Юрий Васильев
Гулиганда папасса[1]
— Стоп! — проводник поднял правую руку, и колонна остановилась. Все принялись напряженно озираться по сторонам. Лиана, что свисала впереди над тропой, качалось. Казалось, вот только что ее зацепил хвостом быстрый хищник с мягкими лапами. Игорь достал пистолет со снотворными капсулами.
— Тс-с… — прошептал инопланетянин, и огонек лазерного прицела запрыгал по густой растительности. — Она здесь. Я ее чувствую.
Глаза его сделались большими и желтоватыми, как у совы.
— Ч-чер-рт… Земляне… Тоже мне… — проворчал он сквозь зубы скорее по привычке. — Как же вы ее охраняли-т, что она умудрилась сбежать в джунгли? Горе-охранники…
В ветках раздался шорох, и большая неуклюжая птица перелетела подальше от новых соседей.
— Она же хищная… — не унимался проводник. — Любому вашему льву и тигру глотку перегрызет в минуту. У нее ж зубы в три ряда. Да острые, как скальпель… Одно слово — Гулиганда Папасса. Жестокая, как…
— Р-р-я-у-у!.. — словно пятнистая молния мелькнула в просвете между стволами.
— Тук-тук-тук… — беспорядочно захлопали выстрелы.
— А-ах! — клыки зверюги вцепились Игорю в правую голень. — А-а-а! — заорал он во всю глотку.
Боль пронзила все его тело. Пистолет выпал в траву и…
…Игорь проснулся.
Дыханье было частым. Глаза слезились. Руки дрожали. Сердце, как азартный боксер, бешено колотилось.
Протерев глаза и немного придя в себя, Игорь отшвырнул жаркое одеяло, опустил ноги с дивана и на всякий случай ощупал правую:
— Папасса, черт возьми! — сквозь зубы проговорил он. — Бред какой-то…
Писатель-фантаст Игорь Чудовищев мучился уже которую неделю. Его преследовала неведомая Гулиганда Папасса. Он выдумал ее с месяц назад. Точнее, ему казалось, что она всегда была в подсознании и лишь недавно по неведомой причине вдруг обнаружилась, чтобы доставлять страдания и лишать сна.
Игорь с ненавистью поглядывал на сплющенную затылком подушку. Время перевалило за полночь. Зевки встали в длиннющую очередь, нагло обгоняя друг друга в неумолимом стремлении первым сделать вывих нижней челюсти. Веки слипались. Лохматая голова тяжелела. Мысли уже слабо ворочались в усталом сознании.
Хотелось спать, но он упрямо подпирал ладонью острый подбородок да обалдело таращился в пестрящий экран. Перед ним лежала раскрытая тетрадь с заголовком будущего произведения. «Гулиганда Папасса» — было выведено крупными буквами еще пару недель назад. С тех пор автор сумел обвести буквы красным. Дважды подчеркнул. И нарисовал цветочек на полях. Дальше рассказ не шел.
Название, божьей искрою осенившее его во время игры в футбол, не привело к добротному сюжету, а только подарило тяжелые раздумья, да перебор вариантов и героев. Бессонница еженощно лихо отплясывала на костях жутких сновидений, бессвязных обрывков неведомых перипетий, сцен, которые не имели ни начал, ни продолжений.
Он тогда аж остановился посреди спортзала, саданув мяч со всей силы «куда бог пошлет».
«Вот! Вот оно, название! Вот он рассказ! Повесть! Нет, роман! Вот оно — произведение всей жизни! Пра-ав! Тысячу раз прав был Ленька Доброхворов: название определяет форму рассказа. Его фабулу. Его суть. Нужно только понять, что хочет «вылепиться» из того или иного заголовка. Остальное — дело техники. Сиди да записывай. По сути, процесс творчества — выдумывание названий. Все остальное — механический перенос на бумагу, воплощение в жизнь уже сочиненного, логически вытекающего из двух-трех слов…».
К нему подбегали. Что-то спрашивали. Хлопали по плечу. А он только щурил глаза и скороговоркой тараторил:
— М-минуточку… Сейчас-сейчас… Стой-стой-стой… Да-да-да… В порядке… Все в порядке…
Соперники скрытно радовались. Свои — явно ворчали.
В игру он все-таки включился, но отбегал оставшиеся полчаса как-то машинально. Не отдавал пас, когда следовало, запорол два голевых момента, наступил на мяч, едва не разбив носа. Версии — зародыши сюжетов — захватили разум, и футбол шел уже параллельно литературе. Ни то, ни другое не приносило успеха.
…Олимпиада была в самом разгаре. Республика Гулиганда прислала мощную команду. Они выигрывали все подряд. Рекорды сыпались, как из рога изобилия. И никакого допинга.
— Что уж говорить, — шептались журналюги. — Если даже в прыжках с шестом они «золото» и «серебро» взяли. Причем раньше про этих парней никто и слыхом не слыхивал. Ни про Симона Гуля, который стал чемпионом. Ни про Кассата Гали, занявшего второе место.
Главный претендент на первенство, абсолютный чемпион и рекордсмен, испанец Картоньес взял лишь «бронзу». Причем третье место отстало от второго аж на 6 сантиметров — пропасть!
Медики в лабораториях только разводили руками, губя в исследованиях литры темной африканской крови. Ничего запрещенного. Количество гемоглобина и то не повышено.
— Как они побеждают? — недоумевали все. — Что у них за чудо-тренеры? Каковы методики? Никогда бывшая колония в спорте не блистала. А тут — на тебе! И только один человек — бегун на 1500 метров из России — Игорь Чудовищев «раскусил» их.
«Папасса»! — магическое слово колдунов «гули» — вот в чем заключался секрет таинственной команды. Это слово, этот шелест, это дыхание сорвалось с губ соперника — темнокожего Магмы Абули, когда они бежали «плечо в плечо», незаметно подталкивая и оттирая друг друга, стремясь занять более выгодную позицию у самой бровки.
