птиз? Человек состоятельный, солидный, и, похоже, правильной ориентации. Хотя, попробуй их нынче разбери!
Вот кто безмятежен, так это блондинка. Средних лет, лицо красивое, но словно замороженное. На низком гладком лбу ни единой морщинки. С чего он вдруг подумал, что женщине за сорок? А потому что взгляд у нее усталый. Кого-то старят морщинки вокруг глаз, кого-то вялая кожа шеи, а ее — взгляд. Такое ощущение, что женщина много пережила. И труп в стриптиз-клубе не произвел на нее особого впечатления. Леонидов прикинул. Богата? Не похоже. Одета без изюминки и очень уж строго. Это простое темное платье с длинными рукавами не вяжется с обстановкой ночного клуба. Украшения скромные: тонкое обручальное кольцо на пальце, да на шее неброская цепочка. Она то и дело переглядывается с дамой в возрасте, так же строго одетой с абсолютно седыми волосами. Они очень похожи: прямые носы, аристократичные лица. Мать и дочь? Да неужели же дама пенсионного возраста заинтересовалась вдруг мужским стриптизом?
Кроме того, в зале присутствуют двое молодых людей: девушка лет восемнадцати и мрачный субъект с неопрятными длинными волосами. Девушка одета в джинсовый костюмчик, лицо у нее тонкое, нервное, носик в веснушках, через плечо перекинута толстая, но короткая коса. И хотя она в модной джинсе, но кажется, что это какая-то ошибка. Ей бы романтическое платье с воланами, книжку в руки, и — в парк, на скамейку. Под липы, рядом с прудом, где плавают белые лебеди. Не может она интересоваться мужским стриптизом, ну не может, и все тут!
Вот мрачный парень с длинными волосами -этот может все. Сразу видно: богема! У Леонидова глаз наметанный. Кажется, руки у парня испачканы красками. Художник? А, может, маляр-штукатур? На джинсах подозрительные пятна, вроде бы краска, но может, это мода такая? Сейчас молодежь так и ходит: на штанах дырки, потертость, а местами и пятна. Значит, парень следит за модой. А вот голову мог бы и помыть.
Больше в зале гостей нет. Алексей тут же вспомнил: понедельник. На входе он заметил табличку с надписью, что свободных мест нет. Выходит, закрытая вечеринка? И один из гостей убит. При нем обнаружены документы: водительские права. Личность установлена, о том, чем занимался потерпевший, расскажут вот эти господа, которые сидят в зале. Почему его убили? Алексей вновь подумал о странности этого дела. Потом он мысленно сделал подсчеты. Итого, значит, восемь подозреваемых. Минутку…
Он появляется из-за кулис: выходит на сцену, делает лихой пируэт, словно он не в стриптиз-клубе, а в Большом Театре, и замирает в изящной позе. Тянет при этом:
— О-о-о… А вот и милиция! Незваные гости! Был у меня праздник, а теперь что? Допрос? Надо же! Такой вечер испортили!
Леонидов с минуту смотрит на парня, открыв рот. Колоритная личность! Стриптизер? Да не может этого быть! Парень похож на кого угодно, только не на стриптизера! Высокий, тонкий, в белой рубашке с отложным воротом и черных кожаных штанах в обтяжку, он напоминает героя старого французского фильма, из тех, где такие вот лихие парни дерутся на шпагах за честь прекрасной дамы и лезут в окна по веревочным лестницам. Волосы светлые, чуть вьющиеся, голова небольшая, изящно посаженная, руки и ноги маленькие.
— Вы — старший? — взгляд огромных карих глаз обращен на Леонидова.
— Пока да, — кивает он. — Прокуратура еще не объявилась. Задерживаются.
— Тогда разрешите представиться: Монти, — и шут в белой рубашке отвешивает Алексею изящный поклон. Ударение в «Монти» на первый слог, при этом парень смешно округляет рот. Губы у него слишком уж яркие, причем нижняя такая же пухлая, как верхняя. Забавно.
Парень совершает еще один пируэт вокруг шеста и спрыгивает в зал. Алексей невольно пятится и косится на присутствующих в зале людей:
— Послушайте, что вообще здесь происходит?
— А, собственно, ничего особенного, — говорит за всех «француз», пожимая плечами. — Просто у меня сегодня день рождения. А это вот, — и он широким жестом обводит присутствующих: -это вот мои дорогие гости…
ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ НАЗАД
— Ну, и чей же это мальчик? — старшая сестра роддома Мария Казимировна Новинская внимательно оглядела трех смущенных девушек, жавшихся друг к другу. Хороши! Ни стыда, ни совести, на такое решиться! Подкинуть ей новорожденного младенца! Ну, хороши! Одна из девушек была ее племянницей. Племянница единственная, любимая, дочь брата Станислава — Ада. Она же и заговорила:
— Тетя Мария, не спрашивай нас ни о чем. Просто возьми мальчика.
— Да куда же я его возьму! И как оформлю? Ада, как?
— Как-нибудь. Хотя бы как подкидыша, — потупилась Ада.
— И кто же принимал роды? Хотя, я, кажется, догадываюсь! — Мария Казимировна, женщина статная, высокая, старательно проговаривала каждое слово. Хотя говорила она без малейшего акцента — семья Новинских, выходцев из Польши, уже давно осела в России. Но стать истиной полячки осталась. И голос. Ах, этот голос! Ада чувствовала себя провинившейся школьницей. А тетка сурово сказала:
— Ах, мама, мама! Узнаю неугомонную Ванду! Что, решила покрыть грехи внучки?
