— Значит так! — рубанул воздух Виттерих. — Грузите тело короля на телегу и поезжайте к Дагоберту. Скажете, что это вы сами его убили, потому что… Ну, не знаю почему… Потому что короля Дагоберта вы любите гораздо больше. Так сильно любите, что даже церковного отлучения не убоялись. В общем, сами придумаете что-нибудь по дороге. А убитых франков бросим в болото. Скажете, что никаких франков в глаза не видели.
— Так ведь узнает король, что это вранье! — несмело сказал кто-то из знати.
— Конечно узнает, — согласился Виттерих. — Но потом. Ему выгоднее вас простить и денег с вас взять, чем по праву войны всю Бургундию разорить. Тем более, что у него Париж в осаде. Поэтому вы сделаете вид, что раскаялись, а он сделает вид, что вам поверил.
Знать оживилась. Предложенное решение показалось им весьма остроумным и даже изящным. Они всегда были готовы договориться с победителем, а уж когда впереди маячит гарантированный разгром, тем паче. Обрадовались все, кроме Флавиана.
— Что с королевами делать будем, Виттерих? — с тоской спросил он, когда отвел Виттериха в сторону. — Убьет же их Дагоберт. И внуков моих убьет. И меня убьет тоже…
— Ты в монастырь иди, — посоветовал ему Виттерих. — Ты со своей родней через пару лет епископом станешь. А за дочерей своих не волнуйся, я о них позабочусь.
— Благослови тебя святой Мартин! — просветлел Флавиан, но потом лицо его приняло весьма удивленное выражение. — Но почему? Зачем тебе это? Я не понимаю!
— Потому что покойный король так распорядился, — с серьезным лицом ответил Виттерих. — Я ему в верности клялся, и слово свое рушить не буду. В общем, так, Флавиан, твои дети и внуки живы останутся и проживут в богатстве до конца своих дней. Это я тебе обещаю!
— Благослови тебя Господь! — прослезился Флавиан. — Я за тебя каждый день молитвы возносить буду! Ты поспеши, герцог, раз решил молодого короля спасти! Тут сейчас человек десять захочет себе жизнь жизнью моего внука купить. Я же этих сволочей, как облупленных знаю. А я пока в Бурж поеду, надо срочно постриг принять. Кузен меня в своем монастыре укроет.
— Парни! — скомандовал Виттерих своей дружине. — Идем в Массилию! Лови запасных коней! Жрать, спать и срать будете на ходу. Кто отстанет, идет своим ходом к герцогу фриульскому Гразульфу, в Аквилею. Там и встретимся. Кто решит остаться здесь, оставайтесь! И упокой господь ваши души! Вас франки на колесе изломают и воронам скормят. Кто-то хочет на колесе с перебитыми ногами сдохнуть? Нет? Ну, я так и думал! Вперед!
Небольшой отряд всадников не на шутку испугал крестьян — литов, что трудились в королевском имении. Им, привязанным к земле законом, убежать было нельзя. За это следовало жестокое наказание. А потому селяне провожали затравленным взглядом жутких всадников с вытянутыми уродливыми черепами. Что они делали здесь, севернее Луары? Этого никто не мог понять. И тем более было непонятно, почему они едут мирно, словно к кому-то в гости, и никому даже на ногу не наступили. Разговоров теперь было на год вперед. Ведь здесь, в глуши, новостью считался разбитый горшок, сломанный зуб и опорос соседской свиньи. Такова тут была жизнь, простая и тихая, словно лесное болотце.
Ну, а всадники, не обращая внимания на страх презренных земляных червей, проследовали дальше. Туда, куда их позвал неприметный человек, которого послал сам король Дагоберт. Хан Октар раздумывать не стал. Ловушка? Нет! Он почувствовал нешуточный интерес к себе, интерес искренний и живой. Он взял старшего сына, Бумына, и десяток нукеров из тех, кто не станет болтать лишнего, и поехал на север, чтобы встретиться с самым могущественным человеком в этих землях.
Небольшая вилла, одна из многих, что принадлежала королю, была отнята когда-то у знатного римлянина. Тут, в Нейстрии, у старых хозяев редко оставалось что-либо. Хищные вожди франков забирали себе то, что им нравилось. А что королям нравилось больше всего? Правильно! Доходное имение, где крестьяне-арендаторы обрабатывают землю и платят оброк своему господину. А еще леса вокруг таких вилл тоже объявлялись собственностью королей, и они охотились там, когда кочевали по стране, объезжая своих подданных.
Квадратное здание из известняка было очень, очень старым. По крайней мере, мозаичные полы на западе Империи разучились делать лет триста назад. Мелкие камушки, из которых были выложена круги, квадраты и треугольники, отвлекли Октара настолько, что он даже не заметил, как в зал вошел крепкий мужчина лет двадцати с небольшим. Это был Дагоберт, вне всякого сомнения. Любого другого человека с волосами, достающими до поясницы, уже давно притащили бы на королевский суд, где бы у него обязательно поинтересовались, отрастил эти волосы человек по глупости, или он имел в виду нечто более серьезное. Например, не претендует ли он на то, чтобы его считали потомком Меровея.
— Приветствую тебя, король! — склонил голову степной хан.
— И я приветствую тебя, Октар, — широко улыбнулся Дагоберт.
