— Ты сейчас о том, что надо следить за тем, что ешь и пьешь, заниматься спортом, больше бывать на свежем воздухе и вообще вести здоровый образ жизни?
— И это тоже, разумеется. Как ты понимаешь, здорового человека сделать красивым раз плюнуть. Но самое главное, что надо себя любить, чувствовать себя желанной, счастливой. И уверенной в себе. Помнишь, мы с тобой как-то ходили в ресторацию и там к нам подсела одна моя приятельница.
— Да, помню. Люба, вроде бы? Очень импозантная дама.
— Она самая. Так вот эта самая Любаша попала ко мне, когда ей было лет восемнадцать. На нее без слез взглянуть невозможно было. Она себя просто ненавидела. Все зеркала в доме разбила, в институт отказалась поступать, хотя девчонка очень умненькая была. Ни с кем не общалась, не дружила, у меня на приеме садилась в уголок, закрывала глаза и ни словечка никому не говорила. Я ее когда чистить начинала, клиентки смотреть не могли, чуть в обморок не падали, там живого места не только на лице, но и на шее, спине не было. И я посмотрела на нее и сказала: “Детка, давай так. Я тебя вылечу примерно за год. Но ты должна меня слушаться досконально. Вот что скажу, то и будешь делать, даже если тебе покажется, что мое требование смешное или не имеет отношения к тому, чем мы занимаемся. И если через год ты посмотришь на себя в зеркало и тебе не понравится результат, я верну тебе все деньги. Договорились?”
— И что? Вылечила?
— Ха! Ее через год даже знакомые не узнавали. Красивая, улыбчивая, общительная. Словно другой человек родился.
— Ты крутышка, Анфиса.
— А то!
— Слушай, ну вот ты говоришь, надо любить себя, чувствовать желанной и счастливой… Прости, а ты сама?
— А что я?
— Ну, ты же всегда была и сейчас до сих пор красавица. И точно себя любишь. А почему ты не вышла замуж? Ты же… офигенская, — спрашиваю я, хотя знаю, что она очень не любит вопросы о своей личной жизни.
Женщина отворачивается, задумчиво почесывая разомлевшего на ее коленях пса.
— А я собиралась, детка. Даже платье пошила. У самой дорогой портнихи города, из ткани, которую мне привезли на заказ аж из Италии. Не представляешь, какое красивое было платье.
Она снова замолкает и невесело усмехается.
— Ресторан уже был заказан, гости приглашены, с машинами договорилась — целых пять черных “Волг”, по-богатому. А за две недели до торжества он ушел от меня к другой. Сказал, что еще раз как следует все обдумал и понял, что ему нужен кто-то попроще. Кто будет варить ему борщи и молча собирать разбросанные носки.
Из нее будто кто-то вынимает стальной стержень, что держит ее королевскую осанку. Сгорбившись, она утыкается лицом в ухо начавшего поскуливать Принца и глухо заканчивает:
— И я понимала, что он оказался слабаком, но так больше и не смогла никого к себе близко подпустить. Любовники были. И немало. Куда без них женскому здоровью. А вот до свадьбы уже я теперь отношений не допускала.
— Получается, ты все же его любила?
— Получается, что да. Но сфокусировалась не на том. Не на своем. А своего так и не нашла. Или не разглядела из-за раненной женской гордости. Да что уж теперь сожалеть? Я постаралась стать счастливой вопреки ему и той, что согласилась варить борщи. И знаешь, я была счастлива. Я обожала свою работу. Летела на нее каждый раз, как на праздник. Уставала за четырнадцать часов, как собака лесная, но все равно улыбалась. Представляешь, из-за меня и толп моих клиентов директор был вынужден выдать мне связку ключей от помещения, потому что я приходила к семи утра, и меня уже ждали люди, и уходила после девяти вечера, последняя. Уборщицы меня терпеть не могли, потому что не могли вовремя убрать наши кабинки косметологов. Так я даже договорилась, что после своих смен сама буду убирать.
Она светло улыбается своим воспоминаниям и качает головой.
— Один раз смена выпала на тридцать первое декабря. А клиентки мои как с ума в тот день сошли. Последняя на девять вечера была записана. Убежала от меня, толком не смыв последнюю маску и в бигудях, которые ей накрутили девчонки из женского зала в восемь вечера. А мне ж еще убрать все надо было. Так я домой зашла без пяти двенадцать. Только и успела, что руки помыть, да шампанское открыть.
— И ты одна встречала Новый год? Не тоскливо было?
Я прячу глаза от ее испытующего взгляда. Она знает, что наступающий Новый год будет первым за последние несколько лет, который я встречу без своего бывшего мужа.
— Детка, я много лет встречаю Новый год одна. Мне так даже больше нравится. Покупаю себе что-нибудь очень вкусное — икорку там черную, балычок севрюжий, хлебушек ржаной из любимой пекарни, охлаждаю бутылочку “Дом Периньон”, включаю свой электрический камин и сижу сама себе приятная. Никаких посторонних, ненужных, лишних хлопот и беготни. Красота, покой и умиротворение. Самое главное, что нужно взять с собой в наступающий год.
— А если я хочу взять кое-что другое в этот наступающий год? — горько усмехаюсь я. — Например, надежду? Или любовь?
Глава 8
С самого утра мне как-то не по себе.
Я плохо спала то ли из-за завываний ветра за окном, то ли из-за какой-то невнятной вязкой мути, которая мне снилась и из которой я утром, как плохо держащийся на воде человек, захлебываясь и отплевываясь, вынырнула в хмурое декабрьское утро.
