Конь мой вихрем носился по улицам крепости, и я оставил позади свой отряд, который не успевал следовать за ним. Когда турки вышли из города и дверь была уже закрыта, я остановился среди базарной площади и хотел приказать трубить сбор. Но, повернувшись, к моему великому удивлению, я увидел, что все улицы пусты: ни трубачей, ни гусар, – я был один, как в пустыне!..
«Где же они? – подумал я и стал уже беспокоиться. – Должно быть, заблудились в незнакомом городе среди тесных улиц! Нет, сильно отстать они не могли! – успокаивал я себя, – они скоро нагонят меня…»
Ожидая гусар, я подъехал к колодцу, стоявшему посередине площади, чтобы дать измученному коню напиться. Он начал пить и пил так жадно, что можно было подумать, что его жажде не будет конца. Мне до этого никогда не приходилось видеть, чтобы конь мог выпить столько воды. Наконец загадка разъяснилась. Я оглянулся и увидел ужасную вещь! Что бы вы думали?.. Я сидел на одной половине коня! Задней половины не было, она была точно отрезана. Сколько конь выпивал воды, столько сейчас же выливалось сзади на землю, и внутри животного не оставалось ни капли. Моему удивлению не было конца, я не мог понять, как это случилось! В этот момент ко мне подъехал вестовой, а за ним и остальные гусары. Все начали восхвалять меня, и пожелания дальнейших удач лились неудержимым потоком. Потом гусары рассказали мне следующее.
Преследуя по пятам бегущего неприятеля, я оставил свой отряд далеко позади и загнал бежавших турок в крепость. В то время, когда я с лошадью находился под воротами, тяжёлая железная дверь внезапно опустилась и отрезала заднюю половину моей лошади. Но это нисколько не помешало передней части бежать за неприятелем. Наоборот, почувствовав лёгкость, лошадь помчалась вперёд ещё быстрее. Отрубленная половина некоторое время оставалась неподалёку от ворот, брыкаясь и разгоняя турок ударами копыт, а затем ускакала на ближайший луг, где я, вероятно, её и найду. Я тотчас помчался на указанный луг. К моей великой радости, я действительно нашёл там другую половину лошади, выделывавшую удивительные прыжки.
Не оставалось никакого сомнения в том, что обе половины моей лошади были живы, и я тотчас послал за ветеринарами и кузнецами, чтобы они сообща решили, как их соединить. Недолго думая, они решили сшить их прутьями лаврового дерева. Рана очень скоро совершенно зажила, не оставив никаких следов. Но при этом произошло нечто невероятное. Побеги пустили корни, и на теле лошади выросло большое лавровое дерево с прекрасными ветвями, образовавшими нечто вроде беседки. Таким образом, я был увенчан густым невянувшим лавровым венком и так не раз с триумфом въезжал в занятые города и крепости.
Упомяну ещё об одном случае, который произошёл после жаркого боя. Я так храбро, долго и так беспощадно дрался с неприятелем, что моя правая рука помимо воли продолжала подниматься и опускаться после битвы. Все мои усилия остановить её оказались безрезультатными, я боялся ранить себя или своих товарищей. Чтобы остановить руку, мне пришлось подвязать её, как после вывиха, и в таком положении носить в продолжение восьми дней.
Вы ещё не забыли, вероятно, моего рассказа о том, как я у всех на глазах вскочил на взбешённую лошадь и, усмирив её, заставил исполнять все мои желания. Этот мой поступок не позволит вам усомниться в том, что я намерен сейчас рассказать.
Мы осаждали город, название которого, право, уже забыл. Главнокомандующему очень важно было знать, что делается в неприятельском лагере. Проникнуть же туда не было никакой возможности, потому что нужно было пройти через все караулы, форпосты и укрепления. Осмелиться на такую вылазку никто не решался, так как никто не хотел идти на верную смерть.
Преисполненный храбрости, горя служебным рвением, я решил взяться за это дело. Я стал возле нашей большой пушки и в тот самый момент, когда раздался выстрел, вскочил на ядро и вихрем понёсся в город. Когда я был уже почти над самым городом и ядро начало опускаться, мне пришла в голову новая мысль.
«Так! – подумал я. – Попасть в город легко, но как оттуда выйти? Что будет со мной, когда я появлюсь среди своих врагов? Ведь со всяким подозрительным человеком в таких случаях поступают, как со шпионом, и меня повесят на первом попавшемся дереве. Нет! – думаю я. – Это совсем недостойная смерть для барона Мюнхаузена».
Во время моих размышлений я заметил, что мимо меня пролетало ядро, пущенное из неприятельского города в наш лагерь. Я решил воспользоваться его услугами, быстро перескочил на него и, совершенно невредимый, счастливо возвратился к своему отряду, не выполнив, однако, своей задачи. Моя поездка на ядре в лагерь неприятеля вызвала много толков и удивления, но я не обращал внимания на похвалы, так как был очень огорчён тем, что мне не удалось исполнить своей миссии.
Вам уже известна моя ловкость, отвага, неустрашимость и настойчивость, но и лошадь моя нисколько не уступала мне в этом отношении. Ни рвы, ни овраги, ни заборы не пугали её, – она всегда шла вперёд, не страшась препятствий.
