– Наплавались? – спросила она.
Я отложил газету. Сэнди Стерлинг держалась у бортика возле моего шезлонга.
Я кивнул. Любо-дорого смотреть.
– Какой Зэнук? Дик или Дэррил?
– Звонила моя жена, – сказал я. Подчеркнув последнее слово.
Ее это не обескуражило. Она выбралась из воды и легла в соседний шезлонг. Бюст тяжеловат, но прекрасна. Если любите таких, вам наверняка понравилась бы Сэнди Стерлинг. Я таких люблю.
– Вы же с Левином работаете? «Степфордские жены»?
– Пишу сценарий.
– Обожаю эту книгу. Типа моя самая любимая книжка на свете. Вот бы в кино сыграть. По вашему сценарию. Золотой шанс – что угодно бы отдала.
Ну и вот. Она все выложила, все карты на стол.
Естественно, я быстренько привел ее в чувство.
– Слушайте, – сказал я. – Я таким не промышляю. Иначе сказал бы «да», на вас же любо-дорого смотреть, что уж тут, и я желаю вам всяческих радостей, но мне только этого не хватало – жизнь и так чересчур сложна.
Это я только подумал, что так скажу. Но потом смекнул: эй, погоди, какой закон гласит, что ты у нас главный пуританин в кинобизнесе? Я работал с людьми, которые по таким случаям картотеку держат. (Истинная правда; спросите Джойс Хейбер[29].)
– Вы много играли в кино? – произнес мой голос. Сами понимаете, я страстно жаждал узнать ответ.
– Ну, горизонты не особо расширились, если вы меня понимаете.
– Мистер Голдман?
Надо мной стоял помощник спасателя.
– Опять вас. – И он протянул мне телефон.
– Уилли? – (От первого же слова моей жены меня с ног до головы окатило слепыми опасениями.)
– Что, Хелен?
– Ты странно разговариваешь.
– Что такое, Хелен?
– Ничего, просто…
– Вряд ли ничего, раз ты звонишь.
– Что с тобой, Уилли?
– Со мной ничего. Я рассуждаю логически. Ты же набрала номер. Я пытаюсь выяснить зачем. – Если постараться, мне неплохо дается холодность.
– Ты что-то скрываешь.
Я с катушек слетаю, когда она так делает. Потому что, понимаете, с этим ее ужасным психиатрическим опытом она подозревает, будто я что-то скрываю, лишь когда я что-то скрываю.
– Хелен, я посреди совещания; говори уже.
Ну вот опять. Я вру жене про другую женщину, и другая женщина это понимает.
С соседнего шезлонга прямо мне в лицо улыбалась Сэнди Стерлинг.
– В «Аргоси» книги нет, ни у кого книги нет, до свиданья, Уилли. – И Хелен повесила трубку.
– Опять жена?
Я кивнул, поставил телефон на столик у шезлонга.
– Вы с ней часто болтаете.
– Да уж, – сказал я. – Фиг чего напишешь в такой обстановке.
Видимо, она улыбнулась.
Сердце колотилось, никак не унять.
– Глава первая. «Невеста», – сказал папа.
Я, наверное, вздрогнул, потому что она сказала:
– А?
– Мой оте… – начал я. – Мне показа… – начал я. – Ничего, – наконец сказал я.
– Спокойно, – ответила она и очень мило мне улыбнулась. На секундочку ладонью накрыла мою руку, приголубила, утешила.
Возможно ли, что она понимает? Любо-дорого смотреть – и притом все понимает? Это разве не запрещено законом? Хелен ничего не понимала. Утверждала обратное: «Я понимаю, отчего ты так говоришь, Уилли», но втайне просто вынюхивала мои неврозы. Нет, пожалуй, она понимала; но она не сочувствовала. И конечно, смотреть не любо-дорого. Тоща – это да. И да, ослепительно умна.
– Мы с женой познакомились в магистратуре, – сообщил я Сэнди Стерлинг. – Она писала диссертацию.
Сэнди Стерлинг затруднялась проследить за ходом моей мысли.
– Мы были сущие дети. Вам сколько лет?
– По правде или по паспорту?
Я расхохотался. Любо-дорого смотреть, все понимает – плюс чувство юмора?
– Фехтование. Рукопашный бой. Пытки, – сказал папа. – Любовь. Ненависть. Возмездие. Великаны. Звери всех пород и обличий. Правда. Страсть. Чудеса.
На часах было 12:35, и я сказал:
– Я быстренько позвоню, ладно?
– Ладно.
– Нью-йоркская справочная, – сказал я в трубку, а когда соединили, сказал так: – Назовите мне, пожалуйста, какие-нибудь книжные на Четвертой авеню. Там их штук двадцать. – Четвертая авеню – букинистический центр англоязычной цивилизации. Пока оператор искала, я повернулся к обитательнице соседнего шезлонга и пояснил: – Моему пацану сегодня десять, и я типа хочу ему одну книжку подарить, это быстро.
– Валяйте, – сказала Сэнди Стерлинг.
– Я нашла один: «Книжная лавка на Четвертой авеню», – сказала оператор и продиктовала мне номер.
– А других нет? У них там гнездо.
– Если вы са-абщите их на-азвания, я сма-агу а-атветить, – со справочным акцентом сказала она.
– И так сойдет, – ответил я и попросил гостиничного оператора соединить. – Слушайте, я звоню из Лос-Анджелеса, – сказал я, – и мне нужна «Принцесса-невеста» С. Моргенштерна.
– Не-а. Простите, – отозвался парень в трубке и дал отбой, не успел я прибавить: «Может, вы мне скажете, какие у вас там в округе книжные?»