Шел второй круг. Борьба была нешуточной. Никто не хотел уступать. И хоть россиянин бежал уже «скрипя зубами», оторваться темнокожий атлет не мог. Тогда-то и прошелестел прямо в ухо Игорю тяжелый выдох:
— Папасса!
Словно дополнительный моторчик включили у африканца.
— Топ-топ-топ… — стала чаще шлепать рядом левая нога соперника. Полметра… метр… полтора… Он стал удаляться. И хоть наш стайер выкладывался изо всех сил, отставание росло.
Разрыв был уже метров десять. Казалось, борьба проиграна. И тут в мозгу словно щелкнуло:
— Папасса!!!
Колдовской пароль — вот что!
— Папасса… — едва слышно буркнул себе под нос Чудовищев. И вдруг новые силы влились в мышцы. Легкие расправились. Бег ускорился. Словно второе дыхание открылось. Он настиг Магму Абули у последнего поворота на финишную прямую. И снова плечо — в плечо. Снова незаметные толчки и оттирания.
— Гу-ли-ган-да! — ритмично орал сектор с барабанами.
— Рос-си-я! Рос-си-я!!! — скандировали наши. — И-горь! И-горь! — звенели тонкие женские голоса.
— Папасса! — рявкнул ошеломленный соперник и, оглянувшись, толканул русского посильнее.
— Ах так! — возмутился отечественный стайер. — Я те покажу «папассу»!
— Па-па-па-папасса-а! — он выбрал момент и со всех сил корпусом так саданул гада, что… свалился с дивана. Прямо на локоть. От грохота в 5 часов утра проснулась и обиженно замявкала соседская кошка снизу. Сна как не бывало.
Ленька Доброхворов бросил последнюю лопату раствора в опалубку и принялся разглаживать дощечкой поверхность будущего перекрытия над погребом.
— Значит, говоришь… название уже есть… то есть, говоришь… надо сюжет. Запомните, Ватсон, — он улыбнулся в свои пшеничные усы. — Так же, как бытие определяет сознание, так и название определяет сюжет. Как, говоришь, ну…?
Чудовищев снял драные рукавицы. Вытер грязной ладонью грязный лоб.
— Ну… в общем… «Гулиганда Папасса»…
— Оп-паньки! — оторопел хозяин погреба.
Распрямился, вопросительно глядя на Игоря, и осторожно переспросил:
— Как-как?
— Гулиганда… ну, Папасса… Я, понимаешь, Лень, спать перестал. Кошмары мучают. То эта надпись такая таинственная в пирамиде древних ацтеков. Весь сон мучаюсь — перевожу. Как попугай. Читать-то читаю, а смысл понять не могу. То это бриллиант, и меня за него убивают. То планета такая вновь открытая, а на ней монстры. И опять, понимаешь, сплошное членовредительство… Ты-то сам… Вот что ты видишь за Гулигандой этой?
— Я? Гм… — Ленька задумался. — Гу-ли-ган-да Па-пас-са… Гу-лиган-да Папас-са… Гу-лига-н-н-да-а Па-а-апасса… Н-да… Если б «Возвращение на Сатурн» — то в два счета… А тут… Гул и Ган, да еще и Папа-сса… тьфу!
Он еще несколько раз проговорил название по слогам, поиграл бровями и вновь взялся ровнять бетон дощечкой.
— А-а, — наконец махнул он рукой. — Собирайся. Темнеет. Назавтра все схватится. А на следующие выходные смонтируем тут мой железный гаражик. Будет, как надо. Подсобишь болты закручивать?
— О чем речь… А как же «Папасса»-то?
— А-а, чепуха. Это так называемый многовалентный вариант озаглавливания материала. Классификация профессора Репейникова, — он скорчил гримасу. — …Н-ну, я в теорию углубляться не буду. Даю пример сюжета. Чему бы, скажем, ни противоречила твоя закавыка. Значит так: молодой талантливый ученый — непризнанный гений изобрел так называемую «папассу». Представь металлический бункер, кубов эдак на-а… — Доброхворов постучал лопатой по обломку кирпича, — …на двести. Из него выходят два лотка. В бункер подает сыпучую смесь желобчатый конвейер… Да! — вскрик испугал случайного прохожего, который кинулся сломя голову к освещенной трамвайной остановке.
— Да… — уже потише сказал теоретик. Сложил для наглядности ладони лодочкой. — Между ними, конечно, смеситель ротационного типа. Сверху поставим обогатитель первичной суспензии.
— А на хрена?
— В смысле?
— Н-ну зачем все это? Папасса эта к чему?
— Оп-паньки!.. Н-да… — задумался Леонид, — а действительно, к чему? О! — он поднял вверх указательный палец. — Точно! Все его пытают, мол что за Папассу ты такую склепал? Ведь цемент с песком, плюс воду по вкусу можно смешивать в обычной бетономешалке. А он им, мол не дуркуйте! Шали-ишь… Настоящую гулиганду вы ни в какой бетономешалке не получите. Только моя Папасса способна…
— Погоди-погоди… Что за Гулиганда-то?
— А-а… Также и они ему, мол че за хреновина-т? С чем ее едят? А он им: «Не-ет, господа хорошие. Это мое ноу-хау. И вот так за здорово живешь, бесплатно то есть, никому ничего не скажу…».
— А они?
— А они… ну, козни всякие начинают строить. Вроде жили как-то до сих пор без «настоящей гулиганды». Дай бог и дальше… Но любопытно… Ну и… э-э… — Доброхворов пожал плечами. — Погляди там за блоками, ничего не забыли?
— Ну, а козни-то, что за козни? — не унимался Чудовищев.
— Ми-илый мой! — высоченный Леонид педагогически сверкнул очками в густеющих сумерках, и Игорь понял, какой ужас будет мучить его нынешней ночью.
А Леонид отечески похлопал искателя сюжета по плечу:
— Кто автор? Ты или я? Нет, уж, уволь… Думай. Фантазируй. Пробуй.
— Так это… Совместное можно. Ну, соавторство, допустим…
— О-хо-хо… — тяжело вздохнул Доброхворов. — И рад бы в рай, да грехи не пускают. Сам видишь, место под гараж выбил. Пока снега нет, надо мою железку поставить. А то весной погреб подтопит — пиши пропало. Да к тому ж у меня «Повелитель материка-19» созрел, — он постучал по лысеющему черепу. — Здесь пока… Допишу — там поглядим.