Однажды я выехал в поле освежиться после долгих и кровавых битв. Неожиданно из-под ног лошади выскочил заяц и побежал через дорогу. Я стал его преследовать. Спасаясь от меня, заяц перебегал дорогу в ту минуту, когда по ней проезжала карета с открытыми окнами; в карете сидели две очень хорошенькие дамы.
Я уже оробел, так как моя лошадь с разгону могла разбиться о карету, но, к моему удивлению, лошадь так быстро и легко проскочила через открытые окна сквозь карету, что я не успел даже снять шляпу и раскланяться с дамами.
Когда я очнулся от смущения и оглянулся, мы находились уже очень далеко от дороги и, как потом оказалось, обогнали зайца на полмили, а заяц стал на задние лапки и с презрительной иронией смотрел на нас. Я был уверен, что мы в несколько минут нагнали бы его, если бы вернулись обратно, но я не хотел больше из-за зайца беспокоить свою лошадь.
Приключения барона Мюнхаузена в плену у турок и возвращение на родину
В жизни очень часто случаются неожиданности. Как мне ни везло во время турецкой войны, а конец всё же был невесёлый. Не помогли мне ни ловкость моя, ни мужество, ни быстрота и выносливость моей лошади. Я попал в плен к туркам, разделив эту несчастную участь со своими товарищами. Вообще плен не страшен, но для военного человека очень тяжёл, так как неприятно сознавать свою беспомощность, в то время как твои соратники доблестно защищаются и покрывают себя славой новых побед. На меня хуже всего подействовал странный обычай турок продавать пленников, как невольников, в услужение сановникам.
К моему несчастью, меня не выменяли на какого-нибудь пленного турка, а отправили в турецкую столицу Константинополь и продали в рабство. Я был принуждён исполнять странную работу, не трудную, но очень скучную: меня назначили пчеловодом в саду султана. Я должен был каждое утро выгонять всех пчёл на луг, пасти и сторожить их там целый день, а к вечеру опять загонять всех до одной в ульи. Признаться, мне, начальнику целого отряда гусар, такое занятие было очень обидным, но делать было нечего, и я решил примириться со своим новым положением. Моя осведомлённость во всех делах и здесь помогла мне, – я очень скоро познакомился со всеми своими воспитанницами и мог свободно отличать одну от другой. Как-то вечером я загонял своих пчёл в ульи и заметил, что одной из них не хватает. Оглянувшись, я увидел, что два больших медведя напали на бедную пчёлку. Видно, они хотели разорвать её в клочки, надеясь полакомиться мёдом. Подойти к ним без всякого оружия было опасно, а со мной не было ничего, кроме серебряного топора. Каждый раб султана, служивший в его садах, имел при себе такой серебряный топор. Я бросил его в медведей, чтобы хотя бы напугать их. В медведя я не попал, но мне удалось освободить несчастную пчёлку от страшных зверей, так как они испугались и быстро удалились в лес. Топор же, брошенный с большой силой, пролетев над головами медведей, летел всё выше и выше, пока, наконец, не упал на Луну.
Как его теперь достать? Где я возьму такую лестницу, чтобы влезть на Луну? Тут я вспомнил, что турецкие бобы растут быстро и часто достигают необыкновенной высоты.
«Попробую, может быть, что-нибудь из этого и выйдет!» – подумал я и немедленно посадил в землю несколько бобов. И что вы думаете? Последствия превзошли все мои ожидания! Боб стал расти так быстро, что моему удивлению не было конца. У меня на глазах стебель тянулся вверх и, наконец, поднялся так высоко, что через несколько часов его верхушка спряталась в небе и своими усиками зацепилась за нижний рожок Луны. Я был в полной уверенности, что вся Луна обвита цепкими усиками бобов, и немедленно полез по крепкому стеблю на небесное светило.
Мне пришлось употребить много сил и настойчивости, чтобы справиться с назойливыми усиками, которые завивались о мои руки и ноги, но в конце концов я добрался до Луны без всяких серьёзных повреждений.
Найти серебряный топор было очень трудно, – там всё блестело, будто выкованное из серебра, и в таком сверкании невозможно было сразу его рассмотреть. Всё же через несколько часов я нашёл его в большой куче соломы и другого мусора.
Теперь нужно было спуститься обратно на Землю, так как жизнь на Луне мне показалась непривлекательной. Но, пока я искал свой топор, жгучие солнечные лучи так высушили усики и все листья моего боба, что он мог рассыпаться в любой момент. У меня же не было никакого желания при спуске сломать себе шею, и я стал придумывать другой способ передвижения.
«Что же мне делать?» – грызла меня неотступная мысль. Я вспомнил про солому, в которой нашёл свой топор, и сейчас же свил из неё длинную верёвку. Обрадованный собственной находкой, я быстро привязал конец верёвки к одному из рогов Луны и с осторожностью стал спускаться по ней вниз. Моя левая рука скользила по верёвке, а правой я держал свой топор. Таким образом я прополз по верёвке до самого конца, а дальше – хоть виси между небом и землёй! Но я быстро догадался, как помочь горю: обрубил у себя над головой лишний конец верёвки, привязал его к нижнему и стал опять спускаться. Так я подвигался всё ниже и ниже, пока не добрался до облаков. Но от частого обрубания и связыв