Олеся нервно теребила завязки рюкзака. Дарина поняла, что тоже робеет, – с родителями Лиса она не виделась уже очень давно. Когда умерла бабушка Галя, Дара перестала ездить на каникулы в Ярославль. Майя и вовсе представляла тетю Дашу и дядю Костю только по фотографиям, а вторую бабушку Елисея вообще не знала.
Пока великая тетя заруливала во двор, Дара бормотала, загибая пальцы:
– Так, четверо нас. Лис пятый, тёть Даша и дядь Костя, Анна Петровна. Итого восемь.
– Девять, – поправила Майя. – Еще Яна.
Дарина махнула рукой, насколько позволяла теснота салона. Получился жест, напоминающий полет маленькой птички или курицы.
– Ее за человека не считаю, в смысле, места она почти не занимает, – пояснила Дара, косясь из окна машины на домик, похожий на высокий скворечник. – И как мы тут все поместимся?
– Ты что? В походах не была? – удивилась великая тетя, глуша двигатель. – В двухместную палатку помещается куча народа, а тут целый дом!
И вскоре они уже собирали по всему дому разномастные стулья и табуреты. Приют престарелой мебели «Выкинуть жалко» – так назвала про себя Дара это место. Обычный дачный стиль.
Лис с отцом пододвинули стол к продавленному дивану.
– Девочки худенькие, пусть сюда и садятся, – распорядилась Анна Петровна.
Сама она заняла большое кресло, ибо «хорошего человека должно быть много, но не каждый стул его выдержит».
Майя стрельнула у великой тети ключи от «Лады» и отправилась за своей дорожной подушкой, чтобы кинуть ее в диванную яму и хоть чуток возвыситься над столом. А Дара гадала, не придется ли «худеньким девочкам» совместно на этом диване еще и спать.
Тетя Даша, пухленькая, розовощекая и веселая, звенела тарелками и опрашивала всех по очереди, кто чем заправляет окрошку – квасом, кефиром или лимонной водой со сметаной и горчицей.
Пока все суетились, знакомились, обсуждали обед, Дара делала вид, что рассматривает стопки старых книг на подоконнике, и иногда поворачивалась к остальным с дежурной улыбкой. Она устала от общения. Как было бы здорово очутиться сейчас в своей комнате, растянуться на родном диване, надеть наушники, включить музыку и ни с кем не разговаривать! И в конце концов расслабить уже губы. Кажется, за всю жизнь Дара столько не улыбалась. Но нельзя же выглядеть букой. Вежливость прежде всего.
Олеся, наоборот, неожиданно быстро освоилась и уже делала «козу» Янке, а та хохотала и тянула к гостье пухлые ручонки. Рядом сидела важная Майя, довольная тем, что наконец и она старшая сестра, пусть и троюродная.
– Хорошо, что выбрались к нам! – улыбалась тетя Даша. – Дара, садись за стол, все готово!
– Мы тут каждый со своим интересом, – сказала великая тетя. – Я вот внучку повидать. Елисей понятно по какой причине.
Все добродушно засмеялись, а Лис, снова пятнисто покраснев, уткнулся в тарелку с окрошкой.
– Майя хотела посмотреть на Рыбинское море, – продолжила великая тетя, – а Дара на дома, приплывшие из Мологи.
– Домами я тоже интересуюсь, – вставила Майя. – Дом заруцкой ведьмы мне понравился!
– О, вы там уже побывали! – воскликнула тетя Даша, вытирая руки полотенцем и подсаживаясь к столу.
– Да, сделали круг, – кивнула великая тетя. – Глянули.
– Интересный он, – кивнула тетя Даша. – Хотя, конечно, они все интересные, эти дома. Каждый со своей историей переселения. Подумать только: дома, пережившие город! А Заручье так всегда считалось особым районом, да, мам?! – тетя Даша повернулась к Анне Петровне. – Расскажи о доме ведьмы!
– О-о-о, расскажите, пожалуйста! – пискнула Майя, завороженно глядя на вторую бабушку Лиса, с которой до этого лишь невнятно поздоровалась, тоже оробев перед кучей новых родственников.
Ох уж эта Майя, смотрит в рот каждому, кто знает истории о ведьмах, бесах или духах.
– Расскажу за чаем, – отмахнулась Анна Петровна. – Дайте пообедать! А репутация у дома того – да, нехорошая.
Дара отломила кусочек хлеба и намазала горчицей. Она ела и помалкивала, присматриваясь к родственникам.
Олеся, гоняя редиску по тарелке, проговорила:
– Так дико и странно звучит – затопить город, отправить жителей в плаванье на домах по реке. Бр-р-р. Аж мурашки по коже!
Лис и дядя Костя переглянулись.
– Отчего же сразу дикость? – встрепенулась Анна Петровна. – У меня дед на плотине работал и дядя. И кто-то еще из родственников. Великое сооружение! Строить ее было делом почетным и важным. Студенты специально приезжали на выходные, помогали. А не болтались бездумно, как сейчас, с телефонами. А Молога-то что? Маленький провинциальный городишко. Ни железной дороги, ни важного производства. Если б не затопили, была бы сейчас рядовым захолустьем, откуда молодежь разлетается быстрее, чем воробьи от кошки. Возможно, уже бы и сама загнулась. А так – хотя бы ушла достойно. Иногда от мертвого города пользы больше, чем от живого, – Анна Петровна кивнула на закипающий электрический чайник. – Когда проезжаю по плотине, прямо гордость берет за человеческий ум и смелость! Это же надо такую махину спроектировать и построить! Там турбины, под водой которые, выше Елисея раз в пять! А лопасти! Одной, наверное, можно нашу комнатку накрыть!