— Значит, говоришь, бункер, да желобчатый конвейер?..
— Ну… возьми для начала какую-нибудь техническую книгу. С чертежами. А еще лучше…
Друг, товарищ по перу, он же постоянный советчик и критик «чудовищного» творчества, был человеком легковесным во всех отношениях. Звали его редким славянским именем Корней. Корней Зотов. Комплекция юнги. Быстрая речь. Тонкие черты лица.
Для него совершенно не существовало проблем. А которые существовали — он не замечал. Во всех трудных случаях он мог предложить как минимум три выхода из ситуации. И все, что бы ни случилось, суть закономерности судьбы — вот его кредо.
…Продолжая одной рукой сдерживать напор шалуна-сынишки, второй, хозяин квартиры распечатал печенье, заварил чай, порезал булку, открыл варенье и достал масло из холодильника.
— Слышь, Корней, я к тебе с месяц назад приходил, помнишь? Мы еще спорили про названия и сюжеты. Ну, Ленька Доброхворов говорит, что, мол, название рассказу дал, остальное — дело техники. Мол, сюжет как бы автоматом прилагается…
— Н-ну… Митька, кыш! (Сын ухватил папу за нос.) Ох, р-разбойник!
— …Что свой рассказ, например: «Ее интересуют только черепахи», да и «15 миллиардов, помноженные на пот», не говоря уж о «Повелителе материка» (всей серии), он написал исключительно из названия. Раздул строчку до размера двух авторских листов — и готово.
— Н-ну… Понимаешь, братан, — хозяин раздул ноздри. — Не все так просто… Ой! Митька, злодей, сейчас поймаю!
Ребенок хохотал, прячась за косяком двери, и готовил к броску второй кубик.
— Представляешь, меня осенило! Название такое смачное! — Чудовищев отхлебнул густю-щий, как гудрон, чай. Поморщился. — «Гулиганда Папасса»! Звучит?!
— М-м… — задумался Корней. — …Звучит. Только что-то такое я, кажется, уже слышал… Не помню где… А про что рассказ?
— То-то и оно — думаю, про что. Может, ты чего посоветуешь? Ведь я уже сон потерял. Кошмары снятся.
— Так это и хорошо! Записывай свои кошмары: давно что-то я ужастиков не читал, — обрадовался Корней.
— Это кошмары. А мне нужен сюжет.
— Сю-же-ет… Как говорит наш общий друг Леонид, название — это конспект сюжета.
— Э-ой! Это п-понятно, — гость с трудом вынул цепкую детскую ручонку из своей шевелюры. — Ты-то… Ты что видишь за названием?
— Я? Гм-гм… Ай, схвачу-схвачу-схвачу… Ой, съем-съем-съем… — игривый отпрыск с визгом кинулся наутек от отца. — Я… э-э… вижу-у… — задумчиво сказал Корней. — Это растение такое. И вовсе не обязательно на отдаленной планете. Здесь. У нас. На Урале. В окрестностях озера Щучье. Ну, геолог, или, допустим, ботаник, находит неизвестный науке цветок, — начал он развивать идею. — А-а-а… корень похож, ну, допустим, на жень-шень… И обнаружилось свойство — пожуешь корень — начинаешь мысли окружающих читать. Недолго, правда. Минут двадцать. Потом действие заканчивается, но-о за это время…
— Ня, — принес ребенок пластмассовую машину. — Игай.
— Ж-ж-ж, — послушно зажужжал папаша. — Ж-ж-ж… но корень этот имел побочный эффект… ж-ж-ж… скажем, зрение…
— Папа, игай!
— Игаю-игаю… ж-ж-ж… или память… или слух…
— Да-да-да-да… постой-постой… Точно… Точно… А образец цветка и корня во время доклада один нехороший человек… — Чудовищев, почти не жуя, проглотил бутерброд. — Того-этого…
— Дядя, игай! — малыш протянул Игорю другую машину. — Игай.
— Угу, — сказал тот. — Э-э… ж-ж-ж…
— Стой! — прекратил жужжание Корней. — А почему, собственно, «Гулиганда Папасса»?
— Почему? Ж-ж-ж… — пожарное авто заехало под стол, и двигатель смолк. — А-а… когда он, ну, ботаник, уходил «в поля», то говорил: «Пошел в пампассы». А «Гулиганда»?! Ну, жену у него Гуля звали. В честь нее.
— Гм-м… — почесал переносицу хозяин. — Логично. Ж-ж-ж… но все как-то очень уж… притянуто… А ты запомни, ничего, в том числе и название, не бывает… ж-ж-ж… случайным.
— Это я… ж-ж-ж… — кивнул головой водитель «пожарки».
Уже на следующую ночь он проснулся от кошмара. Ему приснилось, что он — дипломат. Представитель Земли. Посол нашей цивилизации на отдаленной планете. Отношения между расами натянутые. Очень сложно разделить сферы влияния в некотором уголке Вселенной. А соперник ищет лишь повод для конфликта.
Отравление — как раз то, что нужно. Однако и наша разведка не дремлет. Незадолго до консульского ужина агенты спецслужбы заставляют Игоря проглотить пилюлю-противоядие от всех известных отравляющих веществ.
— …Только вот что, — говорит человек в кителе и со шрамом через всю щеку. — Наша пилюля все же от одного яда не спасает. От сока Гулиганды Папассы трехгодичной выдержки…
— Что?!
— Но я уверен, у них его нет… Настолько редкая штука… Кроме того, вы же знаете, шеф-повар — наш человек. Все, что происходит на кухне…
— Они могут подсыпать… м-м, подлить уже непосредственно… так сказать…
— Не волнуйтесь, не волнуйтесь… Кушайте все, что вам подадут. Есть камеры слежения. Наблюдатели в штатском. На самый крайний случай запомните: если во рту у вас возникнет вкус, похожий на смесь лимона и зеленой сосновой шишки — это именно то вещество, о котором мы говорим. Глотать его не нужно. Сделайте вид, что вас тошнит, и покиньте церемонию. В любом случае у вас будет секунд 15—20. Вкус резкий. Вы его ни с чем не спутаете.