Ну вот уже и декабрь. А зимой у нас и не пахнет.
Зима в нашем городе вообще редкий гость. Настоящая Зима — с пушистыми сугробами, хрустко поскрипывающим под ногами снегом, с играми в снежки и катанием с ледяных горок. Хотя нет. Вот последнего у нас предостаточно. И по утрам, когда после вечернего дождя дороги и тротуары прихватывает на пару часов кратковременным ночным морозцем, почти на каждом перекрестке взбешенные водители сигналят очередному недотепе, не успевшему сменить летнюю обувку железного коня на зимнюю и безуспешно пытающемуся стартануть на зеленый свет на лысой резине.
В общем, как говорят у нас, здесь есть два сезона — Лето и Нелето. Из сапог и пуховиков мы в апреле переодеваемся в босоножки и в лучшем случае легкие пиджаки, а то и сразу сарафаны, а в конце октября обратно. Хотя для нас купающиеся в море в декабре и яркие розы на голых ветках в январе тоже вполне привычная картина, которая никого уже не удивляет, так же, как цветущая дважды в год сирень.
В колледже, как всегда, шумно и полуобморочно в преддверии сессии. Одногруппники до сих пор немного сторонятся меня. Так и не сложились отношения в коллективе, где большинство студентов на пять-шесть лет младше. Да и дурацкая повинность в виде насильного назначения на должность старосты группы ставит меня особняком. Порой я чувствую себя той самой летучей мышью, что для зверей слишком высоко летает, а для птиц слишком шерстяная для того, чтобы принимать за свою. Но, если честно, я не особо расстраиваюсь по этому поводу.
Каким бы ни был Данил в глазах окружающих, и как бы ни было сейчас больно и одиноко, я благодарна ему за то, что он приучил меня не оглядываться на то, какими глазами меня воспринимают люди, не имеющие никакой ценности для меня.
— Лизка-лиска, ты серьезно плачешь из-за того, что какая-то посторонняя тетка обозвала тебя?
— Да-а-а, — шмыгаю я носом. — Потому что… ну обидно же, когда тебя называют шалавой и проституткой, хотя единственная моя вина была в том, что в узком проходе троллейбуса я нечаянно задела ее сумку. И даже извинилась за это.
— Скажи, ты бы хотела пригласить ее к нам домой?
— Да ни за что на свете! — искренне пугаюсь я.
— А хотела бы, чтобы она была, ну, к примеру, подругой твоей тети?
— Тетя с такой ни за что не захотела бы дружить.
— Ладно, а можешь себе вообразить, что это моя мама, то есть твоя свекровь?
— Дань, что за ужасы ты такие говоришь?
— Я говорю, что ты в принципе не можешь себе представить этого человека в своем ближайшем окружении. Ты бы не выбрала его ни в друзья, ни в соседи, ни в родственники, если бы у тебя был такой выбор. Она не из твоего туннеля реальности. Вот и оставляй все, что связано с подобными статистами из массовки, за границами своего внутреннего мира. Не позволяй им касаться его, задевать его. И ты сама поймешь, что тебе становится легче взаимодействовать с ними. Договорились?
И мне действительно стало легче отсекать всех тех, кто никак не пересекается с моей реальностью и моим миром.
Но почему-то именно сегодня безумно раздражают все — и преподаватели, и студенты, и пассажиры в маршрутке и даже продавщица в магазине, которая никак не может пробить мне в чеке сетку апельсинов.
— Девушка, что вы там копаетесь? — возмущается кто-то в очереди. — Посмотрите, какая из-за вас толпа собралась!
Я никак не реагирую на эти гневные вопли, потому что понимаю прекрасно, что любой мой ответ будет воспринят как вызов и попытка спровоцировать скандал.
— Гля, какая важная! Даже не смотрит, сколько людей из-за нее страдают. Эй, мужик, а ты куда без очереди?
Прямо из-за моей спины возникает мужская рука и ставит на ленту в скромную кучку моих покупок бутылку водки и огромный мешок корма для собак.
— Уф, представляешь, Зая, там водку со скидкой принесли. Бухнем сегодня, раз уж такой случай? И нашему волкодаву вот прикупил, а то он там на улице голодный и злой, народ из магазина не выпускает, пока все сумки не проверит. А ты, мамаша, не бухти. Я тут со своей женой стоял.
— Да я и не про твою жену вовсе, а про продавщицу. Насобирала очередь, копуша, — вдруг начинает лебезить тот же женский визгливый голос. — А где, говоришь, водка со скидкой?
Сузив от злости глаза, я резко разворачиваюсь и утыкаюсь носом в широкую мужскую грудь в распахнутой дубленке. Уже было открываю рот, чтобы сказать “мужу” кое-что гневное, но поднимаю взгляд выше и натыкаюсь на широкую улыбку Егора, который подмигивает мне и легко подталкивает к краю ленты, куда подползают уже пробитые продукты.
— Зая, складывай, а я пока расплачусь.
Я закусываю губу, потому что понимаю, что спорить сейчас с ним — значит еще больше задержать очередь на кассе. Но и позволить ему оплатить свои покупки тоже не могу. Кто он мне, чтобы делать это? Ладно. Возьму потом чек и отдам ему свою часть. Все равно она стоит наверняка меньше, чем корм и та бутылка дорогой водки, которую он добавил к покупкам.