Чтобы уж потом не путаться и не сбиваться, Андрэ заранее начертил себе маршрут, от которого, впрочем, всегда можно будет отступить, если понадобится. Маршрут от Валлулы шел через форт Веллавеллу, городок Уэтсбург, Туканнор и Пэлуз-Фэрм на правом берегу Снэк-Райвера. Пэлуз-Фэрм на их пути был последним цивилизованным пунктом, после которого охотников ожидала ночевка под открытым небом. Но это их нисколько не смущало.
Известие об их отъезде в опасную экспедицию произвело большое впечатление на служащих в гостинице, где они остановились. В числе этих служащих был конторщик, канадец родом, с самого приезда оказывавший «французам из старой Франции» особенное внимание. Вместе с другим конторщиком, чистокровным янки, он помогал Андрэ составлять маршрут. Когда Андрэ произнес слово «Туканнор», клерк-француз вдруг перебил его.
— Слышите, Дик, — обратился он к товарищу-янки, — джентльмен хочет ехать в Туканнор.
— Слышу, — отвечал Дик, раскачиваясь в кресле-качалке и метко сплевывая на колонну слюну с табаком.
— Разве мародеры-«просверленные носы» не там оскальпировали мужчин и увели в плен детей и женщин?
— Нет. — отвечал Дик, — это было в Эльк-Сити, в Айдаго.
— Ну, так это там река вышла из берегов и смыла весь город?
— И это было не там, а в Льюизтоне, неподалеку оттуда.
— Между тем я точно помню, что в Туканноре что-то подобное случилось.
— Yes. Ковбои захватили город и три четверти домов сожгли за то, что жители не захотели дать им водки.
— Вот видите!
— Это было уже месяц тому назад. С тех пор деревянные дома отстроили заново, а из ковбоев повесили несколько человек. Даже телеграф теперь восстановлен.
— Все-таки, господа, вы примите меры. Ведь тут не Канада, где правительство хорошо обращается с индейцами и они друзья белым. Мне будет жаль, если с вами случится несчастье. Ведь мы одной крови!
— Спасибо, дорогой земляк, — проговорил Андрэ, пожимая руку конторщику, — мы будем осторожны.
Только еще через день друзья могли наконец выехать, доверившись пресквернейшей железной дороге, проведенной по левому берегу Колумбия-Райвера. Полотно было отвратительное, шпалы лежали почти без балласта. Поезд же был, впрочем, недурен. В Европе почти ничего не знают о пульмановских вагонах, называемых по имени их изобретателя и принятых почти на всех американских дорогах. Это настоящие салоны в двадцать пять метров длины, с раздвижными креслами, расставленными одно против другого и на ночь сдвигающимися, так что получается великолепная постель с матрасом, подушками, простыней и одеялом, содержимыми в безукоризненной чистоте.
Из вагона можно пройти в курильню, в умывальню со свежей водом, мылом, полотенцем и т. д. и, наконец, в ватерклозет. Все вагоны соединены между собой тамбурами, так что можно свободно и безопасно передвигаться по всему поезду. Наконец, на дальних линиях к поездам прицепляются особые вагоны-рестораны, заменяемые при небольших перегонах вагонами-буфетами.
Впрочем, мы еще будем иметь впоследствии случай поговорить обо всех этих американских новшествах и тогда опишем их подробно, а теперь это было бы еще не к месту и не ко времени.
Поезд с нашими друзьями вышел из Портланда и благополучно прибыл в город Даллас, где кончается речное судоходство по Колумбии.
Все притоки этой большой реки с бассейном в 800 000 квадратных километров, что в полтора раза превосходит площадь Франции, соединяются здесь в одно русло шириной в тысячу двести метров. Но выше города это русло сужается базальтовыми скалами до ста метров, зато глубина достигает местами тысячи метров.
Через этот единственный проток, без которого весь бассейн превратился бы во внутреннее озеро, как раньше это и было, река Колумбия вбрасывает свои воды в Тихий океан.
Таких проломов, пробитых в Каскад-Рэндже водами, текущими в Тихий океан, всего два: этот и еще один — на севере, через который выносит в океан свои воды река Фрозер.
Андрэ едва успел все это объяснить и показать своему другу, как поезд, адски раскачиваясь и прыгая на скверно уложенных рельсах, повернул на восток и покатился по бесконечной прерии вдоль левого берега реки.
Глава IV
Железная дорога будущего. — Валлула. — «Салоны». — Ужасная пища, невероятная смесь. — Обед пастора. — Поиски лошадей. — Маленькие люди любят большие вещи и рослых коней. — Лошадь Фрикэ. — Фрикэ отказывается от услуг незнакомца, предлагающего подсадить его на громадную лошадь. — Драматические последствия этого отказа. — Сильная, но короткая борьба. — Полковник-кентукиец шести футов ростом поколочен парижанином, который на целый фут ниже. — Все хорошо, что хорошо кончается.
В описываемое время Северо-Западная железная дорога не была еще достроена, несмотря на самую невероятную рекламу ее. Конечным пунктом от Чикаго был Бигорн-Сити на Йеллоустон-Райвере, а конечным пунктом с запада на восток была Валлула. Между ними еще оставалось более тысячи двухсот километров. Конечно, для американцев, замечательных мастеров железнодорожного дела, ничего бы не стоило проложить линии такой длины, если бы на пути не пришлись Скалистые горы, это обстоятельство затруднило и замедлило постройку, несмотря на обилие долларов дяди Сэма и на его строительные способности.
