— Извини, но я остаюсь, — впервые услышал я ее голос, он был тих, но ясен и мелодичен, как звон хрусталя.
— Э-э, нэт, зачэм так гаварищ? Подруга зовет — нэ хочэш, да? На руках понэсу... — ухажер «мышки» сгреб ее в охапку.
Но она неожиданно резким и сильным движением для довольно хрупкого тела освободилась из объятий и попыталась уйти. Тогда на помощь ее ухажеру пришел его товарищ, и вдвоем они потащили «мышку» к машине.
— Я буду кричать. Отпустите меня. Сейчас же отпустите! — взмолилась она.
— Молчи, дурочка! — прикрикнула на нее лупоглазая. — Иначе сейчас получишь от меня по башке.
Я подошел к компании, когда «мышка» начала плакать.
— Отпустите девчонку, генацвале, — как мог спокойнее обратился я к главному, здоровенному горбоносому бугаю. — Хватит вам и одной.
Он молча, даже не глядя в мою сторону, оттолкнул меня и открыл дверцу машины.
— Садитесь, — сказал он компании. — И поехали...
Судя по всему, это были «кидалы», наши доморощенные гангстеры автомобильных рынков, и в другое время, при иных обстоятельствах я бы не рискнул с ними связываться. Но неделями копившаяся злость затуманила мне мозги. Я решительно шагнул вперед и оттер от них девчонку, которая тут же спряталась за мою спину.
— Вы поедете, она останется, — твердо сказал я, едва ворочая непослушным от ярости языком.
Я видел, как главный лениво повел бровью, и один из них, высокий, худощавый, с родинкой под глазом, молниеносно выбросил вперед кулак, целясь мне в челюсть.
И попал в пустоту. Но удивиться этому не успел: мой ответный удар опрокинул его на землю, где он и затих.
Все на какое-то мгновение остолбенели. Первым пришел в себя горбоносый бугай:
— Мы тэбя сейчас рэзать будэм...
В этом у меня сомнений не было, такие ребята зря не суетятся и слов на ветер не бросают.
— Не советую... — я взвел курок нагана и направил ствол в толстый живот бугая. — Свинец чересчур вреден для пищеварения...
Они как-то вдруг отрезвели и сникли. Ребята были битые, сразу поняли, что у меня в руках не детский пугач, а настоящая «пушка», потому пробовать судьбу на авось не стали.
— Мы с тобой еще встретимся... — выдавил из себя горбоносый, садясь за руль.
— Лады, — ответил я, кипя от злобы и едва сдерживая палец на спусковом крючке. — Готов в любое время. А сейчас проваливайте.
Они затащили пришедшего в себя забияку на заднее сиденье и уехали, увозя с собой и лупоглазую.
— Пойдем... — пряча наган, обернулся я к «мышке», которая тихо всхлипывала позади. — Тебе куда?
— Т-туда... — показала она в темноту.
Некоторое время мы шли молча, а затем вдруг она остановилась и пролепетала в отчаянии:
— Нет, туда... туда не пойду.
— Почему?
— Они могут быть там, на квартире, где мы с Инкой живем...
— Ты здесь отдыхаешь?
— Да-а...
— Дела-а... — задумался я. — Вот что... Как тебя зовут?
— Ольга...
— Значит, так, Ольга, как я понял, ночевать тебе негде. Поэтому пойдем ко мне.
— Но... — робко пискнула она.
— Никаких «но», — как можно строже прервал я ее. — У меня в комнате две кровати, есть комплект чистого белья. И не дрожи ты, все позади...
Так она и вошла в мою неприкаянную жизнь нечаянно, негаданно, не сказал бы, что тихо и незаметно, но по-будничному просто, будто я и она ждали этого момента долгие годы, ждали наверняка, не разменивая свои чувства на житейские мелочи, а храня их, как скупец свои сокровища.
ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ
Вид Ивана Савельевича не сулил мне ничего хорошего. Настроение у него было хуже некуда, и я прекрасно понимал, по какой причине, но отступать не собирался — не приучен.
— Дачу Лукашова я нашел. Она записана на имя его матери.
— Ото новына... — безразлично буркнул Иван Савельевич, не поднимая головы.
— Мне нужна санкция на обыск, — упрямо гнул я свое.
— С какой стати? — взвился, будто ужаленный, следователь. — Ты в своем уме? Лукашов тебе шо, преступник? Цэ бэззаконие.
— И квартиры тоже, — жестко отчеканил я. — Закон как раз и предусматривает подобные действия. И я требую...
— Ц-ц-ц... — зацокал Иван Савельевич. — Якэ воно упэртэ... Я тебе говорю — нет. И точка.
— Иван Савельевич, — тихо и доверительно спросил я, — звонки были? — показал глазами в потолок.
Иван Савельевич замахал руками, будто увидел нечистую силу.
— Ш-ш... — зашипел он испуганно, невольно посмотрев в сторону приставного столика, где были телефоны и селектор.
Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Ох уж эта наша боязнь подслушивающих устройств, которые, по мнению обывателей (и не только), некая секретная служба понатыкала везде, вплоть до туалетных комнат... Но в том, что на Ивана Савельевича надавили сверху, у меня уже сомнений не было.
