илсон уже расположил к себе всех. Он ровесник Шеклтона, такой же средний интеллигентный труженик, но насколько сердечнее, проще, бесхитростнее штурмана! У Эдварда Уилсона никогда не заметишь даже тени подобострастия, и вовсе не потому, что доктор гражданский человек. В обращении с людьми, независимо от их положения, у него всегда одинаковый тон — товарищеский, преисполненный уважения. Только такая атмосфера и желательна на «Дискавери»…
В дверь постучали.
— Входите, Шеклтон.
— Вот и ошиблись! — послышался мягкий голос доктора.
— Вам я неизменно рад, Уилсон. Сейчас, вероятно, появится и штурман.
Много вечеров провел доктор наедине со Скоттом, а нередко и вместе с Шеклтоном — втроем. Встречи затягивались до полночи, казалось, уже переговорили обо всем, но, расходясь, они вспоминали, что темы бесед далеко не исчерпаны. Различные по характеру, Уилсон и Шеклтон быстро сошлись; доктор симпатизировал штурману, а тот не оставался в долгу. Скотт был доволен.
В маленькой каюте начальника экспедиции с трудом устроился бы четвертый человек, но трое располагались даже с удобствами, у каждого было излюбленное место. Усевшись против Скотта, доктор положил перед собою тетрадь.
— Могу сказать, я на праведном пути: следуя разумному совету, внимательно перечитал труды некоторых путешественников. Многотомное издание Джемса Кука осилил еще в конце сентября, а на прошлой неделе — книгу Беллинсгаузена. Штудировал с карандашом в руках и этой тетрадью…
Стук в дверь прервал доктора.
— Вы пришли вовремя, Шеклтон, садитесь… Продолжайте, Уилсон.
— Делая выписки, я старался осмыслить и обобщить прочитанное. Не претендуя на почетный титул знатока плаваний Кука и Беллинсгаузена в южных морях, я, тем не менее, решился бы кое-что рассказать. Вот люди! Не побоялись пробиться на парусниках в царство льдов и штормов!.. У меня возникли некоторые сомнения, с ними я и пришел.
— Выкладывайте все, — предложил Скотт.
— Помните, вы рассказывали о записях афинянина Менандра? Меня, биолога, далекого от этой темы, крайне поразило, что гипотеза о Южной неведомой земле существовала две тысячи лет, причем никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть предположение античных ученых. Джемс Кук первый проник в высокие широты Юга. Его парусники трижды пересекли полярный круг и обогнули Антарктиду. Однако берегов шестого континента Кук и его спутники не усмотрели. Вернувшись домой, он написал большую книгу. В ней не раз подчеркнуто: если Южный материк и существует, он расположен где-то очень далеко, в районах, недоступных для плавания, быть может, у самого полюса, а потому всякие попытки достижения неведомой земли бессмысленны и опасны. Именно это многократное и, я бы сказал, страстное подчеркивание заставляет думать: был ли вполне искренен великий мореплаватель, не желал ли он убедить соперников — в первую очередь французов — в абсолютной безнадежности поисков гипотетической страны на крайнем Юге? У меня сложилось впечатление, что сам Кук, возможно, и не был убежден в бесполезности таких попыток.
Тонко очерченное лицо начальника экспедиции отразило глубокое раздумье, взгляд серых глаз скользнул по карте южного полушария, висевшей над койкой.
— Особый тон утверждений Кука привлек и мое внимание, — сказал Скотт. — Он будто хотел подавить своим авторитетом ученых, веривших в существование и доступность Южного материка.
— Кстати, это ему удалось, — вставил Шеклтон. — Картографы целиком согласились с мнением знаменитого мореплавателя: взамен огромного бесформенного массива суши, окружающего Южный полюс, на картах появилось обширное пятно океана.
— Но все же, — продолжал Скотт, — я не допускаю, чтобы Кук преднамеренно вводил в заблуждение и своих современников, и потомков. Если предположить заведомый обман, в архивах, конечно, сохранились бы какие-то секретные документы, и спустя десятилетия, а уже после похода русских наверняка — даже из соображений приоритета — сведения об этом были бы опубликованы.
— Резонно! — воскликнул Шеклтон. — А какие еще сомнения одолевают вас, доктор?
Уилсон встал, склонился над койкой Скотта и уперся пальцем в карту Антарктики.
— 16 января 1820 года, через сорок пять лет после возвращения Кука, сюда подошли русские парусники «Восток» и «Мирный». Беллинсгаузен записал в дневнике, что его экспедиция достигла широты 69°25′, перед моряками простиралось ледяное поле, усеянное огромными буграми. Над кораблями летали буревестники и другие птицы, слышались крики пингвинов. Участники похода были убеждены, что бугристые льды и есть окраина Южного материка. В ближайшие недели русские еще дважды приближались к его берегам. Огибая континент, они пробились в огромную область, которую справедливо было бы назвать морем Беллинсгаузена, и открыли земли за полярным кругом, пересеченным ими в шестой раз. Что же удержало начальника русской экспедиции от прямого заявления о достижении им Антарктиды?
— Действительно, почему он перескромничал? — живо реагировал Шеклтон. — На его месте я сразу бы возвестил миру о своем открытии!
