Когда Бекка дошла до редакции, шкатулка уже весила тонну. После весенних дождей водопад стал полноводнее и с грохотом стекал по скалам. Бекка повернулась мимолетно взглянуть на поток – никакая тяжесть не помешает ей отдать водопаду традиционную дань уважения!
Буквально ввалившись в редакцию, она плюхнула шкатулку на стол секретарши:
– Вот и я.
Мирел прикрыла телефон рукой.
– Привет, Бекка! Прими мои соболезнования. А я думала, что тебя не будет всю неделю.
– Спасибо. Это правда.
– Тогда что ты тут делаешь? Нет, – поспешно сказала Мирел в трубку, – это я не вам, сэр. Простите.
Она получше прикрыла телефон и вопросительно взглянула на Бекку.
– Просто надо было уйти из дома.
Мирел понимающе кивнула: у нее в семье было девять человек.
– Да, сэр, чем я могу вам помочь?
Бекка снова подняла шкатулку, на сей раз взвалив ее на плечо, и пошла вверх по лестнице к своему столу. Она кивала встречным репортерам, на ходу отмахиваясь от соболезнований, – большинство и так уже прислали открытки. Бекка поставила шкатулку на стол, и ей показалось, что с плеч упало тяжкое бремя. Она криво улыбнулась и пробормотала: «Ходячая метафора. Мерлин Брукс точно бы понравилось».
– Это ты мне?
Бекка обернулась. В дверях своего кабинета, небрежно опираясь на косяк, стоял Стен, их редактор.
– Нет, – покачала головой Бекка. – Просто называю себя идиоткой.
Она поправила волосы. В присутствии Стена она всегда что-то такое делала: или волосы приглаживала, или юбку одергивала, или натягивала свитер на джинсы. Вела себя как школьница. Кокетничала? Не то чтобы он давал повод. Просто так на нее действовало его присутствие. Стену было тридцать пять. Худой, очки в проволочной оправе только подчеркивают голубизну глаз, темные волосы, короткая немодная стрижка – похоже, стрижется сам перед зеркалом – прямой короткий нос, самый обыкновенный. Низкий резкий голос, взрывающийся смешком. В общем, ничего особенного, и таким уж привлекательным его не назовешь. И Бекка не понимала, почему рядом с ним ей всегда немного не по себе.
– Что ты тут делаешь? Вчера, вроде, собиралась неделю не выходить на работу.
– Собиралась. Но я и не выхожу.
– Бекка, в чем дело?
– Ты разговариваешь как еврейская мамочка.
Он рассмеялся. Они оба знали – Стен был янки чистейшей воды, англиканин. Правда, с тех пор, как он окончил школу, в церкви его никто не видел. И он этим страшно гордился.
– Ну так что?
Ее рука потянулась к волосам, но вместо этого Бекка открыла крышку шкатулки.
– Бабушка взяла эту шкатулку в дом престарелых. Там документы… и всякое другое. Возможно, я сумею понять, кем она была на самом деле.
– Что значит – на самом деле? Она была милой дамой, еврейской бабушкой. Прогуливалась вокруг квартала каждый день в любую погоду – будь то дождь, снег или град. Хатфилдская достопримечательность. Кем она была! Думаешь, она была шпионкой? Русским агентом? Поставщиком оружия для Иргуна? Подружкой мафиози? Тайной музой Харлана Эллисона? Уж не думаешь ли ты, что ее прошлое связано со стриптиз-клубом на 42-й улице в Нью-Йорке?
Бекка понимала – он старается ее рассмешить. Но ответить смогла только:
– Будь я проклята, если знаю.
– А что говорят родители?
– То же самое.
Он склонил голову на бок.
– Правда?
– Ага.
Он отлепился от двери, подошел и уселся на край ее стола. Чего-то ждал, а ждать он умел.
Бекка снова дотронулась до шкатулки – так трогают талисман.
– Никто точно не знает, откуда она приехала. Она никогда не рассказывала. Она … нет, это звучит так глупо…
– Все равно скажи. Если это глупость, а факты ее подтвердят, то ты гений. Если глупость, и факты не подтверждают, рассказ не сделает глупость глупее. И тебя тоже.
Бекка подняла глаза к потолку, вздохнула.
– Иногда я сомневаюсь, знала ли бабушка сама, откуда она родом.
– Все это знают. Или ее удочерили? Меня вот усыновили. Но я знаю, откуда я родом. Я знаю своих приемных родителей. И свою биологическую мать знаю. Это было моим первым журналистским расследованием. Мне было четырнадцать.
– Я понятия не имела, – прошептала Бекка.
Стен только плечами пожал, словно его не волновало, жалеет она его или восхищается.
– Так что ты имеешь в виду? Давай рассказывай.
Бекка открыла шкатулку.
– Я не уверена… Знаю только, что бабушка всегда вспоминала прошлое как волшебную сказку.
Стен положил руку на крышку шкатулки, заглянул внутрь.
– Какую сказку?
– О принцессе Шиповничек. Ну, ты знаешь, «Спящая красавица». Бабушка всегда уверяла, что она – принцесса, и на замок опустилась мгла, и все уснули. Проснулась она одна – от поцелуя принца.
– Всегда?
Стен наклонился, и между ними как будто проскочила искра. Ничего личного, она давным-давно это выучила. Когда разговор его интересовал, Стен обычно наклонялся к собеседнику. Ловил каждое слово. Поэтому и был прекрасным журналистом.
