Йозас Янович?
— Боюсь, — улыбка литвина напоминала медвежий оскал. — Боюсь, у вас просто не будет другого выбора.
Мелодично звякнул колокольчик. В гостиную с шумом и грохотом ворвались пятеро гайдуков. Стволы коротких кавалерийских карабинов глянули на гостей.
— Прошу за мной, господа, — Будрыс повел рукой в приглашающем жесте и первым двинулся прочь из комнаты.
Конвоируемые вооруженной челядью будущие дуэлянты волей неволей последовали за ним.
Когда с глухим ударом отсыревшего дерева захлопнулась дверь, липкая тьма, с грехом пополам разгоняемая допрежде факелом в руке мажордома, охватила обоих мужчин. Словно чьей-то злой шуткой на голову одним махом натянули нарукавник из «чертовой кожи». Какая необходимость в платке, коль придется палить друг по другу в таких условиях?
Водемон выпустил легко скользнувший по дрожащей от возбуждения ладони край шелкового широкого лоскута и шагнул в сторону и назад, уходя с линии прицела. Револьвер он держал правой рукой на уровне живота, стараясь ощутить хотя бы легкий шорох со стороны противника.
«Успеть бы выстрелить хотя бы раз, а там…»
Не успел.
Всколыхнулся от быстрого движения сырой, затхлый воздух, коснулся ветерком щеки. И в тот же миг сильные пальцы стальным капканом сомкнулись на его запястье.
— Не вздумайте палить, — касаясь уха усами прошептал Пашутин. — Рикошетить начнет — сами себя посечем.
Француз с ужасом ощутил, как оружие, несмотря на отчаянное сопротивление, покидает его пальцы.
— Стойте спокойно, — по-прежнему на ухо присоветовал гусар. — Я все улажу.
Грохнул выстрел. Как всегда в замкнутом помещении, подобно удару кувалдой по темени. Едкий запах дыма ворвался в легкие, разлитой желчью запершил в горле. За ним последовал второй выстрел, потом еще и еще. Пули со чмоканьем впивались в мореный дуб и вязли в нем. Гулкое эхо металось по каменному мешку, грозя разнести непрочную скорлупку черепа.
Наконец стрельба прекратилась.
— Двенадцать зарядов. Не слукавил князенька, — сквозь колокольный гул, с трудом покидающий затуманенный рассудок, донесся до Водемона голос ротмистра.
И стук кулака по тяжелой створке.
— Эй, Йозас Янович, открывайте. Ничья у нас.
— Да сдохните там оба, — донесся приглушенный преградой рык Будрыса. — Зря пули порастратили. Могли быстро помереть. Теперь будете дольше мучаться.