Висел плакат:
"НАША МАСТЕРСКАЯ НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ,
ЕСЛИ БЫЛО ДОПУЩЕНО:
1. Обращение с ребенком вопреки правилам, указанным в инструкции;
2. Небрежное хранение и неудачная транспортировка ребенка в торговой сети или самим потребителем".
Электробритвы, включенные сразу в несколько розеток, гудели густо и сипло, натужно, как коровы, которых забыли подоить.
Мы с тещей стали к соответствующему окошечку. Теща опять размотала бечевку.
Мальчик лежал на специально сделанном желобе, окрашенном в белый цвет, и улыбался. В самом деле, в его лице было что-то хитроватое, плутовское. Или это только так казалось? Толстые ножки, точно перевязанные невидимыми ниточками, закручивались, поджимались. Теща заботливо прикрывала их краешком голубого одеяла - боялась, видно, как бы мальчика не продуло.
Старичок в окошке надел очки, покхекал.
- Что ж, нормальный ребенок. Низкосортный, конечно. Поверните на живот, пожалуйста. Ах, конструкцию с ключиком. Так, так. Что же вы, собственно, хотите? Ямочка? Одна ямочка? Это, по-моему, некондиционный дефект. - Он полистал толстую растрепанную книгу, подвешенную на шнуре. - Язык... Ягодицы... Да, так и есть. Ямочки не входят. Отсутствие ямочки на виске не дает основания для обмена. - Старичок еще раз заглянул в книгу, поднял очки на лоб, сказал почти с удовольствием: - Не дает. Вот так! - Опять осмотрел мальчика. - К тому же ребенок уже пользованный. Поцарапанный, смотрите, тут и тут. Кто знает, может быть, вторая ямочка имелась в наличии, но исчезла по вине потребителя, а? В силу неправильной эксплуатации.
- Но позвольте...
Теща отодвинула меня плечом и сказала каким-то особенным медовым голосом, поправляя платок:
- Вы ж понимаете... молодые... моя дочь и этот... Ну какой с них спрос? А вот мы с вами, люди солидные... понимающие...
Старичок приосанился, стал заметно любезнее.
- Обменять не имеем возможности. Могу предложить ремонт: сделаем вторую ямочку, под пару первой. Работа будет грубоватая, предупреждаю. Нет хороших мастеров. Что ж вы хотите - а расценки у меня какие? Мастерская третьей категории. Вот и уходят люди на завод. Ремонт - это же у нас считается просто тьфу, от телеги пятое колесо, к высоковольтному столбу бантик. Нет правильного отношения. Бледный, вы говорите? Щеки подкрасить? Ну, предположим, я это сделаю. Для вас, гражданочка. - Старичок галантно наклонил голову. - Но красители никудышные - предупреждаю. Плывут от горячей воды. Поскольку у нас мастерская третьей категории... а базовая контора нерасторопная, берет, что ей суют...
- Мы подумаем, - сказала несколько оробевшая теща. - Посоветуемся дома.
- И что обидно, - с жаром продолжал старичок, - обращаются к частнику, вон он сидит в том угловом парадном, видите, через дорогу, склеивает стекло и фарфор, чинит что хотите - от радиоприемников до молний на ботах. На все руки. А между прочим, никакого у него нет мастерства - исключая нахальства. Господи, мне бы условия - я бы показал, что такое настоящее обслуживание, тонкая, красивая работа...
Теща произвела на старичка сильное впечатление. Он закрыл окошко фанерным щитком и запросто вышел к нам поговорить. Под тоскливый протяжный вой электробритв долго еще жаловался на работников базовой конторы, которые совершенно не разбираются в ремонтном деле.
- Я ему: "Сделаем тут заподлицо, и будет ребеночек как новый". А он: "Как вам не стыдно, пожилой человек и очень спокойно ругаетесь подлецом". Эх! - Старичок даже сплюнул от досады. И сказал тоном величайшего презрения: - Ну с кем там разговаривать, они же все либо из юристов, либо снятые с профсоюзной работы.
Мальчик, пока мы его закутывали, лежал с полузакрытыми глазами и улыбался - как будто понимал смешную сторону происходившего. Углы губ вздрагивали и загибались кверху, а под спущенными голубоватыми веками нет-нет да пробегал живой огонек насмешки. Над кем он, собственно, смеялся, этот опасный маленький человечек?
Домой мы пришли довольно сконфуженные.
- М-да, - сказал тесть, выслушав отчет о нашей неудаче. - Придется, видно, мне самому... Да ты живей, живей ребенка рассупонивай, Математик. Не возись, небось у него ручки-ножки-то затекли. Тебя бы так потаскать в коробке.
На семейном совете было решено: никакого ремонта. Просто обменять. Добиться обязательно обмена.
Тесть пошел сам в гарантийную мастерскую. Вернулся сердитый.
- Не обменивают. Рекомендуют обратиться в базовую контору. Там этот седой болтун... попугайчик в окошечке...
Теща вступилась за своего поклонника. В ремонтной системе очень трудно работать. Нет правильного отношения.
- Оставь, пожалуйста. Все у него виноваты. И расценки не те, и базовая контора не такая. А сам? На четырех рабочих держит трех учетчиц. Так, ясное дело, прогоришь. К ним бы одного человека с хорошей заводской выучкой...
Пришла телеграмма от Кирюхи, брата Майки, - он хочет взять отпуск и приехать поглядеть на малыша.
- Какой смысл, - сказала Майка. - Вот обменяем, и уж тогда...
