По-видимому, сегодня выход может быть найден в представлении города как места согласования устремлений всех участников, действующих как от имени разных организованностей городской жизни, в том числе от имени природы, так и от имени разных форм регулирования — от охраны образцов до программы транснационального развития и глобального взаимодействия.
Такое постепенное накопление способов территориального и организационного регулирования характерно для городов Европы, и ткань современного города вся пронизана отношениями, реализующими традиционные образцы, правила, законодательные нормы, проектные и программные ориентации. Все это закреплено и ментальностью горожан, и законодательством.
Принципиально иная ситуация сложилась в постсоветских городах. Советские города строились и реконструировались в идеологии административно-государственного управления в рамках движения к единой системе расселения, в которой каждый город имел определенное функциональное назначение. Разрушение Советского Союза и взаимоотношений внутри сети расселения сделало постсоветские города недостаточными. Имеется в виду, что, с одной стороны, в этих городах давно отсутствует та основа, которая определяет жизненность европейских городов, то есть тот слой территориальных сообществ, по отношению к которым только и имеет смысл говорить о местном самоуправлении. Именно на этом уровне оформляется отношение человека к земле, к месту проживания, формируется чувство хозяина и, соответственно, становится возможным то понимание места, которое делает осмысленными все разговоры об экологии. Попытки ввести местное самоуправление законодательным путем без долгой работы по воспитанию «человека места» делают все разговоры о муниципализации бессодержательными.
С другой стороны, постсоветские города не включены в международные процессы глобализации, именно по отношению к которым можно осмысленно говорить о программах развития. Все известные попытки участия постсоветских городов в международных программах типа «Здоровый город» превращаются в имитацию деятельности, так как в структуре управления нашими городами отсутствуют организованности, реализующие программы. По-прежнему проекты и программы развития включают в планы работ административных структур, которые заниматься этим не могут по существу. И за экологию у нас отвечают тоже администраторы. В европейских странах в законодательстве уже появились представления о программах как субъектах права [3], но наши законодатели к таким представлениям, вероятно, придут еще не скоро.
Другими словами, мы утверждаем, что основной проблемой постсоветского города является ущербность, неполнота его структуры, и, соответственно, то согласование устремлений, о котором говорилось выше как об основе и условии нормальной экологии, по сути, сведено к простому администрированию.
Следует отметить еще одно обстоятельство, полученное нами в наследство от советской системы образования: город никак не представлен в школьных программах. Школьник больше знает об устройстве Вселенной, чем о месте, в котором ему придется жить, а отсюда — отсутствие элементарных знаний о формах городской жизни и городском устройстве. Кое-где этот парадокс уже осознан. Так, например, в московских школах преподается обширный цикл предметов под общим названием «Москвоведение», обеспеченный большим числом учебников и справочников, а, например, в Париже во многих школах история Франции изучается через историю района, в котором живут школьники. Вроде бы понятна мысль, что городская экология начинается с воспитания горожан, но не известно, когда она будет осознана чиновниками системы образования.
Исчезновение или ослабление функциональной нагрузки постсоветских городов поставило перед многими из них проблему самоопределения — формирования представления о собственной миссии и стратегии развития, что выходит далеко за рамки сложившейся ментальности и уровня подготовки как чиновников, так и жителей городов. Традиционно развитие советских городов связывалось с развитием индустрии, которая и есть основной источник экологического неблагополучия. Но сегодня еще трудно пойти на путь реструктуризации производства и принять допущение, что образование, туризм и здравоохранение могут стать основой городского развития.
Думаем, что к осознанию миссии и выработке стратегии города можно прийти только путем организации коммуникации, так как и миссия, и стратегия есть производные от понимания места и его истории или исторической ситуации, мировых глобальных тенденций, касающихся развития устройства самого города, возможностей работать с ресурсами своего развития.
Под коммуникативной экологией мы понимаем движение к согласованию в процессе взаимодействия и взаимопонимания всех организаторов городской жизни и городского развития. Но оно не может быть достигнуто только путем проведения совещаний, конференций или публикаций разоблачающих материалов. В городе должно существовать общее место, экран, где были бы представлены траектории движения всех участников городских преобразований и плацдарм осуществления городской политики. Для формирования такого места нужна иная технология городского управления. То, что в европейских городах «оестествилось» за столетия непрерывного развития, в нашей стране возможно решить только за счет новых технологий, так как выход из экологического кризиса обеспечивается именно высокими технологиями, а не возвратом к предыдущим, как бы более естественным состояниям, поскольку «одичание» города есть уничтожение высших, сложных форм его жизни.