…Блестел хрусталь. Сверкали золотом канделябры. «Услаждала» слух раздражающая музыка, похожая на весеннюю лягушачью распевку.
Чудовищев не стремился к разнообразию блюд. Все больше нажимал на свеженаструганную терцинею, похожую на нашу капусту. Похрустывал, вежливо улыбался и делал вид, что нашел, наконец, ту пищу, о которой мечтал всю жизнь. Однако от рагу с почками «летучего квиртула», предложенного женой консула, отказываться было неудобно.
— Попробуйте, — сказала четырехглазка и интимно улыбнулась самым правым ртом, — У нас это блюдо — мечта гурманов.
Человек со шрамом в униформе лакея скосил глаза на салатницу и, шмыгнув носом, подал сигнал: «Не дрейфь, Игореха, все под контролем».
Посол Земли долго держал яство на языке, ожидая соснового и лимонного привкуса, но… (он проглотил первую порцию) кажется опасности… (Он попробовал побольше. Действительно, вкусно. Проглотил.) не было. Попросил еще…
И тут пришел вкус. ВКУС!!! Тот самый!!! Почки квиртула забивали своей неповторимостью поначалу все другое. Но стоило как следует…
Игорь вскочил, схватившись за скатерть и опрокидывая бокалы с дорогим вином на атлас инопланетного платья.
— А-а-а!!! — заорал он голосом ошпаренного оперного тенора, одновременно отплевываясь и заталкивая два пальца себе в рот. — Э-э-э! У-э-э!!! О-а-а!!! Бу-у-у!!!
Резкий шум ударил в голову. Глаза стали закатываться, а голос срываться на стоны и хрипы. Мгновенно подскочила температура. Испарина, похожая на утреннюю росу, выступила между бровей. Губы побелели и затряслись мелким тиком.
— Га-ады-ы!!! Отрави-и-ли!!! — не унимался землянин, понимая, что уже не спастись. Он схватил со стола вилку и с ненавистью зыркнув на меченого лакея, со всей яростью вонзил столовый прибор прямо в грудь радостно хохочущей жене посла.
— А-а-а!!! — давление подскочило так, что заложило уши и потемнело в глазах.
— А-га-а! Гулиганда Папасса! Бей Землян! — закричал неожиданно проворный консул и, выхватив миниатюрный бластер, вспрыгнул на стол…
Глаза открылись сами, чуть ли не со щелчком. Писатель-фантаст охнул и проснулся. Скрученное жгутом одеяло, которое он душил во сне, поворачивалось, словно живое. На подушке виднелись следы укусов. Шариковая ручка острым концом была воткнута в ложе.
Изможденный, уставший, с темными полукружьями под глазами, Игорь Чудовищев шел по осеннему городу и мучился очередным сюжетом о «Папассе». Эротическая драма с графиней Гулигандой фон Папасс никак не клеилась. По последней версии, аристократка была психически неадекватной нимфоманкой с припадками клептомании и лунатизма. Ее любовник был инопланетным шпионом, но… вся эта галиматья вертелась в мозгу пестрым клубком, никак не укладываясь в рамки более-менее приемлемого сюжета.
«Мухи творчества» буквально одолели писателя, и он решил после работы не ехать, как обычно, на трамвае, а пройтись три остановки пешком, подышать свежим воздухом в надежде хоть на эту ночь забыться и посетить страну Морфея без изображения и звуков.
Он просто мечтал отключиться вечером, как выключатель, и включиться снова уже утром, перед работой, отдохнувшим и бодрым. Провести период темноты и забытья без нервов. Но не тут-то было. Интуиция подсказывала, что Гулиганда Папасса в различных ипостасях будет преследовать, пока он не напишет этот чертов рассказ.
— О, господи! — думал Игорь. — И откуда взялась эта тварь на мою голову? Вот возьму да напишу миниатюру:
«Военные конструкторы острова Гулиганда изобрели идеальное оружие — позитронную Папассу. Первые испытания прошли 15 тысяч лет назад. До нас легенды донесли лишь искаженное название острова — Атлантида».
— Чем не произведение? Разослать литературным критикам, да выбросить из головы. Пусть слюной брызжут.
Поблескивало из-за холодных облачков тусклое октябрьское солнышко. Нестройные шеренги пестрой листвы муштровал настойчивый ветер. На проспекте соревновались в скорости извозюканные до одноцветья машины.
Чудовищев сел на скамью, обхватил голову, как баскетбольный мяч, руками и стал раскачиваться, бубня одно и то же:
— Гулиганда Папасса… Папасса Гулиганда… Гулиганда Папасса…
— Привет! — неожиданно раздалось над самым ухом.
— Пивет! — эхом повторил детский голосок.
Игорь поднял усталый взгляд.
— А-а, гуляете…
Перед ним, держа отпрыска на руках, стоял Зотов. — Привет-привет…
Фантаст пожал руку Корнею, потряс пухленькую детскую ладошку. Порылся в карманах в поисках конфетки. Но там были только ключи.
— А вам что ж дома не сидится?
— Сидися, — быстро отозвался малыш. — Мама туа… ам-ам…
Отец перевел:
— Маринка борщ варит. Отправила нас гулять. Пока погода. Пока солнышко… Иди-ка… — он опустил Митьку на землю. — Бегай…
— Егай, — тут же захохотал карапуз и проковылял за скамейку.
— Ну, как твоя «Маракунда-прибамбасса»? Написал?
— «Гулиганда Папасса», — поправил автор. — Обдумываю. Сны замучили. Ужастики всякие.
