ной улыбке.
— Дижан? О, узнаю знаменитого золотогривого льва! Вы окончили младшее отделение? Замечательно! Два моих кузена тоже когда-то учились там. Прекрасное образование. История… Юриспруденция… Прекрасно!.. Ха, даже ботаника и химия… Ну, это не так важно. Итак, что бы вы желали?
— Устроиться.
Я сказал, что хотел бы продолжать образование, но надо зарабатывать деньги. Сказал, что хотел бы приложить свои знания к полезному делу. Об арене в тот момент я вспоминал с отвращением.
— Устроиться? — переспросил Хелли. — Ах, как просто! Это мне нравится. Но вы задаете мне невыполнимую задачу. Свободных мест нет. То есть они существуют, их много, но… но они для вас неподходящи…
— Не совсем понимаю, мистер Хелли.
— Вижу, что совсем не понимаете. Здесь очень сложные взаимоотношения. Место, которое может занимать туземец или полутуземец, не должен занимать европеец, а тем более наш соотечественник. Вы откуда родом?
— Из Эшуорфа.
— Боже, из Эшуорфа!.. Тем более. В глазах окружающих каждый из нас должен являть собою истинного джентльмена, быть респектабельным, всегда чисто выбритым, безукоризненно одетым, с местным населением держаться сухо, твердо, без фамильярностей. Надеюсь, вы усвоили это еще в колледже? Тогда вы можете рассчитывать на успех.
Мне показалось, что Хелли заговаривает мне зубы, и я произнес именно сухо и твердо:
— Мистер Хелли, я хотел бы перейти ближе к делу…
Хелли кивнул головой.
— Наша контора располагает неограниченными возможностями. — Взяв со стола длинную книгу с надписью «Реестр», он начал ее перелистывать. — Садовник, портье… Видите? Портье… Не могу же я вас поставить портье… Ха, майор Севедж ищет повара… Ясно, что я к нему пошлю китайца — они отличные повара… Ах, вот… но… — Он медленно положил книгу на стол и любезно произнес: — Двадцать пять…
С изумлением я посмотрел на Хелли.
— Что?
Очаровательная улыбка озарила его пухлое лицо.
— Двадцать пять процентов вашего будущего жалования будет поступать в пользу нашей конторы еженедельно в течение года. За комиссию, переговоры, рекомендацию…
Я вспомнил дельный совет торговаться и произнес, смягчая сухость тона легкой улыбкой:
— Десять в течение трех месяцев.
Хелли возразил, и мы начали торговаться. Я не уступал, надеясь, что мы не сойдемся и сейчас же расстанемся. Ведь эта контора не единственная здесь. Но Хелли приводил десятки доводов, угостил меня водой со льдом, делал арифметические выкладки и все в таком любезном тоне, что я махнул рукой:
— Десять и четыре.
Хелли рассмеялся.
— Вы, мистер Пингль, прирожденный коммерсант. Очень приятно иметь деловые переговоры с таким джентльменом. Разрешите поздравить… Вы уже поступили на службу…
— Но я никогда не служил поваром! — воскликнул я.
— Боже, за кого вы меня принимаете? — всплеснул пухлыми руками Хелли. — Вы поступили не к майору Севеджу. Между нами говоря, он старый брюзга и у него не уживаются даже китайцы. Нет, вы сейчас направляетесь к мистеру Поллоку, владельцу табачной фабрики. Он нуждается в дельном молодом человеке, которого он мог бы посылать совершенно доверительно на свои плантации. Вы будете очарованы должностью.
Ласкающим движением Хелли нажал кнопку. Где-то звякнул сигнал, и молодой индус в белой куртке вырос у двери.
— Али, проводи сагиба Пингля к сагибу Брайту, — приказал слуге Хелли, слегка сдвинув брови. Потом любезно обратился ко мне: — Старший клерк сейчас оформит нашу сделку, я распоряжусь по телефону. До свидания, мистер Пингль. Надеюсь, что в самом непродолжительном времени вы снова навестите меня и сообщите, как вам понравилось у мистера Поллока…
О, я был неопытен тогда и совсем не искушен в людях.
Мистера Хелли я подозревал только в излишне предупредительном отношении ко мне. Сделка была оформлена мистером Брайтом, сухим корректным клерком, причем мне пришлось уплатить аванс за неделю вперед. С рекомендательным письмом от конторы «Хелли и сын» я направился к табачной фабрике Поллока.
Улицы, по которым я пробирался, были грязны и отвратительны — узкие щели между рядами двухэтажных домов. Я перепрыгивал через лужи помоев. Тротуаров тут не было и в помине. С балконов свешивалось какое-то тряпье. Голые бронзовые ребятишки возились в пыли, играя в несложную игру, состоявшую в перекидывании черепков. Дети всегда и везде одинаковы. Женщины с разноцветными повязками на черных прямых волосах что-то кричали ребятишкам гортанными голосами. Полуголые мужчины молча сидели у стен на корточках и не замечали меня.
Несколько кирпичных зданий, окруженных забором, представляли собой фабрику. Я прошел мимо открытых сараев, где индусские мальчики и девочки перебирали вязанки табака. Мне указали на дом в глубине двора. Там перед террасой двое слуг держали под уздцы великолепного стройного жеребца светло-каштановой масти. Я подошел к террасе, когда на ней появился высокий худощавый человек, затянутый в щегольской костюм для верховой езды.
Он застегивал кнопки на лайковой перчатке, держа под мышкой стек с серебряной ручкой.
