Переписка Марии Петровых с болгарским поэтом Атанасом ДалчевымВступление и публикация Н. Глен
Атанас Далчев (1904—1978) — замечательный болгарский поэт, признанный у себя на родине классик. Его «русская» книга (Атанас Далчев. «Избранное», М., 1974) получила в свое время редкую для переводной поэтической книги прессу. Стихи, собранные в этой книге, переведены Марией Петровых.
Литературная (а отчасти и житейская) судьба этих двух поэтов во многом схожа. Далчев скупо и мало печатался — по причинам и внешним и внутренним. Так же, как и Мария Петровых, он хорошо знал муки немоты:
Еще грозит в тупом усердье,
витая над душой моей,
неотличимое от смерти
молчание ночей и дней.
И так же, как Мария Петровых, умел «домолчаться до стихов».
Далчев рассказывал мне, что, когда после ждановского доклада 1946 года и соответствующего постановления своих «мальчиков для битья» выискивали не только наши города и веси, но и «братские» страны, в Болгарии он был, по его словам, «назначен Ахматовой», то есть объектом идеологических проработок. А «реабилитации», т. е. выхода небольшой по объему книги «Стихотворения» (София, 1965), ему пришлось ждать около двадцати лет.
Как уже говорилось, единственная прижизненная книга Марии Петровых вышла в 1968 году. И Мария Петровых, и Атанас Далчев зарабатывали на жизнь переводами. И Мария Петровых, и Атанас Далчев сумели с редким достоинством прожить свою нелегкую жизнь, и к ним с одинаковым правом можно отнести строки из итогового «Завещания» Марии Петровых:
Один лишь труд безвестный —
За совесть, не за страх,
Лишь подвиг безвозмездный
Не обратится в прах…
Мария Петровых и Атанас Далчев никогда не видели друг друга, но их связывала, по слову Ахматовой, «души высокая свобода, что дружбою наречена». Встреча их — на «воздушных путях» — произошла, когда Мария Петровых, по предложению издательства «Художественная литература», взялась за переводы Далчева. Это было в 1970 году, и с 1971 года началась их переписка{1}.
Случилось так, что и последней переводческой работой Марии Петровых, которую она заканчивала будучи уже тяжело больной, были стихи Атанаса Далчева (посмертная публикация в «Иностранной литературе», 1980, № 1). Говоря о «бережности и подлинной страсти», которые вносила в переводческое творчество Мария Петровых, о ее «таланте сопереживания», Давид Самойлов в предисловии к упомянутой публикации замечает, что среди поэтов, заговоривших ее стараниями на русском языке, «может быть, Далчев был ей ближе других». Самойлов судил лишь по переводам — и надо отдать должное его слуху, — но о том же свидетельствуют и признания самих поэтов. «В Вашей поэзии и в Вашей поэтической судьбе я открыл, несмотря на все различия, что-то очень близкое», — пишет Атанас Далчев. «По душевному складу мы с Вами до невозможности схожи» — это из письма Марии Петровых.
Письма публикуются с небольшими купюрами. Письма Атанаса Далчева, исходно написанные по-болгарски, Мария Петровых получала от него в русском переводе, выполнявшемся в Софии по его просьбе. Именно потому, что их русский — не далчевский русский, я позволила себе внести в тексты этих писем минимальную редакционную правку.
поздравляю Вас с Новым годом! Желаю Вам здоровья, бодрости, счастья и много новых, все таких же прекрасных стихотворений!
Спасибо за Вашу книгу{2}. В Вашей поэзии я нахожу то, что ставлю выше всего: судьбу и целомудрие слова, которое покупается только долгим молчанием. Несмотря на могучее притяжение таких исключительных поэтов, как Ахматова и Цветаева, у Вас свой собственный путь, и это само по себе уже свидетельство силы.
Я счастлив, что такой поэт, как Вы, согласился переводить меня, и в то же время мне совестно, что я отнимаю у Вас целые часы и дни.
Тем глубже моя признательность.
Атанас Далчев.София. 1 января 1971 г.София, 6.7.71
Получил № 6 «Иностранной литературы», а перед тем — «Антологию болгарской поэзии». С большим удовольствием читал Ваши переводы{3}. Некоторые из них просто прекрасны.
Примите мою глубокую благодарность. Желаю Вам здоровья и много новых успехов в Вашем переводческом и оригинальном творчестве.
Атанас Далчев.Сердечно желаю, чтобы Новый год был для Вас хорошим годом, чтобы работа и люди радовали Вас. В первом квартале нового года должна выйти в Москве Ваша книга. Очень ее жду. Буду рада и в дальнейшем переводить Ваши стихи. Ваша поэзия мне близка и дорога.
Примите мои самые добрые пожелания.
