Можно, конечно, было тут же и выйти на берег, но выходить совсем не хотелось. Тогда Гришка придумал себе дело в воде: окинув хозяйским взглядом пристань, он постоял минуту, будто задумавшись.
– Посмотреть, хорошо ли лодка привязана? – сказал он наконец и, прямо против течения, разгребая сапогами воду, зашагал к пристани.
Он доверху подтянул голенища, но возле самой лодки все равно черпнул бы сапогами, если бы не успел рыбкой навалиться на корму и задрать ноги кверху. Потом он перелез на нос, перебирая мокрую веревку, подтянул лодку к пристани и нащупал узел. Узел ему не понравился – слабо затянут. Гришка дернул за свободный конец, узел сразу
распустился,
веревка выхлестнулась из кольца, а
Гришка поскользнулся и растянулся поперек банки. Он сразу вскочил, но течением нос лодки уже отвернуло от пристани. Гришка кинулся на корму, но и корма уже отошла далеко, а грести и цепляться было нечем.
Гришка прикинул глазом: доплыть тут не штука, лодку вот только бросить придется. Но это тоже не беда: все равно прибьет ее куда-нибудь, а не прибьет – у отца новая есть лодка, еще лучше. Уже и осмоленная, только спустить осталось. Значит, пока не поздно, нужно плыть. А то унесет на середину – оттуда и не доплывешь...
Вдруг Гришка вспомнил о сапогах. Лодку-то можно бросить, а сапоги не бросишь. И в сапогах не поплывешь –
вон они какие, в палец подметки. . Сразу потянут на дно, а здесь глубина от самого берега начинается. . Разуться да на лодке оставить их? Но об этом Гришка даже и думать не хотел.
Так, ничего не придумав, Гришка сел на банку. А лодку тем временем вынесло поближе к середине реки, на самый фарватер, и потянуло прямо вниз по течению. Шел отлив, и вода быстро скатывалась в море.
Гришка осмотрелся. Солнце уже закатилось за сопку, но было еще светло. Слева, прямо над их маленькой пристанью, высокой стеной уходил под самое небо зеленый берег. Справа, призрачный и далекий, в плотном куполе дыма кораблей и заводов, раскинулся город Николаевск.
Над Амуром, гладким, как зеркало, чуть-чуть курился туман, и на всей реке, сколько хватал глаз, – ни парохода, ни катера, ни паруса. .
Тут только Гришка понял, что попал в настоящую беду. Он чуть не разревелся, но вспомнил про сапоги и реветь не стал. Почему-то показалось ему, что вот-вот, само собой, придет спасение: или лодку прибьет к берегу, или на буксир подберет его кто-нибудь, или отец догонит на катере. Так или иначе – не дадут ему пропасть. А раз так, то и горевать нечего.
Забыв об опасности, Гришка стал думать о том, как осенью он придет в школу, как все будут завидовать его сапогам; потом вспомнились ребята, учителя.. Свернувшись калачиком, Гришка согрелся и незаметно заснул крепким сном. Спал он долго.
А когда проснулся, уже совсем стемнело, и берегов не стало видно. Дул холодный ветер. Сердитые волны колотили и швыряли лодку. На дне появилась вода. Кругом шумело пустынное, темное море.
Спать совсем не хотелось, зато захотелось есть, так что от голода сосало под ложечкой.
Вдруг Гришке показалось, что в море блеснул огонек.
Он пригляделся – над самой водой плыла навстречу желтая звезда. Потом выглянули из темноты еще две звездочки – зеленая и красная. Гришка понял: прямо на него шло самоходное судно. Он не спускал глаз с цветных огоньков.
Они быстро надвигались. Сквозь шум волн, ставший уже привычным, Гришка расслышал недалекий стук машины.
Еще не решив, что делать дальше, Гришка встал во весь рост, но тут вдруг что-то тяжелое ударило в борт лодки...
Лодка крякнула и повалилась набок. Из темноты надвинулась неясная громадина. Гришка кинулся отпихивать ее руками, он закричал и тут нечаянно нащупал в темноте что-то жесткое и твердое вроде толстой холодной доски. Он ухватился за эту доску. В то же мгновение вода с шумом хлынула в лодку, лодка ушла из-под ног и пропала. А Гришка так и остался висеть. Со всех сторон его обдавали холодные брызги, он уже вымок до нитки, но не замечал ничего. Крича и болтая ногами, Гришка с каждой секундой крепче впивался руками в холодную доску, понимая, что в этом его спасение.
Вдруг откуда-то сверху упал свет. Гришка быстро огляделся и ясно увидел, что висит над водой, уцепившись за лапу якоря.
– Эй, не скули, парень, держись! – крикнул кто-то сверху.
Свет погас. Стало еще темнее.
Вот тогда Гришке сделалось страшно. Он почувствовал, как слабеют руки. Одежда отяжелела от воды. Вотвот, казалось ему, он отпустит якорь. . Он зажмурился от страха, но тут чья-то сильная рука обхватила его поперек живота.
– Хватайся за трап, дурень! – услышал Гришка тот же голос и, пошарив руками, ухватился за веревку.
Потом нащупал другую веревку, ногой поймал ступеньку и, утвердившись на веревочной лестнице, раскачиваясь и ударяясь о мокрый борт, полез кверху. Невидимые руки подхватили его под мышки и как пушинку вынесли на палубу. Вспыхнула люстра на мачте, палуба осветилась.
Какие-то люди обступили Гришку, его о чем-то спрашивали, но он с перепугу едва стоял на ногах и громко стучал зубами. Потом, подхватив под руки, его повели куда-то по мокрой палубе, и он сам не заметил, как оказался в большой светлой каюте. Посредине каюты стоял стол, обитый белой клеенкой, вокруг стола с трех сторон – мягкие кожаные диваны. Над столом висела яркая лампа.