Литература к этой части
1. Алферова Г.В. Кормчая книга как ценнейший источник древнерусского градостроительного законодательства //Византийский временник.– 1973.– N35.
2. Каганов Г.З. Урбанистический эпос и развитие городов //Строительство и архитектура Ленинграда.– 1975.– N8.
3. Книпер Р. Цивiльне та економiчне право. Тези про розвиток цивiльного i економiчного права в вропi //Укра нський правовий часопис.– 1998.– N1.
Мир персонального дома
Как люди, работающие и живущие в разных местах, мы были вынуждены задуматься над тем, что есть сегодня дом, где его границы. Ведь многие наши знакомые тоже живут такой же полукочевой жизнью — заказы, выставки, проекты, семинары в разных городах и странах, поэтому очень четко представляешь себе, где ядро этой жизни и где ее периферия, как все это взаимодействует между собой и дополняет друг друга. Следовательно, эти заметки не теоретические спекуляции, а особое представление своего опыта и складывающегося убеждения, что сегодня уже весь мир является единым домом, сложенным за тысячелетия. Это не метафора политического согласия, а попытка задать общее поле, на котором можно осмысленно представить мировые тенденции, смену базовых символов и движение принципов и приемов формообразования.
В одном из номеров «Независимой газеты» середины 1999 года был подробно представлен грандиозный проект «Корабля свободы». Это плавучий город, в котором можно жить и работать постоянно, пользуясь мощной информационной инфраструктурой и преимуществами экстерриториальности, а можно в качестве туриста отдыхать и развлекаться. В чем-то этот проект является воплощением новейших тенденций, а в чем-то — плоской проекцией того сложнейшего феномена, который мы называем домом.
Безусловно, каждый локальный дом — это точка прорастания всей истории и место фокусировки основных мировых тенденций. Так, в нашей квартире слои культуры представлены очень зримо — старинные гравюры, книги разных эпох, собрание пластинок, проявляющее вкусы трех поколений, магнитофонные кассеты и, наконец, все увеличивающееся количество дискет и дисков. То же самое — на рабочих местах и везде там, где мы оседаем на какой-то период. Время начинает характеризовать дом более значимо, чем пространство, так как именно его структура определяет нашу жизнь. Вспомним, как старшее поколение боролось за квадратные метры жилплощади, через них реализуя свои представления о свободе и достоинстве. Нам же важнее «начинка», те возможности, которые она предоставляет, и без набора бытовых машин и средств мгновенной связи с миром дом уже кажется недостаточным. Осмысляя все это и те мелочи, из которых состоит жизнь дома (семейные трапезы и поездки на дачу, установка металлической двери в парадном, оснащение кухни и ванной), мы и пришли к тем обобщениям, которые постарались представить на схеме, и тем самым объективировать их, подкрепив историческими ссылками и реконструкциями.
Думаем, что самые радикальные изменения произошли в понимании принципа дома — от дома частного к дому персональному через этап акцента на доме-стандарте (или доме-индивидууме).
Частное жилище появилось одновременно с формированием частного права в гражданском обществе, оно пришло на смену (или в дополнение) дворцам знати и предназначалось для джентльменов. Жизнь джентльмена протекала в свете, и дом должен был обеспечить светскую жизнь с ее публичностью. Англичане создали не только тип джентльмена, но и то, что сопровождало его жизнь, — комфорт. Помните у Пушкина:
Все, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный
И по Балтическим волнам
За лес и сало возит нам,
Все, что в Париже вкус голодный,
Полезный промысел избрав,
Изобретает для забав,
Для роскоши, для неги модной, —
Все украшало кабинет
Философа в осьмнадцать лет.
Частный дом еще в старой ремесленной традиции начинался как изделие, как произведение мастера, но очень быстро стал превращаться в продукт строительного промышленного производства и нарождающейся индустрии комфорта. Постепенно выделились стандарты комфортного дома, и уже они стали основой массового жилья в нашем веке. Метафора «машина для жилья» характеризовала новый принцип дома, предназначенного уже не для джентльменов, а для людей дела — служащих, предпринимателей, инженеров. Стандарт стал основой индивидуализации, и этот принцип проектирования жилища успешно реализовали мастера функционализма.