— А, протеже нашего космонавта. Рассказывал я о вас. И про музыку вашу тоже. Только на словах это трудно объяснить, а кассету Николаев зажал. Обещал переписать, но это когда ещё будет, — повернулся ко мне лысоватый полный мужичок в белой водолазке и кожаном жилете.
— Есть у меня с собой и кассета и мастер — тейп, — прищурился я слегка, так как от дыма начало есть глаза.
— Ты посмотри, какие слова нынче в Чебоксарах знают, — улыбнулся Дмитрий Николаевич.
— В Чебоксарах ещё и записывать умеют, не хуже, чем у вас, — отчего-то болезненно я вдруг отреагировал на в общем-то безобидные слова.
— Хм, — глянул толстячок на часы, — Время до съёмок у нас есть. Ну что, товарищи, послушаем, как провинциалы нам нос утрут?
Пересмеиваясь, все четверо поднялись и мы прошли по коридору до двери с надписью "Звукооператорская". Табличка "Тихо! Идёт запись" была погашена, а дверь наполовину открыта, что по летнему времени видимо заменяло собой вентиляцию.
— Максим Исаевич, нам бы фонограмму прослушать, — первым зашёл в двери Дмитрий Николаевич.
— Сейчас сделаем, — принял из моих рук бобину пожилой мужик непрезентабельной внешности, которую дополняли очки с толстыми стёклами, перемотанные с обеих сторон синей изолентой.
Пока все рассаживались на табуретки и колченогие стулья, я осмотрелся.
Мда-а. Оборудование под стать звукооператору. Как по мне, так оно ещё лет пять назад жить устало. Здоровенные гробы в металлических корпусах, выкрашенные молотковой эмалью, уже изрядно потрёпаны, да и половина надписей на панелях стёрлась от старости. Местами вместо ручек стоят разномастные лабораторные "клювики", а в самих панелях не хватает половины болтов.
— Стоп, — на первом же треке замахал я руками, — Куда частоты делись?
— Сколько раз говорил, чтобы головки новые выписали. На этих уже канавы пропилены, — проворчал звукооператор, останавливая прослушивание и снимая с полки аптечного вида пузырёк с надписью "Спирт" на наклеенном на нём лейкопластыре. Рядом стояли другие бутыльки, судя по надписям, с уксусом и ацетоном. Щедро плеснув спирт на кусок ваты, он сноровисто протёр головки магнитофона.
— Ну вот, другое дело, — кивнул я, когда фонограмма пошла с уже приличным качеством.
Следующие три трека прослушали молча, а потом Дмитрий Николаевич сделал звукооператору знак, требуя остановить запись.
— Что скажешь, Максим Исаевич? — спросил он у задумавшегося мастера звука.
— Не у нас записывали. И даже не на "Мелодии". Сначала думал, что "Балкантон" записывал, но пожалуй нет, судя по качеству "Супрафон", не меньше. Хотя, говорили, что для Гостелерадио что-то новое должны были закупить, может оттуда? — вслух высказался звукооператор.
— Понятно, — смешно надул губы толстячок, о чём-то размышляя, — Ладно, вы сидите тут, дальше слушайте, а мы с молодым человеком пойдём поговорим.
С Дмитрием Николаевичем мы вернулись обратно в курилку, по ошибке называемую всеми кабинетом главного режиссёра. К счастью, летнее время позволяло распахнуть половину окна, что главреж и сделал, зайдя в комнату.
— Чай будешь? — спросил он у меня.
— Нет, спасибо, — отозвался я, уже представляя, что эта чайная процедура сама по себе испытание.
На носике алюминиевого электрочайника явственно просматривается этакий коричневый сталактит из накипи, а разнокалиберные кружки, стоящие на столе, отнюдь не блистали первозданной чистотой.
— Ну и Бог с ним. Ты вот что мне скажи, ты на Мосфильме свою музыку давал кому-то слушать?
— Пока нет. Я, знаете ли, жутко самокритичен. Не услышал бы Николаев её у нас в ДК, так я, пожалуй, не скоро бы созрел к тому, чтобы самому её показывать, — лихо сплёл я свои метания в том мире, и сопоставил их с этим.
В самом начале своей музыкальной деятельности, когда я действительно страдал оттого, что слышал, как звучат откровенно трешевые композиции на радио, я всё равно не мог пересилить себя. Казалось, что я свои треки переоцениваю. Выложи их, и тебя с дерьмом смешают. А там, хоть вешайся.
— Не показывал, значит… — задумчиво постучал главреж пальцами обеих рук по столу, — А про Артемьева слышал когда-нибудь.
— Кто же про него не слышал! — откликнулся я, мысленно поставив себе плюс за то, что не поленился просмотреть список самых удачливых композиторов, пишущих музыку для фильмов.
Так-то задолго до моего рождения этот Артемьев уже свалил в Штаты, и вроде что-то там вполне успешно писал для Голливуда.
— Артемьева, нам понятное дело, для нашей серии фильмов не заполучить. Он сейчас только с теми, кто на волне, работает. Михалков, Тарковский, Кончаловский, Шахназаров. А нам, документалистам, где музыку брать? — неожиданно повысил голос Дмитрий Николаевич, стуча по столу сжатым кулаком.
— Да ладно вам. Полно у меня музыки. Я вам и десяти процентов не записал того, что могу за день — другой под ваши требования подогнать, — попытался я успокоить толстячка, лицо которого покрыл нездоровый багрянец. Того и гляди, инсульт хватит, или инфаркт накроет, — А то и новое напишу что-нибудь, если толково объясните, что именно хотели бы услышать.