М. Петровых.28 декабря 1973 г.сейчас, когда я держу в руках «мою» русскую книгу и читаю и перечитываю стихи, я испытываю потребность еще раз высказать Вам мою горячую благодарность. Товарищ Самойлов прав: мне воистину повезло{5}. Хорошо бы он оказался прав и в другом — чтобы книга понравилась русскому читателю и Ваш труд был оценен по заслугам.
Я же испытываю отчуждение от своих стихов, большая часть которых написана в молодости, я совсем охладел к ним. Вы побудили меня вновь полюбить их в Ваших прекрасных переводах. Большое Вам спасибо.
Примите самые сердечные приветы и пожелания здоровья, счастья и успеха в Вашей работе творца и переводчика.
Ваш Атанас Далчев.15. IV. 1974спасибо Вам за доброе письмо, которое я прочитала с большим волнением. Переводить Ваши стихи было для меня делом счастливым и тревожным — я боялась что-либо невольно исказить, испортить. Я понимала, что мне доверена драгоценность. Больше всего хотела сохранить в переводе движение Вашей мысли поэтической, Вашу интонацию. Это не всегда удавалось, и малейшее расхождение с Вами причиняло мне боль. И если книга все-таки получилась — это от влюбленности моей в Вашу поэзию.
Недавно приснилось мне Ваше стихотворение — не из тех, которые я знаю, но совершенно неизвестное мне, и во сне я думала: «какое прекрасное стихотворение, я непременно его переведу». А проснулась — и не могла его вспомнить, как часто бывало у меня со своими стихами. Свои стихи иногда снятся, но чтобы приснилось стихотворение другого поэта — такого со мной еще не было.
<…> Проза Ваша — явление исключительное{6}. Я ее постоянно перечитываю. Мысли Ваши поражают значительностью, бесстрашием, точностью, естественностью. Пожалуй, только в двух случаях я с Вами не согласилась. Это когда Вы пишете: «…я убежден, что кто-нибудь другой выразит мои мысли и чувства…». Никто и никогда не выразит Ваших мыслей и чувств — личность человеческая неповторима. И с одним из Ваших высказываний о старости как о «…постепенном отмирании души и тела…» не могу согласиться. Конечно, тело с наступлением старости слабеет, но душа — всегда ли? Ваши стихи, написанные в молодости, прекрасны, необычайны, но стихи 60-х годов сильнее. Какое уж тут «отмирание души»!
Мне звонят Ваши русские читатели (среди них — весьма значительные люди) и просят передать Вам чувство восхищения, вызванное Вашими стихами и прозой.
<…> Благодарю за Ваш чудесный подарок, который мне передала Ника Николаевна.
Примите мои лучшие пожелания.
М. Петровых.28 апреля 1974 г.Ваше письмо исполнило мою душу радостью, тронуло меня до слез. Да вознаградит Вас Бог за это и за все, что Вы сделали для меня.
Нет, Вы не «исказили» ничего в моих стихотворениях, наоборот, многие из них у Вас стали лучше, я бы сказал, безупречнее, если бы это не относилось все-таки к моим стихам. Ваше сердечное, серьезное и глубокое отношение к моей поэзии я почувствовал сразу, как только Ника Глен показала мне Ваш великолепный перевод стихотворения «Камень». Я не очень расспрашивал ее о Вашей работе над моей книгой, потому что боялся, как бы это не было истолковано как недоверие <…>
Вскоре после этого в Союзе болгарских писателей меня познакомили с одним армянином — я плохо расслышал его имя и не знаю, писатель ли он, но во всяком случае — человек искусства. По-видимому, он знал, что Вы меня переводите, и говорил о Вас с таким уважением и восторгом, что я почувствовал себя виноватым, что так мало Вас знаю.
Потом я получил Вашу книгу, и когда прочитал Вашу книгу, мне стало совестно, что Вы жертвуете столько времени и сил на мои. В Вашей поэзии и в Вашей поэтической судьбе я нашел, несмотря на все различия, что-то очень близкое. Я узнал о Вашей любви к Армении и о Вашем восхищении Сарьяном, которое я вполне разделяю. Я знаю его искусство только в репродукциях. Но я никогда не забуду одной его картины — узкая улочка в Стамбуле, яркое солнце и черная тень. Матисс по сравнению с ним ничего собой не представляет.
Знаете, я ребенком жил в Константинополе с 1908 по 1912 год, когда мой отец был депутатом турецкого парламента. Наши македонские революционеры имели связи с армянами как с союзниками в борьбе против оттоманского владычества. Я помню хорошо одну тревожную ночь в Сан-Стефано, проведенную в отсутствие отца в доме вдовы одного убитого турками армянина. Это было накануне низложения кровавого султана Абдул-хамида.