– Наберите еще раз, – попросил я гостиничного оператора, и когда парень снова ответил, сказал ему: – Это снова я, ваш лос-анджелесский абонент; пожалуйста, не бросайте трубку.
– Я же говорю, мистер, у нас нету.
– Я понял. Я хотел спросить: я в Калифорнии, – может, вы мне скажете названия и телефоны каких-нибудь соседних букинистов? Вдруг у них есть? У меня тут не то чтобы грудами валялись нью-йоркские «Желтые страницы».
– Они мне не помогают – и я им не буду. – И он снова дал отбой.
Я сидел, сжимая телефонную трубку.
– Что за книжка такая особенная? – спросила Сэнди Стерлинг.
– Не важно, – сказал я и положил трубку на рычаг. Потом сказал: – Нет, важно, – и снял трубку, и наконец дозвонился до своего нью-йоркского издательства «Харкорт-Брейс-Джованович», и после еще пары-тройки наконцов секретарша моего редактора продиктовала мне названия и телефоны всех книжных в районе Четвертой авеню.
– Охотники, – между тем говорил папа. – Злодеи. Герои. Самые красивейшие дамы. – Он окопался у меня в башке, сутулый и плешивый, щурился, старательно читал, старался меня порадовать, не упустить больного сына, отогнать беду от дверей.
Когда я дописал и распрощался с секретаршей, на часах было 13:10.
Затем я взялся за книжные магазины.
– Слушайте, я звоню из Лос-Анджелеса, мне нужна книга Моргенштерна, «Принцесса-невеста», и…
– …извините…
– …извините…
Занято.
– …уж сколько лет не было…
Опять занято.
13:35.
Сэнди плавает. Слегка злится. Думает, наверное, что я издеваюсь. Я не издевался, но впечатление понятное.
– …простите, в начале декабря мелькала…
– …не склалось, простите…
– С вами говорит автоответчик. Этот номер не обслуживается. Пожалуйста, повесьте трубку и…
– …не-а…
Сэнди совсем расстроена. Прожигает взглядом, собирает пыль.
– …да кому сейчас нужен Моргенштерн?..
Сэнди уходит, уходит, любо-дорого, ушла.
Пока, Сэнди. Прости, Сэнди.
– …извините, мы закрываемся…
На часах 13:55. 16:55 в Нью-Йорке.
Паника в Лос-Анджелесе.
Занято.
Не отвечают.
Не отвечают.
– Кажись, на флоринском есть. Где-то на складе.
Я подскочил в шезлонге. У букиниста был очень невнятный акцент.
– Мне нужен на английском.
– Моргенштерн теперь не в чести. Я уж и не знаю, что там у меня есть, на складе-то. Приходите завтра, сами гляньте.
– Я в Калифорнии, – сказал я.
– Мешугенер[30], – сказал он.
– Я был бы вам так благодарен, если б вы посмотрели.
– Погодите чуток? Только я за звонок платить не буду.
– Не спешите, – сказал я.
Он не спешил семнадцать минут. Я ждал и слушал. То и дело раздавались шаги, падали книги, а он кряхтел: «Ох… ох».
И наконец:
– Я так и думал: на флоринском есть.
Почти у цели.
– А на английском нету, – сказал я.
И тут он вдруг как заорет:
– Вы что, сбрендили? Я тут спину ломаю, а он мне долдонит «нету», да есть у меня, есть, вот он, и вам это, чтоб вы знали, дорого обойдется.
– Прекрасно – нет, правда, без шуток, теперь слушайте, сделайте так: возьмите такси, скажите им отвезти книжки в Парк и…
– Мистер Мешугенер в Калифорнии, это вы слушайте – тут пурга надвигается, и я никуда не пойду, и книжки никуда не пойдут, пока не заплатите, – шесть пятьдесят за каждую, как с куста, и если хотите английскую, флоринскую тоже забирайте, а я закрываюсь в шесть. Книжки из магазина ни шагу, пока я свои тринадцать долларов не увижу.
– Никуда не уходите, – сказал я, повесил трубку… и кому же звонить в эту минуту, когда рабочий день на исходе, а на горизонте маячит Рождество? Конечно, своему адвокату. – Чарли, – сказал я. – Пожалуйста, сделай мне доброе дело. Поезжай на Четвертую авеню, магазин Абромовица, заплати ему тринадцать долларов за две книжки, отвези их на такси ко мне домой и скажи консьержу, чтоб отнес ко мне в квартиру, и да, я знаю, у вас там пурга, что скажешь?
– Просьба до того нелепа, что я просто обязан согласиться.
Я перезвонил Абромовицу:
– Мой адвокат идет по следу.
– Чеков не беру, – сказал Абромовиц.
– У вас золотое сердце.
Я повесил трубку и произвел подсчеты. Плюс-минус два часа междугородних переговоров, первые три минуты по $ 1,35, плюс тринадцать за книжки, плюс где-то десятка за такси Чарли, плюс где-то шестьдесят за его время равняется?.. Примерно две с половиной сотни. И все ради того, чтобы мой Джейсон получил Моргенштерна. Я вытянулся в шезлонге и закрыл глаза. Двести пятьдесят баксов, два часа сплошных терзаний и страданий, и не забудем про Сэнди Стерлинг.
Почти даром.
Позвонили в половине восьмого. Я сидел в номере.
– Ему ужасно понравился велик, – сказала Хелен. – Он от восторга прямо вне себя.
– Балдеж, – сказал я.
– И книжки твои привезли.