Не стоило, конечно, давать имя временному ребенку. Поэтому мальчик у нас никак не назывался. Просто - Мальчик. А так как время шло, то теща так и вышила на маленьких наволочках и пододеяльниках: "МАЛЬЧИК".
У тестя опять был конец месяца. Опять мы его не ждали с обедом, садились к столу без него. Но в первых числах он успешно справился со всеми заводскими бедами - и пошел в базовую контору.
- Ну что, пап, что? - спрашивала Майка, прыгая вокруг отца в тесной прихожей.
- Ох, ерундовое место. Стекла три месяца не мыты. Какой тут может быть порядок?
- Отказали?
- Да как тебе сказать... Велели подать заявление, заполнить какой-то дефектный бланк. Обещали дать ответ.
В квартире над нами смеялись. Феликс, студент МАИ, острил:
- А когда женить будете, в брачном свидетельстве тоже напишут: "МАЛЬЧИК"?
Шофер Василий Андреевич грозился - не то в шутку, не то всерьез:
- Смотрите, Юра, если до конца квартала не назовете ребенка по-человечески, напишу в "Известия", в отдел семьи и быта!
Мой старинный приятель Денис, оказывается, приготовил для Мальчика роскошный подарок - собрание сочинений Майн Рида. "Ну, впрок, на вырост, конечно". Но принести отказывался. "Вот когда будет имя... Тогда я надпишу: "Дорогому Ильюше" или "Дорогому Валюше, чтобы рос умным". А без имени какая может быть надпись?"
Вот так и шло дело. Они колыхались на веревке в кухне, маленькие простынки и полотенчики, вздувались над теплой газовой струей, и перед глазами мелькало: "МАЛЬЧИК", "МАЛЬЧИК"...
Время от времени кто-нибудь из нас отправлялся в базовую контору узнать, как идут дела, поторопить.
Теща вернулась, отдуваясь:
- Поругалась я с ними!
Майка призналась, скромно опустив ресницы:
- Меня там один тип пригласил в молодежное кафе.
Гоша отказался идти.
- Выдумки ваши дурацкие. Отличный парень. Почему бы не сменить, например. Майку? Вертится перед зеркальным шкафом, обезьянничает. Или Юру? У него один глаз астигматический. Тоже недостаток, и посерьезнее вашей ямочки.
Он с самого начала был против обмена.
- Мама, зачем ты его так кутаешь? Ведь на дворе совсем тепло.
Теща, не обращая на Майку никакого внимания, обкручивала Мальчика каким-то пятым пледом, прежде чем уложить его в коляску и выставить на балкон.
- Мама, он же весь красный, выпученный.
Теща наконец удостоила ее ответом:
- Все-таки ветер. И потом, Мальчик вчера купался.
- Позавчера.
- Не учи меня. Тирань своего Юрку. А я уж как-нибудь без тебя...
Тещу не переспоришь.
Она настоящая мать-командирша.
Все дело в том, что она растила целое подразделение сыновей и завела в доме суровую военную дисциплину. Приказано Алехе вынести мусорное ведро, а на самом деле не его очередь, - все равно, будь добр, сначала вынеси, а потом при случае, если уж тебе так хочется, можешь пожаловаться: "Мама, а ведро-то должен был выносить Кирюха". А лучше не жалуйся - а то мать скажет ехидно: "Ах, бедный... лишнее ведро вынес. Как бы не надорвался" и даст вне очереди наряд чистить кастрюли.
Впрочем, когда я появился в доме, это все уже отошло в область семейных преданий. Парни разъехались. Остались от них какие-то огромные раскоряченные лыжные ботинки, которые никому не годились, тяжеленные гири, которые никто не мог поднять, учебники, где Мичурину были подрисованы рожки, а Марии Кюри усики, части не то от старого велосипеда, не то от разобранного радиоприемника, гайки и шурупы в коробочках из-под "Казбека", залежавшиеся пакеты с фотобумагой. Эти окаменевшие пласты прошлого загромождали шкафы и полки, всем мешали; но выкидывать ничего не разрешалось - как будто братья вот-вот воротятся и с ходу примутся за прерванные, недоделанные веселые свои труды! Кроме вещей оставались еще легенды. Богатырские легенды. "Вмятина на двери? Это Алеха делал тройное сальто. Ну и вмазал головой. Дверь как затрещит..."
Орлы вылетели из гнезда. А тут как раз подросла Майка. Гадкий длинноногий аистенок превратился в хорошенькую девушку, на которую оборачивались на улице. И вот в доме после героического периода, периода титанов, настала эпоха мягких нравов, женственности, изящных искусств; камни суровой циклопической кладки сменились завитушками в стиле рококо. На кресле теперь висели чулки и валялась книжка стихов Щипачева с загнутыми уголками; проигрыватель с подоконника твердил что-то плавное, томно-тягучее. И стали к Майке ходить мальчики, то есть мы, олухи, идиоты чистой воды, которых она то завлекала, щуря шоколадные глаза и небрежно ероша короткие волосы, то прогоняла, но так, чтобы можно было опять завлечь. А отец Майки, отличный человек, с которым я теперь очень дружу, тогда больно ранил наши сердца, даже об этом не подозревая. Представьте себе: вечер - Майка стоит у перил лестницы с очередным поклонником, проходит отец, улыбается самым любезным манером: "Здравствуйте, Дима. Ах, нет, простите, Слава... Дима был вчера". А стоит-то с Майкой вовсе Юра! Эх...