— Сны… (Ой, схвачу-схвачу!) Сны — это знак. Если пришло к тебе название — это не случайно, — Корней приложил руку к сердцу. — Промысел божий. (Ой, поймаю Митьку, поймаю!) Ведь и Менделееву его таблица приснилась. И Лев Толстой «Войну и мир» того-этого… не за один присест… сколько уж ему-то всякого снилось за 20 лет… Ты-ы, знаешь, не думай, что все так… само собой. Сны — это подсказки тебе… (Митька, бандит! Куда драпанул?! Игорь, извини…)
Ребенок бегал, хохоча, вокруг лавки и дразнился:
— Папка-мардапка! Папка-мардапка!
Игорь, словно репетируя звук «о», зевнул. Глаза уставились в одну точку. Ему хотелось улечься прямо здесь на тротуарной лавочке, забыть обо всем и отключиться.
— Стой! Стой, хулиган! — притворно семеня, догонял шумного карапуза отец.
— Той! Той! — радовался наследник.
— А-га-а! — перепрыгнул через лавочку Зотов. — Хулиган-то попался-а!
И тут Чудовищев аж подпрыгнул!
Сидя! Он открыл рот и округлил глаза! Мальчишка повторил вслед за папой:
— Гулиган-да-папасса!!! — и засмеялся заливисто, как могут только дети.
Он смеялся так здорово, что подхватил и его родитель, а вслед за ними и оторопевший вначале искатель сюжета.
— Гулиганда Папасса!!! Гулиганда Папасса!!! — радостно прыгал по асфальту Игорь. — Вот она, Гулиганда Папасса!!! Это ж я у вас… Это ж я… ха-ха-ха… в гостях… месяц назад… а-ха-ха…!!!
— Гулиганда-папасса!!! — хохотал Митька, вцепившись руками в папино ухо.
И только Корней начал постепенно хмуриться, с опаской поглядывая на друга, да пытаться освободить красное ухо от сынулькиного захвата.
Наконец Игорь выспался. Как младенец. Как медведь. Как сурок. Отключился, как выключатель. Упал, как бревно. Казалось дыхание и то замерло. Ему впервые за последний месяц ничего не приснилось, и утром он встал свежий, будто салфетка. Жаль только, что рассказ с экзотическим названием — «почил в бозе». Так и не увидели литературные критики сюжетных изощрений. Ну и бог с ним.
Зато уже через неделю был «набит» в компьютер другой — «Бегство с Юпитера».
— Так и есть! — сказал довольный Доброхворов, услышав название. — Я ж говорю — конспект сюжета!
Он закручивал очередную гайку на крыше своего сборного автохранилища.
— Ты, Игорь, можешь даже мне ничего не рассказывать. Я и так знаю, о чем речь.
— Угу, — согласился автор. Он закручивал другую гайку. Было холодно, и та выпала из окоченевших пальцев. Чудовищев неслышно ругнулся, слезая с лестницы:
— Тьфу! Гулиганда Папасса!
P. S. Забытый эпиграф — «Переводы с детского».
4—19 марта 2002
Новичок
— Эй, ты где? — потерял из виду новенького Василий Борисович.
— Да тут я, тут!
На солнышке было совсем хорошо. Зелененькая травка. Кустики. Ветерок. Чуть поскрипывают старые ворота. Свиристят пичуги. Какая-то мелодия в отдалении. Несколько полуобнаженных девушек возле ручья…
— Башка трещи-ит… — схватился за голову парень, — и в левом боку, словно огонь…
— Разве? — полуобернулся Запоздалов.
Кислое выражение исчезло с лица новенького.
— Что «разве»? — спросил он. — Тебе когда-нибудь железной балкой… Ой, в самом деле не «трещит». А не должно же…
— А что тут такого? Поболела-перестала.
— Ну да, ну да, — пробормотал парень и осмотрелся, словно увидел все в первый раз. — Ой, женщины…
— Это не женщины — Грации, — сказал Василий Борисович. — Эстетика по-ихнему. Достаточно на них смотреть, пение слушать…
— Тю-ю… — огорчился новенький, но почувствовал приятное от созерцания и тут же мнение переменил. — А вообще-то ниче-е… Пробирает.
— А то! — с видом знатока подмигнул Запоздалов. — Тут клево.
— Микрофон бы им помощней.
— Это излишне, — сказал Василий Борисович.
Помолчали.
— Эх кепарик бы на тыкву. Солнышко слепит.
— Держи, — протянул модную фуражку Василий Борисович.
— А себе-то?
— Не мой размер. Да и не люблю я головные уборы.
Новенький сорвал ромашку. Понюхал. Покивал головой.
— Да, в самом деле, хорошо тут у вас. Спокойно. И че? По утрянке будильник не зазвенит? И на работу не надо?
— Чудак-человек. Говорят же — санаторий.
— А с зарплатой тут у вас как? Своевременно?
— Смешной ты, право, — Запоздалов приобнял новичка за плечи. — Нет тут зарплаты.
— У-у… — скуксился травмированный.
— Ну, я не знаю… Если тебе очень надо…
— Надо! Двадцать тыщ!
Запоздалов заозирался.
— Ну, если… ну я не знаю… надо поглядеть где-нить под пеньком… или… О! А ну, глянь!
Новичок ошалел.
Небрежно сваленные в траве лежали пачки денег.
— Это че, мне?
— А кому ж! Мне они — даром не нужны. Просил — забирай. Только что ты с ними тут делать будешь?
— Я-то… — засуетился новенький, запихивая купюры за пазуху. — А ларек… ларек где? Нет, перво-наперво крыло правое у своей «ласточки» поменяю. И стартер. Новый. Импортный. Слушай, а авторынок тут у вас есть? Ну, или хоть магазин, там, барахолка?
— Здесь все есть. И частники. И автосервис с гарантией. И цены божеские.
— А-а где?
— Да вон — за бугром. Эй, ты… куда опять подевался?
Парень вышел из-за дерева.
— Да тут я, тут. Куда я денусь?
— Че все жмурки какие-т, да прятки. Не люблю я этого, — Запоздалов сурово поглядел на новенького и с нажимом повторил: — Не люблю.
— Да я-то че, — сказал парень. — Ну, а, допустим, «глушак» новый, только чтоб не кооперативный, по чем? На «классику».
— На «классику», говоришь? Ну, сто рублей, устроит?