— Не врёшь? — посмотрел на меня главреж исподлобья, — А-а, вижу, не врёшь. Короче, парень, давай дружить. Пока тебя в художественные фильмы не сманили, я тебе объясню, что с нами тоже можно нормально жить, если тебя медные трубы не прельщают. И ты не думай, что документальные фильмы, это не престижно. Я тебя с такими режиссёрами познакомлю…
— Мне бы деньгами, — почесал я затылок, — И чтобы законно.
Ну, да. Вот такой я простой. Пять минут назад из Чувашии приехал. Ешьте меня тёпленьким. Забалтывайте мне уши.
— Так как не законно. У нас всё чин — чином. Трудовой договор, оплата по тарифам… — всплеснул главреж руками.
— По тарифам Союза Композиторов?
— Э-э… Не знаю. Это потом в бухгалтерии скажут, — признался толстяк, потея.
Млин. Ещё один минус социализму. Даже при приоткрытом окне люди тут пахнут, когда потеют. А когда они сильно потеют, то и пахнут сильно.
— А мне "потом" не надо. Сделаете, "до того, как", считайте, что договорились. С вас Союз Композиторов, с меня музыка. Много музыки, — выделил я голосом ключевые слова.
— Я вам что, Бог?
— А мы поставили друг перед другом непосильные задачи?
— Но поймите, в вашем вопросе от меня не так много зависит. Я понимаю, что ваша фамилия в титрах фильма — это уже серьёзный повод…
— Знали бы вы, как порой трудно сочинить что-то интересное, — в тон ему ответил я, облокачиваясь на стол.
— Хорошо, — тяжело уронил толстячок руки на колени, — Спрошу по-другому. Деньги есть? Я не про командировочные, и не про пятьдесят рублей заначки. Я про приличные деньги. Скажем, про полторы — две тысячи, для начала. В принципе, вопрос решаем, но это Москва. Скажем так, я бумаги составлю, но чтобы их пронесли везде на руках, и получили подписи без промедлений, потребуются знаки внимания. Вы на это пойдёте?
— Деньги сейчас дать? — поинтересовался я, выложив перед собой три пачки червонцев в банковской упаковке, час назад полученные от Николая.
— Я про полторы — две говорил, — проблеял Дмитрий Николаевич, глядя на новенькие банкноты.
— "Но это Москва", — процитировал я ему его недавнюю фразу, — Поверьте, со мной выгодно дружить.
В гостиницу Мосфильма я заселился по командировочному удостоверению и звонку Дмитрия Николаевича, а то что в "люксе" оказался, так это спасибо двадцатипятирублёвой купюре, вложенной в паспорт.
Да, представьте себе, при социализме тоже берут взятки. Ничуть не хуже, чем в моем времени. Разве, что побаиваются. У нас-то взяточники всех мастей не боятся ничего. Начиная с учителей в школах, преподавателей в вузах, и всех остальных, находящихся, как правило, на государственной службе. Не удивлюсь, если кто-то мне скажет, что Россия моего времени бесспорный чемпион по сумме получаемых взяток за год. По крайней мере те миллиарды, которые слишком часто находят у губернаторов или полицейских, меня в этом убеждают.
Как бы то ни было, а заселился я во вполне приличный номер. Не удержался, и полежал минут десять на кровати, устроившись прямо поверх покрывала. Натоптался за день так, что ноги гудят. Давно уже столько пешком не ходил. Впрочем, лежать мне быстро наскучило, а телевизор я здесь стараюсь не смотреть. Я и у нас-то его не жаловал, а тут и вовсе тоска. Ни одной нормальной передачи.
От скуки решил посетить бар. Оказалось, это довольно милое и просторное заведение. Народа немного. Половина столиков пустует. Негромко играет запись оркестра Поля Мориа.
Для начала решил заказать коктейль и осмотреться, для чего и направился к стойке.
— Разрешите, я вас угощу, — обратился я к девушке, водящей пальцем по единственному листку со списком коктейлей, и недовольно морщившей носик. Кстати, довольно симпатичный, как и всё остальное.
Уже минуты три за ней наблюдаю, дожидаясь, когда она определится с выбором и мне можно будет взглянуть на меню.
— Щедрое предложение, особенно если учесть, что продолжения вечера не будет, — посмотрела она через плечо и тут же отвернулась, посчитав сказанное достаточным.
— То есть мы не закажем лёгкий ужин, не наговоримся всласть и даже не познакомимся? — уточнил я на всякий случай.
— И сейчас вы начнёте меня убеждать, что никаких иных планов вам даже в голову не приходит? — уже более заинтересованно осмотрела меня девушка, оставив в покое скудное меню бара.
— Наверное надо бы, но нет, не буду, — постарался я изобразить самую обаятельную улыбку из своего арсенала.
— Значит будете рассказывать, что вы гениальный режиссёр, и вам кровь из носу требуется исполнительница главной роли, — заметила девушка, умудрённая опытом общения с противоположным полом в таком специфическом месте, как бар гостиницы Мосфильма.
— Нет, тоже не буду, — подтянул я к себе освободившееся меню, — Я всего лишь музыкант, написавший музыку для документального фильма. К счастью, музыка режиссёру подошла, и мне пришлось задержаться на оформление документов.