– Она правда так говорила?
Бекка немного отодвинулась, изо всех сил постаралась говорить спокойно.
– Если ты имеешь в виду – до того, как заболела, то да, всегда. Насколько я помню.
Он откинулся назад, помолчал. Потом заговорил:
– А факты?
Он взял верхний документ – визу.
– Какие-нибудь семейные замки? Дворцы? Или, по крайней мере, особняки?
Он внимательно рассматривал визу.
– У нее не было денег, о которых стоило бы упоминать, Стен. Мы всегда считали, что она приехала в Америку до войны, но, судя по всему, она въехала в 1944 году. Она много работала, всю жизнь экономила и копила. Работала, пока не заболела. Стала все забывать.
– У Анастасии тоже не было денег, – спокойно возразил Стен. – Свергнутые монархи остались без своих замков и дворцов…
– Побойся Бога, Стен, она еврейка!
– Она получила въездную визу в разгар войны. Может, она из Ротшильдов. Приехать сюда, не имея достаточных связей, – семейных или дружеских – было бы непросто. Кто-то должен был за нее поручиться. А может, она работала у Ротшильдов в их замке, дворце или особняке. И что там с принцем?
Бекка покачала головой:
– Мы даже не знаем, была ли она замужем.
Бекка чуть не плакала. Стен протянул руку и нежно взял ее за подбородок.
– Моя биологическая мать не была замужем. Ну и что? Значит, ты не нашла ни замков, ни принцев? По крайней мере, пока. Разве что в сказке. Сочувствую, что твоя бабушка умерла. Она мне очень нравилась. Но расследование только начинается.
Он поднялся и, насвистывая, ушел в свой кабинет. Бекка узнала мелодию: Стивен Сондхайм, «В лес». Совсем недавно она видела этот мюзикл в Массачусетском университете. Легонько покусывая нижнюю губу, Бекка вдруг поняла, что все еще ощущает пальцы Стена на подбородке.
Минут пятнадцать она перетасовывала бумаги, пока не почувствовала, что видит их как-то по-другому. Так она поступала при начале любого нового дела. Бекка сосредоточилась, снова просмотрела визу и вырезку, повздыхала. Вырезка была из газеты «Палладиум таймс» в Освего. Обычные местные новости, репортаж о городском совете. На обороте – рекламное объявление. Бекка даже толком не знала, где это – Освего. Кажется, в штате Нью-Йорк. Она направилась к шкафу, где лежали карты.
Освего находился на берегу озера Онтарио, на полпути между Рочестером и Сиракузами. В журнале «Редактор и Издатель», в котором могло найтись все о газетной индустрии, отыскались и выходные данные «Палладиум таймс».
Набирая номер, она шептала: «Озеро Онтарио», вспоминая полоску воды за домами на фотографии.
– Что я делаю? – повторяла она, слушая гудки и раз за разом подчеркивая телефонный номер газеты жирной чертой.
Тот, кто наконец взял трубку, оказался журналистом. Бекка представилась.
– Чем я могу вам помочь как журналист журналисту? – спросил ее собеседник.
– Как вам кажется, с какой стати моя бабушка хранила вырезку из «Палладиум таймс» за 1944 год?
– Кто ж ее знает. Бабушек не поймешь. Вот моя, к примеру, собирает осиные гнезда. Среди прочего.
– Вырезка от того же месяца, что и ее въездная виза, – добавила Бекка.
– Въездная виза?
– Да. Это важно?
– А, так она беженка?
– Вроде того, – ответила Бекка. По спине побежал холодок, кажется, удалось сложить кое-какие детали вместе. – Я точно не знаю.
– Не уверен, что это важно, но в Освего во время войны был единственный лагерь беженцев в Америке. Форт Освего. Рузвельт организовал этот лагерь в августе 1944 года. Тут интернировали около тысячи человек. Из Италии, точнее из Неаполя. В основном евреев и примерно сотню христиан. Мы недавно напечатали об этом серию статей. Тема актуальная – в Форте теперь музей.
Бекка так стиснула телефон, что заболела рука.
– Можете прислать мне копии?
– Конечно, милочка. Давайте адрес.
Она пропустила «милочку» мимо ушей и продиктовала свой адрес.
– Кстати, – добавил он, – могу подсказать пару мест, которые вас заинтересуют. Минуточку…
Было слышно, как он роется в столе и отпускает цветистые проклятья.
– Государственный архив… Да куда ж подевались эти… А, вот они. В Вашингтоне должны быть материалы по беженцам, документы, всякое такое. Думаю, Комитет по военным беженцам. Или Комитет по перемещенным лицам.
Бекка накарябала названия в блокноте.
– У них может быть больше информации, чем в наших статьях.
– Спасибо!
– Пожалуйста. Моя бабушка умерла месяц назад. Вы не поверите, что мы нашли у нее в шкафу. Кое-что… ну… очень неожиданное.
– Не сомневаюсь, – приветливо ответила Бекка.
– Нет, правда, ужасно неожиданное.
– Можете сразу же выслать эти статьи? – спросила Бекка.
– Уже на почте! Если потребуется что-нибудь еще, звоните! Я Аллан. С двумя «л». Профессиональная солидарность, всякое такое.
Глава 9
– Вокруг дворца начала разрастаться живая изгородь из шиповника с острыми колючками, – рассказывала Гемма, укладывая внучек спать. Она вела себя как обычно, хотя и бабушка, и внучки лежали в спальных мешках в большой палатке.