— Сто?! — парень аж подпрыгнул на корточках, едва не растеряв своей добычи. — Серьезно?!
— А то!.. — Василий Борисович обиженно повернулся в пол-оборота. — Еще и поторговаться можно.
— Врешь!
— Вот те крест! Но… — в небе так стремительно носились стрижи, что Запоздалов невольно залюбовался и помолчал, — …но зачем тебе все это? Возьми уж нового «мерина». Ни забот — ни хлопот. Уж лет десять — точно. Знай — дави на газ.
— Да по нашим-то дорогам…
— Ты все как не родной, — пожал плечами Василий Борисович, сорвал стебелек и закинул руки за голову. — Дороги здесь что надо. Классные дороги. Да и следит начальство за состоянием. О-он, вишь? Опять латают.
Действительно, сразу непримеченный, где-то возле горизонта, гладил плоскость каток. Возле чистой, словно утюг, техники орудовали лопатами несколько человек в оранжевых жилетах. Рабочие перешучивались и рассказывали анекдоты.
Парень пожал плечами и вернулся к теме.
— А вот ты говоришь, «мерина»… ну, допустим. А трехгодовалый с круглыми фарами, примерно, по чем? Ну, пятигодовалый?
— Да бери уж новье. Че тебе эти объедки?
— В кредит? А какой процент?
— Ну, хочешь в кредит — бери в кредит. Полпроцента в сто лет, устроит? Хотя-я… — Запоздалов пощурился на яркое солнышко, вынул из кармана грушу и принялся аппетитно ее поедать. — …Хотя я лично, предпочитаю сразу. Техника-то вот она. Эй, ты где?
Чудик снова исчез и Василий Борисович опять в недоумении смотрел то направо, то налево, механически пережевывая сочный плод.
— Э-эй! Ты уж определяйся как-то… Э-эй! Ты где-е?!
— Да тут я! Тут! За елками!
В самом деле, красивая черная машина стояла за группкой низкорослых елок. Рядом находился покупатель. Глаза его горели.
— Ишь, сразу… — шмыгнул носом парень. — А много ли просят за нее? И кто хозяин?
Видно было, что новичок любит автомобили. Ценит их. Любуется. Он робко подошел к дверце и осторожно коснулся обеими ладошками полировки.
— Дык, кто хозяин — кто хозяин? А хоть бы и я. А цена — двадцать тыщ. Берешь?
— Беру! — заорал парень и принялся швырять под ноги Василию Борисовичу давешние деньги. Его слегка лихорадило. Он путался, шарясь за пазухой, вылавливал пачки, провалившиеся в штаны.
— Ну-ну. Ну-ну, — похлопывал по плечу покупателя Запоздалов, — не спеши. Торопиться не надо. Некуда.
— Да-да… — сказал парень и задумался. — А перерегистрация? Все оформить же надо у нотариуса и в ГАИ на учет поставить.
— Э-эх, чудак-человек. Ну, так едем. Садись за руль — тут недалеко. Номерной знак менять не станем. А в конторе нас без очереди пропустят — дядька у меня там — свой человек.
— Бли-ин! — парень заглушил мотор. — У меня ж ни прав, ни паспорта…
— Утерял? Ну, какой ты… А это что?
В нагрудном кармане рубашки лежали все документы. Они, правда, были слегка пожульканные, в каких-то пятнах, потеках, но все фотографии и печати остались разборчивы и находились где полагается.
— Ни фига себе! — сказал новенький. — А я думал…
Вышли. Сели на лавочку. Помолчали.
— Сбрызнуть бы надо, — сказал Запоздалов.
— Само собой. А ларек? Ларек где тут у вас?
— Чудак-человек. У меня же собой…
«Амброзия» — было написано на картонном глянцевом пакете. 100%-натуральная. ТУ-161894. Срок годности…
Новичок недоверчиво побултыхал содержимое возле самого уха.
— А что? Это как-то?.. Вместо?..
— Наливай, — сказал Василий Борисович, — друзьям рекомендую. Или ты предпочитаешь нектар? Цветочную пыльцу?
— Пыльцу? — поморщился парень и сделал движение языком. — Не, давай лучше эту. А где стаканы возьмем?
— Дак вот же.
На низеньком столике поодаль уже была сервирована селедочка с розоватым лучком. Крупная порезанная пополам картошечка парила, только что вынутая из кастрюльки. Толстые ломти черного пупырчатого хлеба с солью находились отдельно.
— Ну, сначала «за здоровье»? — предложил Запоздалов.
— Угу, — согласился «стукнутый», — злободневно. Давай.
Еще через некоторое время он добавил:
— Ни фига себе!
— А то… — улыбнулся Василий Борисович.
— Но это ж не водка… И не коньяк. Как бы полусухое, а, понимаешь, приятно, вроде как крепленое, хорошей выдержки. Типа сок такой… особенный. Нет, пожалуй, что и не сок. Как ликер что ль…
— Угу, — согласился Запоздалов, — одно слово — амброзия.
После третьей речь зашла за недвижимость и ипотеку. И транзитом четвертая — за них же.
— Ты, вот, скажем, где проживаешь?
— Да нигде, — пожал плечами Василий Борисович. — Хожу. Отдыхаю. Бабочками любуюсь.
Парень снова исчез.
— Эй! — уже рявкнул со злости Запоздалов. — Ты где?! Кормить тебя через кочерыжку!
— Да тут я! Тут! — Парень, оказывается спрятался под лавкой. — Не. Ясно-понятно. Цветочки. Стебелечки. А, скажем, дождик. А, хуже того, снег?
— Дык, нет здесь снега. Климат-то южный. Сам посуди. А дождик — так я в шалашик залезу. Мне много-т не надо.
— Ну, ладно, тебе не надо. А другие? Короче, народ где швартуется? Скажем, двушка в панельной десятиэтажке у вас как, реально?
— А что ж нереально? Тут, э-э, — Василий Борисович почесал в затылке и указал на запад, — как раз на прошлой неделе строители два блока сдали. Километра полтора отседа.
— Близко к центру?