Он мог быть весьма приятным человеком, когда хотел. Красота и хитрость в их роду передалась от бабки Фредегонды, а звериная свирепость — от дедушки Хильперика. Правда, времена менялись, и Дагоберт не вырывал провинившимся глаза направо и налево, как это делал покойный дед. Видимо, христианство понемногу проникало и в род Меровингов тоже, раз короли перестали резать епископов и герцогов, словно свиней.
— Отобедай со мной, хан, — снова улыбнулся Дагоберт. — У нас, франков, кто преломил с тобой хлеб, становится другом. Ему нельзя причинить вред.
— Хороший обычай, — согласился Октар, ломая краюху хлеба и жадно глядя на огромное золотое блюдо, стоявшее на столе. — Ну что, мы с тобой уже друзья?
— Конечно, — ответил Дагоберт, наливая вино. Больше в зале не было никого, а слуги появлялись тенями, принося еду, и снова исчезая в утробе огромного дома.
— Хорошее блюдо, — сказал Октар, вливая в себя кубок вина.
— Пятьдесят фунтов чистого золота, — похвалился король. — Мой дед перелил в такие блюда все монеты, что хранились у него в казне. Он устал вешать казначеев. А такие блюда очень удобно считать, знаешь ли. Куда удобнее, чем золотые тремиссы. Они же меньше ногтя.
— Наш каган тоже много ромейского золота в посуду и браслеты перелил, — согласился хан. — Жаль только, новгородский князь забрал это все себе.
— И много там было? — впился в него взглядом Дагоберт.
— Да десяток телег точно был, — пожал плечами хан, уминая жареного кабана, изрядно сдобренного перцем. — А то и два. Да из хрингов поменьше он тоже немало золота вытащил.
— Это ты сейчас про золото говоришь? — вздрогнул Дагоберт. — Вы золото телегами считаете?
— Ну, а как его еще считать? — изумился хан. — Годовая дань от ромеев — две телеги, запряженные волами. Кони такую не сдвинут даже. Да у меня самого телега золота была. Все новгородский князь себе захапал, жадный шакал! Хотя, наверное, с болгарами поделился. Они тоже мой народ резали, псы поганые.
— Вот оно как… — задумался Дагоберт. — Я, конечно, слышал, что герцог Само богат. Но чтобы настолько…
— Да он богаче императора, — уверенно ответил хан. — И подлый, как ромейский евнух.
— Да, мы уже сталкивались с его делами тут, — задумчиво проговорил Дагоберт.
— Ты меня позвал, чтобы о золоте поговорить? — спросил хан. — Тогда подари вот это блюдо, раз уж мы с тобой теперь друзья.
— Считай, что оно уже твое, — не меняясь в лице, ответил Дагоберт. — Но блюдо — это мелочь. Я позвал тебя, чтобы поговорить о по-настоящему серьезных делах.
— Короля моего убить хочешь? — со знанием дела спросил Октар, который смачно грыз длинную кость. — Не получится ничего. Его день и ночь охраняют. И моих людей не подпускают к нему. Ему германцы служат, которые на мече клятву дали старым богам. Их купить нельзя.
— Убей его сам, — впился в собеседника тяжелым взглядом Дагоберт. Он вмиг растерял напускное обаяние и стал тем, кем и был на самом деле — зверем, дерущимся насмерть за свою власть.
— Не стану я его сам убивать, — покачал головой Октар. — Его мои воины сильно уважают. Считают, что бог войны Кызаган вселился в него. Он лучник великий. У меня в войске так никто стрелять не умеет, а ведь мы, всадники, рождаемся с луком в руках.
— Что предлагаешь? — прямо спросил его король.
— Ты предлагай, — шумно отхлебнул из кубка хан. — Блюдо — мелочь, ты же сам сказал.
— Тебе не обидно, что не твоя дочь носит будущего короля? — спросил вдруг Дагоберт. — Ведь это ты добывал ему победы.
— Обидно, — нахмурился хан. — Еще как обидно. И даже третьей женой не взял. Я бы все равно не отдал, но он ведь даже не попросил.
— Я на твоей дочери женюсь, — с каменным лицом сказал Дагоберт. — Ты останешься герцогом Орлеана, а твои люди сохранят земли. Твой внук станет королем франков, Октар.
— И ты мне подаришь еще одно такое блюдо! — азартно воскликнул Октар.
— Подарю! — согласно мотнул бородой Дагоберт. — Точно такое же, на пятьдесят фунтов.
— По рукам, — протянул жирную ладонь Октар. — Я согласен. Ты его получишь.
Вождь дикарей уже ушел, а у ног Дагоберта села красивая молодая девушка, бывшая служанка королевы Гоматруды. Она положила голову ему на колени, а он гладил ее, словно ребенка.
— Это было необходимо, мой король? — промурлыкала она.
— Да, Нантильда, это было необходимо, — поморщился король. — Мне нужен этот человек. Если он не поможет, мне конец. Я чувствую это. Кто-то очень и очень хитрый играет людьми, словно куклами, и я боюсь проиграть, любовь моя. Ведь ставка в этой игре — моя собственная голова.
— Мои королевы! — Виттерих пинком распахнул дверь в особняк своего покойного государя. — У меня для вас плохие новости!
— Говори! — Мария стояла бледная, но решительная. Зато Клотильда по-бабски заохала, а ее пухлые щечки прочертили дорожки слез. Девушки поняли все и сразу.