Это был сам Поллок. Прочитав письмо, он сначала небрежно взглянул на меня, потом тонкая усмешка пробежала по его безукоризненно выбритому лицу.
— Вы будете служить вторым клерком, Пингль, на плантациях Вахраджа. Отправляйтесь в контору.
Слуги подвели жеребца. Сделав изящное движение стеком, Поллок ловко вскочил в седло и рысью поехал по двору к воротам.
Признаться, я с завистью смотрел вслед удалявшемуся всаднику.
В конторе фабрики десяток клерков усердно трудились над бухгалтерскими книгами. От директора конторы, маленького лысого старика мистера Кесса, я узнал все, что меня интересовало.
— Сегодня вечером отсюда едет Джим Харл, — сказал Кесс, щуря на меня подслеповатые глаза. — Он давно служит в Вахрадже. Поезжайте вместе. Он где-то здесь, поищите его сами.
Не успел я выйти от Кесса, как раздался пронзительный звук колокольчика, и вся контора пришла в радостное оживление. Задвигались стулья, захлопали ящики столов, раздался громкий говор клерков. Рядом из зала вышли машинистки. Слышались их веселые отрывочные восклицания.
Рыжеватый малый запер ящик под пюпитром, надел соломенную шляпу и в этот момент обернулся в мою сторону.
— Алло, — сделал он приветственный жест рукой. — Вы как будто новенький? Давайте знакомиться. Харл…
— Джим Харл? — спросил я, пожимая руку. — Я вас ищу. Я назначен клерком на плантацию…
В двух словах мы выяснили все.
— А теперь давайте скорее уносить отсюда ноги, чтобы не попасться на глаза Кессу, — заторопил меня Джим. — Я еще не закончил хвостика одной бумаги, и старик может меня задержать. А я голоден, как тигр перед заходом солнца. У вас тоже очень алчный взгляд. Я знаю, где хорошо кормят. Есть один очень приличный и дешевый пансион. После мы вернемся, выслушаем напутственную проповедь Кесса и отправимся на вокзал.
По дороге в пансион и за обедом Джим засыпал меня вопросами:
— Как вы попали к Поллоку? Через Хелли? Это ужасный жулик. Его агенты, вербуя клиентов, разыгрывают из себя незаинтересованных и даже предупреждают, что надо торговаться о процентах. Сколько он сорвал с вас?
— Десять на четыре месяца.
— С него вполне хватило бы и шести. В год это составляет два на сто, нормальная рента. Вы еще неопытны, Пингль, — серьезно сказал Джим. — Доверьтесь мне… Вам надо освоиться с местными нравами и обычаями. Иначе вы пропадете.
А я думал о Хелли и его хитроумной системе улавливания клиентов.
II
И вот я живу в Вахрадже, затерявшемся в джунглях Среднего Пенджаба. Несколько бедных деревень скопилось на берегу реки, а вокруг расстилаются крохотные крестьянские поля и обширные плантации мистера Поллока.
С террасы бунгало, в котором живем мы с Джимом, видны хижины ближайшей деревни Ранбир. Здесь чрезвычайно сложны земельные отношения. Земля принадлежит радже Данби-Ганджу, живущему среди богатого фруктового сада в двухэтажном доме, причудливо украшенном резьбой по дереву и камню. Раджа имеет дворню и управляющего по имени Сэтх-Нагр, который ездит на маленькой лошадке по деревням и собирает налоги. Поллок арендует плантации через доверенного Уолсона, командующего целым штатом надсмотрщиков над рабочими плантаций и складов.
— За каким дьяволом принесло вас, Пингль, в эти проклятые места? — спросил однажды вечером Джим Харл, валяясь в гамаке и куря папиросу за папиросой, чтобы отогнать комаров, налетевших с реки. — Какое крушение претерпели вы в жизни?
Я рассказал ему о родном городе, не углубляясь в детали моей биографии.
— Так, — пробормотал Джим. — Ну, уж клерком-то в табачной конторе вы могли бы устроиться и в метрополии. Другое дело я, мне туда нельзя и носа показывать. Небольшое недоразумение с полицией, и мне пришлось отчаливать…
— Я все-таки надеюсь на лучшее, — сказал я, прислушиваясь к монотонному пению, доносившемуся из деревни.
— Вам пока не остается ничего иного, Пингль, — отозвался Джим. — Но почва для надежд быстро истощается. Круг замыкается, и часто хочется подыскать хороший гвоздь в стене, чтобы повеситься на собственных подтяжках.
— Джим, вы пессимист, — поморщился я.
— Судите сами. В Краунтоне я оставил мать и сестренку, думая помогать им. Но вот уже четыре года, как я не могу выкроить пенни из того, что зарабатываю. Жизнь дорога, но я не вхожу в сделку с подрядчиком. Если я потеряю остатки честности, душа моя сделается, окончательно нищей. Меня пока еще бодрит табак, который здесь ничего не стоит, вы понимаете…
Очень зло Джим рассказывал о Поллоке.
— Он красовался на своем Толли, когда вы с ним познакомились? Это его обычный моцион. Жизнь Поллока так приятна, что ему не хочется расставаться с ней раньше времени. Он боится излишнего похудания так же, как и ожирения. Седину считает ужасным предвестником старости, к табачному дыму относится с отвращением, а сам на сигаретах нажил состояние. Каждое утро меряет себе температуру. Доктор обедает у него по субботам и прописывает диету на неделю вперед.