братьев — пташек, зверей и прочую живность. И ведь что поразительное: чем лучше живем, чем лучше обеспечены — тем меньше бережем и больше уничтожаем. Как завижу «Жигули» в лесах, — а нынче чуть не все на колесах,— так сердце и обрывается. Прямо-таки варварские набеги на луговые цветы, на ягоды, на грибы — все подряд, все с корнем. Едут по полям, по посевам, не разбирая дороги, утрамбовывают, калечат — все мое, все наше. Что у нас силы нет, такой власти, чтобы запретить эти безобразия?!
А того не думаем, что окружающая нас природа является сферой нашего же собственного обитания. Леонид Леонов в «Русском лесе» верно написал: «Пашня и лес — самые могучие машины, преобразующие энергию солнца и плодородие почвы в насущные продукты нашего существования».
— Терентий Семенович, и вы, и писатель Леонид Леонов, и академик Дмитрий Лихачев, другие видные ученые и общественные деятели много сделали и делают, чтобы сохранить красоту русской природы для грядущих поколений. Заботы, мысли и предложения ваши отразились в законодательных государственных актах по охране природы.
— Да, отрадно, что занялись и всерьез обеспокоились состоянием наших природных богатств, сбережением ничем не восполнимых естественных ресурсов. Но вот что тревожит: все наши правильные законы не всегда исполняются на местах в должной мере. Нужно создать государственный комитет по охране природы и дать ему соответствующие большие полномочия. Да во главе бы поставить такого «железного», каким был товарищ Дзержинский.
Мальцев ездил со своим письмом в областной центр — Курган. Приехал веселый: собирали общество охотников, вроде, поняли.
Нет, не оставляет Терентия Семеновича беспокойство — какой мы оставим землю?
— Меня еще тревожит то обстоятельство, что за охрану природы борются люди все больше пожилые. А молодежь почему-то в стороне. А ведь все должны понимать: земля наша будет цветущим садом, если мы все от мала до велика будем на ней садовниками. Садовниками!
Мы прощаемся. Он стоит у родного дома, на котором строгая табличка: «Здесь живет дважды Герой Социалистического Труда Терентий Семенович Мальцев». И красная звездочка — в память о погибшем на Великой Отечественной старшем сыне Константине. Теплая золотая осень, но трава под ногами — вечно живущий мягкий конотоп — еще зеленая и ковром стелется по широкой деревенской улице. И зеленые ели у дома вытянулись за лето. Он посадил их своими руками. Все время, всю жизнь сеет и садит каждую весну — хлеб, картошку, деревья.
Богата осень добрыми плодами ваших мудрых мыслей, наш главный садовник Терентий Семенович Мальцев.
Л. ГЛАДЫШЕВА, журналист
ОБНИМИТЕ ЗЕМЛЮ
Случай, конечно, не ординарный: тракторист наотрез отказался от выгодной работы и хорошего заработка. И решился он на вопиющее нарушение трудовой и производственной дисциплины после того, как в сотый раз остановил трактор, чтобы убрать из-под гусениц и лемехов и перенести на пахоту сотое гнездо, покинутое уткой, обезумевшей от неизбывного горя.
Сотое! Он считал.
Произошло это в Большекуреинском совхозе Макушинского района Курганской области в одну из весен, когда руководители отдали распоряжение опахивать озеро. Зачем? Да уж наверняка не затем, чтобы не загорелось оно от случайно пущенного пала. На пойменных берегах и озер, и рек до самых осеней и скот не пасли, теперь их пашут. И не только в Макушинском районе. Пашут, не задумываясь над изначальным смыслом слова «берег» и не представляя себе непоправимых последствий. Пашем, осушаем, вырубаем, загрязняем, и все с чьих-нибудь да санкций, забывая, что Природа есть совокупность непрерывных процессов и явлений, обеспечивающих продолжение Жизни на Земле. А прервем ведь когда-нибудь эту совокупность процессов и явлений, если не поймем и вовремя не спохватимся.
Но пока же понят и оправдан тракторист, который наотрез отказался распахивать целинный берег озера, как понят и оправдан другой, который доконал-таки природу, оправдан, кто его заставил это сделать и кто закрыл глаза на это преступление, якобы ради увеличения показателей по валу. А в том, что вал получится уродливо-коленчатым и в озере ни дичи ни рыбы не станет, в том и подавно уж никто не виноват за прошлостью времен содеянного.
Никто не обнимет необъятного. Афоризму Козьмы Пруткова теперь уже более ста лет, но и тогда вряд ли была необъятной Земля. Она лишь кругла и вовсе не бесконечна, и давно поисчерпаны ее естественные продресурсы и вогнано в борозду все, что мог одолеть ненасытный человек и его современный энергонасыщенный трактор с одиннадцатикорпусным и чуть ли не цельнолитым плугом, а то, что считается пашней, занимает едва лишь десятую часть нашей суши.