— В этом я ничуть не сомневаюсь. — Скотт многозначительно посмотрел прямо в глаза штурману. — Дело не только в скромности, о которой вы упомянули, Шеклтон. Добросовестный, честный, требовательный исследователь, каким мне и рисуется Беллинсгаузен, обязан многократно проверить точность своих наблюдений, а этой возможности у него не было. Вот что, по моему твердому убеждению, удерживало русского мореплавателя от безоговорочного заявления об открытии материка.
— Что же вы молчите, а не возглашаете и на этот раз «резонно»? — с добродушной усмешкой обратился доктор к штурману.
Тот казался сконфуженным. Скотт немедленно переменил тему:
— Расскажите, Шеклтон, почему из всех последователей Кука и Беллинсгаузена вы ставите на первое место Джемса Росса?
— Его изумительная храбрость и настойчивость известны вам, конечно, куда лучше, чем мне. Я напомню лишь о парусниках Росса, этих коробках по современным представлениям. Правда, на них были маломощные паровые машины, но ими не пользовались. Только под парусами лавировали суда Росса среди многолетнего пакового льда, вступить в который прежние мореплаватели считали верной гибелью. Только под парусами корабли эти проскальзывали между скопищами айсбергов. Наконец, наш соотечественник открыл Великий ледяной барьер, прошел вдоль него и даже отважился приблизиться к гиганту… Сэра Джемса отличала и удивительная объективность…
Штурман перелистал тетрадь.
— Вот что писал Росс: «Открытие наиболее южного из известных материков было доблестно завоевано бесстрашным Беллинсгаузеном, и это завоевание более двадцати лет оставалось за русскими…» Никто же не принуждал сэра Джемса напоминать об успехе русских! Разве не поразительная объективность?
— Не вижу в этом ничего выдающегося, Шеклтон, — возразил Скотт. — Так обязан поступать всякий джентльмен, оценивая достойных современников и предшественников. Вы не упомянули о подлинном подвиге Росса, крайне важном для нас и будущих исследователей. Ведь именно он шестьдесят лет назад обнаружил область, откуда идет кратчайший путь к Южному полюсу.
— Я бы добавил — кратчайший, но не очень короткий: как никак восемьсот миль в один конец, — заметил доктор.
— Больше полвека прошло, пока люди осмелились проникнуть за крайние южные пределы, достигнутые Россом, — напомнил Скотт.
— Это заслуга Борхгревинка? — осведомился Уилсон.
— Львиную долю я бы отдал капитану «Южного Креста» Иенсену… Помните, я рассказывал о совете сэра Маркема пригласить в нашу экспедицию кого-либо из спутников Борхгревинка? Надеюсь, это осуществится, хотя твердого согласия я не получил. В Новой Зеландии нас поджидает физик Луи Берначчи, зимовавший на мысе Адэр.
— Молодчина! — воскликнул доктор. — Две зимовки в Антарктиде с небольшим интервалом — это смело.
Уилсон посмотрел на карту. Тонкая линия, тянущаяся к югу, обрывалась на востоке Индийского океана. Ежедневно после полудня Скотт обмакивал чертежное перо в баночку с тушью и удлинял эту линию на пройденное за сутки расстояние.
— До места теперь близко, — заметил доктор. — Впрочем, извините за обмолвку: ведь «место» будет не в Новой Зеландии, а на зимовке, где-то возле барьера. Не так ли?
— Мы много раз говорили, что все зависит от условий, пока что неведомых, — ответил Скотт. — Хорошо бы построить дом на побережье материка, немного западнее барьера, а если не удастся, то вблизи вулканов, открытых Россом.
Доктор заговорил о почте, ожидающей экспедицию в Новой Зеландии. За месяцы плавания «Дискавери» быстроходные лайнеры успели совершить не один рейс из Европы. Приятно будет получить весточки от близких… Шеклтон напомнил о новом изобретении — беспроволочном телеграфе. Штурман прочел журнальную заметку об успешном опыте передачи сообщений с борта русского ледокола на берег. Если бы это новшество привилось! Возможно, наступит время, когда исследователи Антарктики, вооруженные такими аппаратами, будут обмениваться депешами на расстоянии. Что думает об этом начальник?
— Кто станет возражать против технического и культурного прогресса! — сказал Скотт. — Думаю же я вот о чем: скоро полночь, а Шеклтону в шесть утра заступать на вахту.
МУЖЕСТВО И ОСТОРОЖНОСТЬ
НГЛИЧАНЕ знали, что они первыми из всех пяти экспедиций проникнут в южнополярные моря. По существу Роберту Скотту было безразлично, какая из них окажется раньше у своей цели; его интересовало другое. В пути к Новой Зеландии он напоминал спутникам: до постройки зимовки необходимо побывать на мысе Адэр, осмотреть, где это представится возможным, побережье Земли Виктории, пройти вдоль Великого барьера, разведать районы к западу и востоку от него; неизвестно, сколько времени отнимет паковый пояс. У Росса на одоление этой преграды ушло лишь четверо суток, «Антарктик» и «Южный Крест» Борхгревинка прорвались через пак тоже без особого труда, но нет гарантий, что и в этом году условия будут благоприятными. Возможно, обстановка сложится куда хуже. Полезно вспомнить плавания Кука и Беллинсгаузена, когда дрейфующие льды неприступной стеной вставали на пути кораблей, стремившихся к югу. Ясно, что «Дискавери» со своей паровой машиной не чета былым парусникам, и все же надо подготовиться к упорной борьбе.