— А то… Тут везде близко к центру.
— Дорого, небось, за квадратный метр?
— Тю-ю!.. — Запоздалов вынул из заднего кармана джинсов потертую топографическую карту. — Копейки. Тут все недорого.
— А почем? Почем? Какие этажи не забиты? И это… ипотеку-то у вас практикуют? Ну, это, чтобы в рассрочку надолго… Справки там всякие…
— Да практикуют, А че ж… Можно и без справок. Все на доверии. Куда ты отсюда ее, квартиру-то уволокешь? Чать, не улитка?
Запоздалов улыбнулся, довольный собственной шутке. Но лицо новенького оставалось озабоченным.
— И… и где контора? К кому это самое…
— Дык, ко мне. Я тут местный риэлтер, — Василий Борисович достал другую бумагу. Это был план дома с квартирами. Он расправил «синьку» на колене. — Тэк-тэк-тэ-эк. Вот есть двушка на пятом. Есть две полуторки на восьмом. Трешка на четвертом.
— Беру! — заорал парень и опрокинул стакан.
— Токо… — медленно произнес Запоздалов.
— Что? — парень побледнел.
— Токо, лично на мой скус, в отдельном доме получче будет. В коттедже, по-вашему.
— В отдельном, говоришь? — яркость снова вернулась на лицо и новенький задумался. — Так где ж его…
— А пойдем-ка…
Запоздалов скомкал оба чертежа и выбросил в урну. Туда же отправились селедочьи кости, стаканы, недопитый пакет, укушенный картофель.
— А как же ж?! Амброзия ж! — изумился парень. — И не допита…
— Еще возьмем, — коротко бросил Василий Борисович, — душновато чтой-то. Айда, скупнемся.
Налетели белоснежные голуби и, не удобряя почвы, склевали все крошки.
— Эй, ты где? — уже спокойно спросил Василий Борисович.
Чудик вынырнул из воды.
— Да тут я, тут! Уф! Хороша водичка! Нравится мне у вас!
— А то!.. — усмехнулся Запоздалов. — Тут многим нравится…
Он подтянул крапчатые сатиновые трусы и, поеживаясь, стал заходить в реку.
— Бр-бр-бр…
Выходить не хотелось. Но так интересно пропалывала грядку перед крыльцом молодка в цветастой косынке. Так заманчиво стояла на столике веранды запотевшая трехлитровка домашнего кваса. Так явно из-под косынки поблескивало любопытство к купальщикам, стоило хозяйке обернуться.
— Слышь? — новичок пихнулся локтем. — Грация, Борисыч? Для эстетики?
— Какая, на фиг, Грация — баба с коттеджем! Для совместного проживания! Я че тебя сюда тащил-то, думашь, купаться? У меня мож, ревматизм? Был… А тут, человек тебя обозрел. Представление о мускулатуре имеется. О возможностях. Тебе и карты в руки.
— Надеюсь, не замужем? Как звать-то?
Запоздалов щелкнул новенького по лбу.
— Здесь никто не замужем. А кличут Галиной.
— А по отчеству-то, по отчеству?
— А я почем знаю? Недавно она у нас. Да и зачем тебе отчество-т?
Парень даже не надел штаны. Скомкал все пожитки в охапку и подошел к низенькому заборчику.
— Галина… э-э, не знаю, как вас по батюшке… Не хотите покататься на «Мерседесе»?
— На «Мерседесе»?! Всю жизнь мечтала, — улыбнулась женщина и зарделась. — А вы пока проходите — кваску испейте.
Василий Борисович подмигнул приятелю. Дело, кажется, слаживалось.
— Я щас, только руки вымою, — донеслось уже из открытой двери.
Она выбежала через минуту. В коротком топике, шортах и сланцах на босу ногу.
— Ой! А где же ваш друг?
— Эй, ты где?! — снова растерялся Запоздалов. Перед калиткой стоял, низко урча, автомобиль с распахнутыми дверцами. В недалеких кущах разливался соловей. Новенького нигде не было.
— Тьфу! — Василий Борисович с досадой плюнул. — Не везет тебе девка! Опять эти реаниматоры хреновы! И неймется же им. Снова спасли человека…
Старший врач реанимационной бригады сидел в дежурке и улыбался.
На тумбочке остывал чай. Надкушенный бутерброд без масла черствел. Но человек, гордый своей работой, только сжимал кулаки от сознания, что совершил сегодня почти невозможное.
— Мы сделали это… Мы сделали. Мы спасли человека.
Скрипнула белая дверь. Вошла медсестра.
— Ну что там? — усталый врач поднял голову.
— Я отключила искусственную вентиляцию легких. Он дышит уже вполне самостоятельно. Состояние стабильное. Сердцебиение ритмичное. Жить будет.
1 мая 2005
Панацея
У Владимира Александровича даже немного затряслись руки. Он капнул буроватой жидкостью из пипетки прямо на рану. Прошептал несколько заклинаний и сделал магические пассы. Пациентка зажмурилась и стиснула зубы.
— Ничего-ничего… — сказал врач, — сейчас станет легче.
Он убрал инструменты на низенький, аккуратный столик и отступил на два шага. В самом деле, результаты не заставили себя ждать. Гражданочка приоткрыла сначала один глаз. Потом другой… Улыбнулась.
— Ой, не болит!.. Не болит!
— Ну вот… — благостно расцвел Владимир Александрович, — я ж говорил.
На самом деле, он сам до сих пор не мог поверить. Однако успех был несомненным. Жуткое рассечение кожных покровов на глазах затянулось. Даже розового рубца, который предполагался, не осталось.
— Не за что, — сказал он вослед. Как бы небрежно. — Следующий.
Игорь Андреевич жутко хромал. Припадая на правую, добрался до смотровой кушетки. Сел. С готовностью закатал штанину. Доктор аж присвистнул:
— Ни…чего себе! Сколько живу, такого еще не видывал.