Иван Савельевич и впрямь нашел мне в помощники «гарного хлопца», капитана ОБХСС Хижняка, который обложил интересующий нас кооператив «Свет» по всем правилам стратегии и тактики. Выяснилось, что Коберов и Заскокин исполняли в кооперативе роли охранников. Но кого они охраняли, вот в чем вопрос. И уж, конечно, не председателя, некоего Фишмана, который старательно изображал фигуру большой значимости, а на самом деле был подставным лицом, пешкой в крупной игре. Месячный оборот торгово-закупочного кооператива «Свет» составлял полмиллиона рублей, в основном за счет перепродажи импортной видеоаппаратуры и компьютеров. Но это была только верхушка айсберга, что и раскопал неутомимый и цепкий Хижняк: большая часть сделок совершалась тайно, минуя бухгалтерские документы. Кто-то ворочал бешеными деньгами. Но кто? И чья фигура стояла за зицпредседателем Фишманом?
Посоветовавшись, мы решили для начала подключить финорганы — очередная ревизия, не более того. Но вот тут-то и началось...
Во-первых, Хижняку влетело от начальства за «самодеятельность», и его срочно отправили в командировку на периферию в сельский район. Во-вторых, Ивана Савельевича вызвал прокурор области и так вздрючил за какие-то мелочи, что тот неделю валидол из-под языка не вынимал. А в-третьих... уж не знаю, кто там и что говорил Палычу, но он на оперативников был чернее грозовой тучи и носил нас по кочкам с таким остервенением, будто собирался не на пенсию, а на повышение, где требуется не столько ум, сколько начальственный кулак...
Мне так и не удалось уломать Ивана Савельевича. И я пошел к Палычу.
— Прошу подключить к расследованию седьмой отдел, — без обиняков заявил я ему.
— Зачем?
— Нужно понаблюдать за Коберовым и Заскокиным. Мне они не по зубам. У них машина, а я пехом.
— Основание?
— Следователь дал «добро»... — уклончиво ответил я.
Палыч изучающе осмотрел меня с ног до головы. Я терпеливо ждал.
— Ладно... — наконец сказал он почему-то с обреченным видом. — Пойду... э-э... к генералу.
Я облегченно вздохнул: значит, Палыч принял решение и теперь от него не отступит, чего бы это ему ни стоило.
— И еще, товарищ подполковник, у меня есть предложение... В общем, нужно ускорить события, подтолкнуть кое-кого к активным действиям.
— Как?
— Хочу запустить в работу записку, найденную в кабинете Лукашова. Думаю, что пора, в самый раз.
— Записка... — Палыч покачал головой. — Это мина...
— Да. Уверен, что она заставит их принять какие-то контрмеры.
— Их? — как бы про себя тихо переспросил Палыч.
— Мне кажется, в этом сомнений нет...
— Может быть, может быть... Хорошо, будь по-твоему. Но мне не хотелось бы... э-э... чтобы жена Лукашова... В общем, ты сам понимаешь...
Да уж, я понятливый... И если по моей вине заштормит, то Тину Павловну следует поберечь...
Тина Павловна встретила меня как старого доброго приятеля. Прошло уже две недели после похорон Лукашова, на которых побывал и я, естественно, по долгу службы. Конечно, я не вышагивал в длиннющей похоронной процессии, а скромно наблюдал со стороны, запоминая участвующих в траурном шествии безутешных сограждан. И все потому, что меня не покидала надежда вычислить неизвестного мне В. А.
— Тина, вас трудно узнать, — невольно восхитился я при виде жены покойного Лукашова.
Она и впрямь выглядела эффектно: длинное узкое платье, выгодно подчеркивающее ее по-девичьи тонкую талию и открывающее мраморной белизны плечи с безукоризненной кожей, свежее, пышущее здоровым румянцем лицо, искрящиеся от радостного возбуждения глаза...
— Я вам нравлюсь? — с обезоруживающей непосредственностью спросила она.
— В общем... да.
— Так в общем или да? — смеется звонко и зовуще.
Это уже слишком! В конце концов я на службе и пришел сюда по делу. Я мотаю упрямо головой и говорю:
— Тина, у меня к вам есть один вопрос...
— Очень важный? — лукаво спрашивает она. — Может, ваш вопрос подождет? А мы тем временем выпьем кофе.
— Спасибо, нет, — решительно жгу я мостик, который она пытается проложить между собой и мной. — Кофе как-нибудь в следующий раз.
— Я вас внимательно слушаю, — с легкой обидой отвечает она.
— В первую нашу встречу я спросил вас, не случились ли какие важные события за день-два до смерти вашего мужа. Помните?
— Припоминаю... — она вдруг напряглась, посуровела.
— Ну и?
— Я ведь вам тогда ответила.
— Ваш ответ я не забыл. Но тогда, как мне кажется, вы находились ну, скажем, в шоке и просто не могли все вспомнить...
Я бросаю ей спасательный круг. Ну возьми же его, возьми! Не нужно лезть в дебри лжи и недомолвок. Мне этого почему-то так не хочется.
Нет, она не приняла мою жертву. Или не захотела, или просто не поняла.
— Это допрос? — вдруг резко спрашивает она.
Нечто подобное я предполагал. По женской логике, если хочешь скрыть смущение или промах, нужно сразу переходить в атаку. Ах, Тина Павловна, какая жалость, что я не пришел к вам просто в гости, попить, к примеру, кофе с коньяком... А что касается вашей «атаки», так ведь не зря мне пять лет кое-что вдалбливали в голову на юрфаке университета и уже три года натаскивает Палыч.