Лампа качалась, и вся каюта тоже качалась. Гришку посадили на диван. Мутные ручейки натекли с его одежды на кожу дивана и змейками побежали по палубе. Гришке почему-то очень стыдно стало за эти ручейки. Он попробовал ладонью задержать их и оглянулся.
Напротив за столом сидел усатый старик в черном кителе с золотыми нашивками на рукавах. Он с интересом посмотрел на Гришку и строго спросил:
– Сколько было-то?
Гришка не понял.
– Сколько вас в лодке было, кто да кто, говорю? – сердито сказал старик, и Гришка совсем испугался.
– А никого, дядя, не было. Я один, – сказал он и разревелся.
– Добре, – сказал старик. – Раз один, тогда и реветь нечего. В море и так рассола хватает. А ну, раздевайся-ка, живо!
– А зачем раздеваться-то? – всхлипнул Гришка и покорно стал расстегивать рубашку.
– Драть тебя буду – вот зачем. Чтобы в море один не шлялся! – ответил сердитый старик и крикнул кому-то: –
Стеганку новую принесите, поаккуратнее выберите, да поскорее!
«Стегать будет», – подумал Гришка и поежился. Он решил, что стеганка – это что-то вроде собачьей плетки, и боязливо поглядывал на дверь, ожидая, когда принесут эту плетку. Но вместо плетки принесли ватную куртку и такие же штаны.
– А ну-ка, живо скидай свою робу да одевайся в сухое.
Не стану я тебя драть. Давай лучше чай пить, – сказал старик и улыбнулся одними глазами.
Гришка быстро скинул мокрую одежду, набросил куртку, не снимая сапог, натянул огромные штаны. Старик сам подвернул ему рукава и усадил рядом с собой на диване. После мокрой рубахи в ватной стеганке показалось так тепло, что Гришка сразу разомлел. Как сквозь сон видел он, что дневальный принес ярко начищенный чайник, что на столе появился хлеб, сахар, брусника, соленая рыба и другая еда. Кто-то расспрашивал Гришку, как он попал в море один в такую пору. Гришка ел, пил, отвечал что-то, а потом, не вставая из-за стола, уронил голову прямо на клеенку и заснул.
Проснулся он в другой каюте, на другом диване. Над ним стоял вчерашний старик и тормошил его:
– Эй ты, заяц морской, вставать пора!
Гришка поднялся и увидел, что тут же на диване сложена его высушенная одежда. Рядом с диваном стояли и сапоги. Гришка вскочил, оделся и стал обуваться. А старик взял другой сапог и долго рассматривал его со всех сторон.
– Да, брат, сапоги у тебя важнецкие, настоящие морские, – сказал он наконец. – Ты где же такие спроворил?
– Отец подарил, – сказал Гришка и, вспомнив отца, спросил растерянно: – А как же он-то теперь, без меня-то?
– Без тебя-то? – удивился старик. – А очень просто: никуда он без тебя-то не денется. Адрес свой знаешь? Ну и молодец. Сейчас дадим ему радио: так, мол, и так, живздоров, пионерский привет и прочее, тому подобное. Не скучайте, мол, ждите.. Ты у нас пока поплаваешь, ума понаберешься. А сапоги береги, другие такие не скоро заведешь. Да нос вытри. Ясно?
– Ясно, – пробасил Гришка и вытер нос ладонью.
– А раз ясно, тогда пойдем чай пить. Умывайся давай, да пошли.
Пока шли в столовую, Гришка узнал, что старик этот –
капитан, и еще больше стал гордиться своими сапогами.
«Раз уж сам капитан хвалит, значит, правда хороши сапоги», – решил он и к столу сел так, чтобы каждый, кто войдет, видел его ноги. И каждый, кто входил, непременно замечал Гришкины сапоги и каждый говорил что-нибудь вроде того, что, мол, вот смотрите, у парня сапоги-то какие.
Напившись сладкого чаю с брусникой, Гришка вышел на палубу и тут встретился с боцманом. Это был ладный парень, худощавый, но крепкий в плечах, с розовым, будто ошпаренным лицом, с острым носиком, задорно глядевшим кверху, с маленькими веселыми голубыми глазами.
– Что, герой, поденно палубу топчешь? – нажимая на «о», засмеялся боцман. – Ну отдохни, пойдем, я тебе якорь покажу. Не снял бы я тебя вчера с якоря, ты бы небось и сейчас купался.
Гришка перегнулся через борт и глянул вниз: вода с разбегу ударяла в нос судна и вздымалась двумя прозрачными, как стекло, зелеными крыльями. На самом верху эти крылья загибались, рассыпались белыми брызгами, и брызги косым дождем неслись вдоль бортов. Гришка подобрал на палубе щепочку и бросил туда, вниз. Щепочку подхватило сразу; она закрутилась и пропала.
Гришка вспомнил, как висел там на лапе якоря, поежился и с уважением посмотрел на боцмана.
«Вон какой храбрый, – подумал он, – не испугался. А
вдруг бы лестница оборвалась или нога поскользнулась?»
Потом Гришка побывал на мостике и в машине. Он заглянул в камбуз, посидел у радиста, зашел к врачу и часам к одиннадцати успел со всеми перезнакомиться и осмотреть все судно. Как раз к этому времени машина замолчала, и капитан приказал отдавать якорь. А когда судно встало и развернулось носом на волну, моряки все вместе дружно взялись спускать на воду большой моторный катер. Туда, на катер, опустили веревки, инструменты, какие-то бревна и доски, покрашенные в красный и белый цвет. Потом оделись в брезентовые костюмы, натянули резиновые сапоги и один за други