— Тетя, ну зачем ты так! Бабушка Ванда ни в чем не виновата!
Бабушка Ванда, ныне пенсионерка, была потомственной повитухой. Тетя Мария пошла по ее стопам, а вот отец Ады тоже поступил в медицинский, но выучился на хирурга. Там он и познакомился со своей будущей женой. Сейчас родители Ады, оба врачи со стажем, уехали в командировку, в Монголию. На три года. А дочь, поступившую на первый курс Института культуры, оставили на попечении бабушки Ванды. И вот вам, пожалуйста! И года не прошло, как на руки тети Марии свалился пищащий сверток!
— А ну как это мой внучатый племянник? Да как же я могу отдать его в чужие руки?
— Ну, и возьми себе! — неожиданно грубо сказала Ада. Тетя Мария, несмотря на то, что ей недавно исполнилось тридцать пять лет, была незамужней и бездетной. С этакой-то статью! Но была она женщиной строгих правил и случайных людей до себя не допускала. А родить без мужа считалось у нее в семье несмываемым позором. Поэтому Мария Казимировна покачала головой:
— Девчонка! Что ты понимаешь? Себе! А, может, ты за подружку хлопочешь? Ну, девоньки, признавайтесь, кто из вас неделю назад рожал? Люся, ты что ли?
Полная, рыхлая Люся невольно поджалась. И прикусила губу.
— Люську-то хоть не трогайте! — вмешалась третья девушка. Обе ее подружки были коренными москвичками, а она лимитчица, с далекого Севера, жила в общежитии, поэтому и вела себя свободнее, да и на язык была бойчее. — Сами знаете, сколько на нее свалилось в это лето! Ну, берете мальчика?
— Ах, Ная, Ная! — покачала головой Мария. -Тебе-то ребенок уж точно ни к чему! Но девчонок-то хоть с пути не сбивай!
— А вы в мои дела не лезьте! Я здесь сама по себе! Лимитчица! И если вы мальчишку не пристроите, то мы и в самом деле подбросим его к дверям какого-нибудь роддома, да и дело с концом! Так что ли, девчонки?
— Ну-ну, — одернула ее Мария. — Горячая какая! Я же не сказала, что не возьму. А, ну-ка, посмотрим, кто тут у нас? Ах ты, маленький!
И, развернув сверток, она заворковала над младенцем:
— Ах ты, хорошенький какой! Ну, красавчик, просто красавчик! Волосики у нас светлые, а глазки синенькие!
— Какие же они синенькие? — вмешалась Ная. -По-моему, темные.
— А ты не вмешивайся, раз отдала ребенка! Это молочные глаза, они у всех детей одинаковы. А темные будут, или светлые, это уж как родители постарались.
И тут Люся неожиданно расплакалась:
— Нет, я так не могу! Ну не можем мы его вот так отдать! Не можем, и все!
— Помолчи, — одернула ее Ная. И с иронией добавила: — Тетя Мария знает, что делает.
— Да, знаю, — кивнула Мария Казимировна. -Есть у меня знакомые. Бездетная пара, оба уже в возрасте, давно стоят в очереди на усыновление. И хотят они именно мальчика, здоровенького, крепенького. И чтобы мать была здорова и из хорошей семьи. А вас троих я знаю. Это что касается здоровья, — и она кинула на девушек внимательный взгляд. — Да и вы за ребенка не беспокойтесь: люди солидные, обеспеченные. Он — доктор наук, она музыку в школе преподает. Хорошая семья. Я поговорю с главврачом, оформим все быстро и без проволочек. Тем более что ребенок — подкидыш. Не надо мать уговаривать, отказные письма писать. Подбросили и подбросили. Только уж и вы, девоньки, забудьте об этом раз и навсегда. Вам сейчас по восемнадцать…
— Мне уже девятнадцать, — тихо сказала Люся.
— Солидный возраст! — невольно усмехнулась Мария Казимировна. — Будут у вас еще и мужья, и дети. Но про этого мальчика забудьте навсегда. Как не было его. Все у него будет хорошо. Мария Казимировна Новинская вам обещает, — с гордостью добавила старшая сестра роддома. И деловито осведомилась, не глядя ни на кого конкретно: — Рожала-то где?
— Мы были на даче, — поспешно ответила Ада. -С конца мая. Сессию сдали досрочно. Глухой поселок, дом на отшибе. Там бабушка Ванда и принимала роды.
— Все трое, что ли там жили? С мая месяца? И что, одна с животом ходила, а две другие подушки подкладывали? А к чему такая тайна?
— Чтобы никто не узнал правды, — тихо сказала племянница.
— Мы решили, что будем заодно, — всхлипнула вдруг Люся. — И… стыдно было. Вместе-то сподручнее.
— Значит, совесть еще не окончательно потеряли. Эх, подружки, подружки! Повсюду-то вы втроем ходите! Значит, на троих и грех будет. И на Ванде. Хоть она мне мать, и родителей почитать надо, но в этом случае я ее осуждаю. Хотя работу свою она сделала хорошо. Мальчик чистенький, пуповина обработана, да и мамаша, я смотрю в порядке.
Мария Казимировна еще раз внимательно оглядела девушек, пытаясь определить, у которой туго перетянута грудь, чтобы молоко поскорее пропало. Но больше ничего не сказала. Деловито стала заворачивать ребенка в одеяльце. Все трое в последний раз жадно заглянули в сверток.
— Пока, малыш, — тихо сказала Ада.
— А, ладно! — беспечно махнула рукой Ная. -Чему быть, того не миновать!