С неимоверной тряской, кое-как прибыл в Валлулу поезд, в котором ехали Андрэ и Фрикэ.
Служащие на железной дороге рассказали, что в Валлуле сейчас полторы тысячи жителей, но года через три-четыре будет двадцать. Теперь это был еще очень маленький городок, но детство его уже ушло в прошлое. Жители помещались не в палатках и фурах, а в домах; улицы были очень широкие, распланированные в правильном шахматном порядке. Дома по большей части кирпичные, с деревянными тротуарами для защиты от местной липкой грязи, известной под названием «гумбо».
В городе имелись три гостиницы для лиц, не ведущих собственного хозяйства, — а таких было четыре пятых из всего числа жителей, — а также значительное количество «салонов», попросту кабаков, с продажей умопомрачительных напитков, представляющих невероятнейшие комбинации из аптекарских и парфюмерных средств, особенно любезных американскому горлу.
Имелись также три церкви различных христианских общин, посещавшиеся, впрочем, очень редко, далее — два банка, тюрьма и суд.
Граждане Валлулы, очень довольные своим городом, находили, что он — последнее слово цивилизации.
Мнение Фрикэ и Андрэ было, однако, иным, особенно после того, как, с трудом переправив свой багаж а одну из трех гостиниц, они едва смогли найти для себя место в большой общей зале, где ели, пили, жевали табак и бешено ораторствовали, сбившись в тесные группы, граждане нового города.
Хозяйка-немка, матерая бабища, невозмутимая как корова, медленно обходила узкие и длинные столы, покрытые грязными скатертями. Перед двумя приезжими иностранцами она остановилась и монотонно, на манер нюрнбергской куклы, проговорила:
— Солонина. Корнед-биф. Ветчина. Картофель. Десерт. Чай. Кофе.
Слова были произнесены по-английски, но с убийственным немецким акцентом. Друзья все-таки поняли — и, конечно, умилились такому блестящему выбору блюд.
Они даже не успели ничего ответить, потому что матрона сейчас же исчезла. Через пять минут она вернулась с дюжиной блюдечек, двумя грошовыми ножами, двумя железными вилками и куском пресного хлеба, похожего на кирпич.
Пожаловаться было не на что: двум друзьям подали не только то, что было перечислено хозяйкой, но и кое-что другое, чего они даже и не просили.
Фрикэ окинул всю обстановку залы инквизиторским взглядом парижанина, умеющего сразу замечать все мельчайшие подробности.
Молодой человек сидел с самым степенным и важным видом, но в душе забавлялся. Очень уж курьезны были эти «выдающиеся» горожане, prominent citizen, тыкавшие железными вилками в блюдечки, накладывавшие себе на тарелки груды кусков, обливавшие их горчицей и соусами, представлявшими нечто невообразимое по своей крепости и остроте, и потом запихивавшие себе все это в рот посредством ножа и вилки.
Фрикэ вступил в битву с поданным ему куском говядины, жесткой, точно мясо акулы, — и вдруг остановился, изумленный неожиданным зрелищем.
Джентльмен весьма почтенного вида, по-видимому пастор, занимался такими кулинарными приготовлениями, которых европейцу не понять ни за что. Прежде всего почтенный пастор нарезал кубическими кусочками жареную ветчину и полил ее консервированным молоком, густым, почти как мед, и накрошил туда грибных консервов. Потом выдавил в эту смесь свежий томат, полил все яйцом, разведенным в виски, круто посолил, насыпал страсть сколько перцу и обложил ломтиками ананаса. А затем, после уж всего этого, облил свое кушанье каким-то черным составом.
Фрикэ подумал:
— Наверное, тут пари. Не иначе.
Его всего передернуло, когда пастор принялся с аппетитом поглощать эту смесь.
— Monsieur Андрэ, — шепнул он другу, — даже китайцы не могли бы придумать лучше, а уж они ли не мастера смешивать несмесимое. Сколько я ни ездил по белу свету, ничего подобного не видел. Вот так меню! Ну и американцы.
Андрэ невозмутимо поедал ветчину, хлеб, огурцы и томаты с видом человека, торопящегося окончить неприятную формальность и поскорее расстаться с этой авангардистской цивилизацией, забравшись в настоящую дикую глушь, где воздух чист, где люди гостеприимны, где пища проста и съедобна, где живется вольно и дышится всей грудью.
После еды — кажется, они в жизни не едали хуже — друзья пошли искать себе лошадей.
Лошадей в Валлуле было достаточно. Малорослые, но красивые и крепкие кони. Настоящие ковбойские — неутомимые и выносливые.
Андрэ выбрал себе рыже-бурую лошадку с черным хвостом и черной гривой, с крепкими, тонкими ногами при небольших, но твердых, как мрамор, копытах.
А Фрикэ…
Андрэ даже улыбнулся его выбору.
Люди небольшого роста ужасно любят все большое: носят большие шляпы, курят громадные сигары, путаются в широких пальто, живут в просторных комнатах, держат огромных собак и женятся на рослых женщинах.