– Ладно, бабушка, хватит, мы поняли, что ты любитель гидроэнергетики, – хмыкнул Лис, сочувственно взглянув на покрасневшую Олесю. – Не знаю, почему ты решила учиться на повара, твой внутренний инженер-конструктор рыдает от не реализованных проектов.
– Зато ты в правильное место пошел, – проворковала Анна Петровна, с обожанием глядя на внука.
– Так я же не плотины собираюсь строить, – стал отнекиваться Лис, смущенный бабушкиной любовью.
– Олеся, а ты где учишься? – спросила Анна Петровна.
– Так с Лисом на одном курсе, – робко проговорила Лес.
Дара ошарашенно глянула на Олесю. Ей почему-то казалось, что Лес изучает дизайн или рекламу. А та, оказывается, вон какая серьезная. Анна Петровна посмотрела на девушку внука с резко выросшим уважением. Сейчас, конечно, последует ожидаемый вопрос.
Анна Петровна повернулась к Даре.
– Ты же поступаешь на следующий год, уже выбрала куда?
Вспомнили все-таки о ней, а она так тихо сидела с краешку.
– На исторический, – пробормотала Дара.
– Да? Кхм, ну ладно, – неопределенно кивнула Анна Петровна. – Гуманитарий, значит.
– Как и я, – мягко вставила Александра Константиновна. – Проработала всю жизнь учителем русского языка и литературы. И не жалею.
– А я на ужин колбаски хочу пожарить! – вдруг выпалил дядя Костя и поскреб лысеющую макушку. – Еще картошку в углях можно запечь!
– Отличная идея! – обрадовался Лис.
Дара расслабилась – о еде говорить куда интереснее, чем о будущей карьере. Хорошо еще, Майя не рассказала о своих планах стать спиритологом. Да и вообще как-то подозрительно притихла.
Конечно же, неспроста.
Едва тетя Даша разлила чай, упорная Майя снова подступилась к Анне Петровне. Даже на торт не поглядела, не потребовала, как обычно: «Мне вишню!»
Если уж ей пообещали историю, она не отвяжется.
Даре тоже не терпелось услышать еще один рассказ о заруцкой ведьме и доме, на крыльце которого она оставила старинный графин.
Этот дом не давал ей покоя. Вроде совершенно обычный, заброшенный, но как будто что-то скрывающий, затаившийся. Почему-то он казался жилым.
Неудивительно, что дом оброс байками, как старое дерево грибами-трутовиками. Или, наоборот, из-за того, что у него была история, он казался необыкновенным?
Анна Петровна медленно размешивала сахар. Но все понимали, что это уже начало истории – титры, которые нужно перетерпеть. Дара обняла ладонями чашку. Кружки на столе тоже были из серии «выкинуть жалко» – с банальными надписями, знаками зодиака или с городами, где был кто-то другой. Эх, а Дара бы не отказалась от кружки с Мологой. Но сувениры с погибшими городами, кажется, не делают.
– На окраине Мологи, в Заручье, – неожиданно начала Анна Петровна, – жили ведьмы. Каждая имела помощников – чертят, которых называла «деточками». Крошечные бесы оборачивались поросятами и жили под печкой, там, где у обычных хозяек хранились ухваты, метелки для золы, кочерги. Чертята были беспокойным народцем, и ведьмы день и ночь придумывали для них работу, чтобы деточки не сидели без дела и не шалили. Перелить воду из бочки в бочку ситом, взвесить дым. Рассыпали мак по деревянным полам и заставляли собрать все до семечка. В полночь ведьма выходила на улицу и украдкой, чтобы никто не заметил, набирала в подол песка, а потом заставляла чертей считать песчинки. Но не для развлечения держали ведьмы таких хлопотных питомцев. Давали они своим деточкам и настоящую работу, а именно – портить женщин. Потреплет ведьма свою жертву в очереди за плечо, скажет пару слов, и у той в животе заводится чертик. Нападает тоска лютая – вы депрессией ее сейчас называете, – пропадает тяга к жизни, отказывается женщина от еды и тает на глазах.
У Дары по спине побежали мурашки. Она украдкой глянула на Олесю – а не перебрался ли чертик из графина в ее прабабушку? Ведь та перед смертью как раз потеряла аппетит и впала в тоску-депрессию. А Дара-то сегодня этот графин в руках держала, несла к дому, он еще холодный такой был. Фу, черт! Ой, не надо черта поминать, даже про себя!
Анна Петровна глотнула чая и продолжила:
– У таких женщин обычно рос живот, болел. Они жаловались, что крутит нутро и словно кто-то там шевелится. Появлялась у них и особая болезнь – кликушество. Придет такая порченая в храм на праздник и вдруг забьется в истерике, начнет голосить или зверем орать – мычать, лаять, блеять. Народ пугается, но прислушивается – не выдаст ли кликуша имя ведьмы, которая навела порчу.
– Удобно на соседок брехать, – выдал вдруг дядя Костя. – Интересно, куда потом девались чертята из больших животов?
Лис прыснул.
– Мне кажется, бесы вселяются в тех, кто сам по себе злой, – задумчиво проговорила тетя Даша. – У них в животах уже приготовлена комн