Коленный сустав пациента выпирал вбок, выворачивая голень и скручивая икроножную мышцу (ЛАТИНИЦА!). Владимир Александрович печально вздохнул. Присел рядом и задумчиво сказал:
— Н-дэ-э… Так больно? — врач попытался прощупать подколенный нерв, осторожно надавливая указательным пальцем. Больной даже взвился и закричал. — Н-дэ-э… — снова сказал он, теперь уже словно раздумчиво, — и давно это у вас?
— Да! У-у-у… больше года, — невысокий Игорь Андреевич словно стал еще меньше, втянув голову в плечи. — Я шел… шел. Гололед. А потом упал… Вывих. Больно…
— Это у вас, батенька, не вывих. Это (ЛАТИНИЦА!). Но-о… Давайте попробуем. Ну-т-ка, прилягте. На этот раз он налил бурой жидкости в кювету, сложил вместе три ватных тампона и начал протирать место деформации.
Больной кричал, даже орал. Бил руками по кушетке. Порывался встать и даже укусить доктора. Но мужественно придавив пациента локтем, лекарь довел начатое до конца. Пошептал магические заклинания, сделал пассы, пару раз дунул… Чуть ли не с хрустом, прямо на глазах сустав встал на место.
Радость обуяла хромого. Едва не сбив следующую посетительницу, он БЕГОМ! вылетел из процедурной.
— Ура! — кричал он. — Ура-а! Я вылечился!
— Что у вас? — спросил врач Марину Егоровну. — М-м?
— Хы…-хы-хы… — она закатила глаза. — А что, не заметно? Задыхаюсь. Хы… Хы… Видите? Асма…
— Астма, — поправил врач. — А ну, дышите… Да-с… Не дышите… Кстати, где ваша карточка? Давление мерили давно? Дышите…
— Утром 180/250.
— Однако! Не дышите… Похоже, что жить-то вам осталось…
Посетительница стала заламывать руки и расплакалась.
— Доктор, ну сделайте же что-нибудь… Доктор, я еще так молода…
— Хорошо. Правда, мое средство на этой группе заболеваний еще не апробировано…
— Я согласна! Я согласна! — защебетала красотка.
— Закройте глаза. Я сделаю ингаляцию.
Доктор вылил жидкость в блюдечко. Накинул на голову пациентке марлю.
— Дышите глубже. Еще. Еще… — он стал ходить вокруг, шептать и делать пассы руками.
Удивительно! Прерывистое и хриплое дыхание стало выравниваться, сделалось плавным и ровным.
— Помогает! — обрадовалась больная. — Честное слово, помогает! Доктор, вы чудо!
— М-молчите! Дышать! Только дышать! На-абирайте воздуха полной грудью! Выдыхайте ме-едленно…
Потом зашел больной с воспалением среднего уха.
Потом две девочки с ветрянкой.
Затем был пациент с косоглазием, которое поначалу совсем не поддавалось.
Потом — заика.
Потом было несколько легких — головная боль, энурез, перелом и выпадение зубов.
Потом еще, еще, еще…
— Уф, — сказал умаянный Владимир Александрович медсестре, — много там еще… в очереди?
— А все… — улыбнулась та. — Никого нет. Вы всех вылечили.
— Здорово, — Владимир Александрович тоже улыбнулся. — А что на завтра?
— На завтра снова больные и снова та же очередь — двадцать восемь человек. Народ болеет. Куда ж деваться?
— Н-н-да, — грустно констатировал довольный своей работой терапевт. — Народ болеет… И ничего с этим поделать нельзя. Лечи их, лечи… Слушай, Кать, приготовь-ка назавтра побольше микстуры. И сама начинай… Учись… Учись… Перенимай.
Помощница сполоснула в умывальнике граненый стакан, налила свежей воды из-под крана, и стала разводить акварельные краски.
— Может побольше зеленой?
— Дава-ай… меша-ай. Можно и зеленой. Без разницы. Только погуще-погуще… Ну, и заклинание давай заучивай. Не маленькая же. Ну, повторяй за мной: «У сороки заболи… У вороны заболи… А у маленькой Наташи все пройди-пройди-пройди…».
В средней группе детского сада приближался полдник. Дети складывали игрушки. Вовчик вздохнул грустно, когда нянечка сказала, что «панацея» до утра прокиснет и выплеснула микстуру в раковину. Снял белый халатик.
— От чего бы их всех вылечить завтра? — задумался он.
21 ноября 2007
Пробуждение
Он проснулся. Некоторое время полежал не двигаясь и не открывая глаз. Затем открыл один в полуприщур. Потом — другой. Вчерашний ужин, кажется, пересолили. Хотелось пить. Слегка мутило. Подниматься не хотелось.
Широко-о-о, аж со звуком зевнул, не прикрывая рта. Облизнул языком сухие губы. Вставать и идти пить было лень. Но ясно было, что утро уже настало.
Повертел шеей. Уже полностью бодрствуя, повернулся на другой бок. Потягу-ушки. Сел на краю ложа. Свесил одну ногу.
— Что же мне снилось? — он попытался припомнить обрывки видений, всю ночь преследовавших его. Тщетно. Мелькнула жена… Дети… Гости… или как их назвать?.. Ничего конкретного. — Кстати, гости… — подумал он, — сегодня снова придут гости, а я такой лохматый… Расчесаться что ли…
Он шмыгнул носом, еще раз зевнул и тяжело, по-пенсионерски, слез на пол. Потяну-улся, разминая затекшие мышцы спины. Глаза его метнулись в сторону кухни, откуда всегда доносились аппетитные запахи.
— Неплохо бы перекусить… — подумал он. Но было только семь утра. Солнышко еще невысоко поднялось над горизонтом. — Для завтрака пока не время. А жа-а-ль…
Неожиданно, даже для самого себя, рявкнул что-то раздраженное, ни к кому особенно не адресуясь. Да никого и не было поблизости. Что-то типа:
— А!!! Вот я вас!!!
Пугаться было некому и он тихонько улыбнулся собственной дурости. Вдалеке стал «ширкать» своей метелкой сонный дворник.
До открытия зоопарка оставалось целых два часа. Лев еще раз прорычал, теперь уже тише, и медленно направился к поилке.
17 ноября 2002 — 9 июня 2004