Хлеб во все времена определял положение государства на политической карте мира, ибо от него в конечном итоге зависит национальный доход, а для этого необходимо производство зерна не менее одной тонны на душу населения. Необходимо. «При дальнейшей стабилизации посевных площадей за счет улучшения культуры земледелия, повышения урожайности и уменьшения потерь». Основное положение и главное требование это должно плакатно пламенеть на каждой из четырех стен всех кабинетов на местах и в центрах. Агроном Губернского отделения совхоза «Кузнецкий» за Аргаяшом П. Иванов при каждом маломальском случае такие вам ямы роет из местоимений «я... мы...», кичась хлеборобством и напрочь забывая, что здесь же до него и с площадей гораздо меньших получали по 47 тысяч центнеров зерна, а в его «я... мы...» засыпают едва по 27.
Забывают агрономы, чего греха таить, что основное производительное свойство земли — ее плодородие, и все еще хватаются за спасительную соломинку экстенсивной системы земледелия, при которой увеличение объема продукции достигается за счет расширения обрабатываемых площадей. Достигается ли? В некотором хозяйстве на тысячу гектаров пахотной земли по одному целому механизатору не приходится. Какую культуру земледелия спрашивать с него, если и без прицепных орудий на холостом ходу всех полей за сезон не объехать. Ну и читаем потом «научную фантастику» в районных газетах, что тракторист такой-то при норме 9 гектаров вспахал за смену 47. Но ведь это ж надо летать на плуге со скоростью не менее 30 километров в час! Игнорируя перекуры, обеды и прочие естественные потребности, что вряд ли допустимо. Зато допускается пахота через раз, когда намеренно оставляются сквозные огрехи, равные по ширине в аккурат захвату плуга.
— А это не наши пахали, это прикомандированные из городу,— машут руками агрономы-аборигены, стоя у поля, похожего на расхристанную тигровую шкуру.
В ином хозяйстве пахотный клин до того уже раздался и вдаль, и вширь, что края годами плуга не видят, и урожаи в таких хозяйствах по 10 центнеров с гектара на круг при самых благоприятных погодных условиях — красное число в календаре, но руководители неутомимо гнут свою линию и неуемно ведут многолетние изнурительные тяжбы с лесничествами за крохотные обрезки, не гектаристей тех, из каких шили раньше по деревням лоскутные одеяла. Закон же об обязательной тридцатиметровой полосе между пашней и опушкой леса вообще незнамо для кого писан. Бедные лесники и лесничие били-били челом с просьбами соблюдать установленные границы да и выдохлись.
А какая клубника по межам, на еланках и пустошках, вспомнить, раньше росла... Душистей и слаще всякого меду. Но не осталось ни меж, ни еланей, ни пустошек, ни зеленых опушек с лопоухими побегами подлеска, и негде гнезда свить ни жаворонку, ни перепелке, и обнаженно и жутко торчат из глубоких запекшихся черных борозд перерезанные лемехами сухожилия корней, и никнет обреченный лист на березах, и ощущается физическая боль деревьев, и уже не изуродованные корневища видишь ты, а оборванные вековые нити, какие связывали мужика с землей. С той самой землей-матушкой, которая в сельском и лесном хозяйствах была и остается главным средством производства и необходимой материальной предпосылкой процессов труда. Земля — основа всей природы и все от нее. И все естество природы гармонично, и гармоничной быть должна природа рукотворная, к какой нельзя не отнести поля и пашни. Распахано ж все. И даже сверх того, но самовольные прирезки вряд ли где показаны: зачем? Есть придел на медаль за якобы сверхплановый центнер хлеба. Числятся же в нетелях коровы, хотя и очень просто обнаружить там подвох, попробуй дернуть картограмму за сосок. И если все радости людские от земли, то все земные печали от разницы фактических и отчетных данных.
Кто-то отгородился однажды такой ширмой: хлеб надо считать не на корню, а на току. Ширма понравилась и моментально разошлась по хозяйствам как очень удобная. Но если бы так называемый биологический урожай определялся контролирующими органами, которые спрашивали бы потом, почему большая разница в весе между хлебом на току и хлебом на корню, то наверняка не разгружались бы бункера комбайнов прямо на полосе под заветную копну соломы, в ельничках да и в березничках и просто в собственных дворах или у хаты с краю, а в иной деревне осенью все хаты с краю. Женщина, не работающая нигде, только базарных, то есть на продажу, по 150 штук гусей кормит. Да для себя и на племя, да куры, да утки, да индюшки. Чем кормит? Разницей между зерном на корню и зерном на току.
По дороге от поля до закрома теряется 20 процентов урожая зерновых. Цифра эта определена статистикой, признана неизбежной и принята за норму. Причем она тоже не что иное, как разница между зерном на корню и зерном на току, полученная с помощью загнутых пальцев. А если не загибать? Если не загибать, то подсчитать потери еще проще.
Средняя норма высева семян пшеницы на гектар — 190 килограммов. Среднегодовая урожайность — 11,4 центнера с гектара. Плюс 20 процентов неминуемых потерь составит урожайность биологическую — около 14 центнеров. Пусть 15. Пусть 20 процентов семян по разным причинам не дали потомства. И все равно получается, что в выросшем колоске только 10 зернышек было, а такая пшеничка, старые люди сказывают, наросла лишь в 1921, самом засушливом году. Тут половиной теряемого зерна пахнет, но и 20 процентов тоже немало, где-то около 50 миллионов тонн, а это вдвое больше всего валового сбора пшеницы в Канаде.