«Мальчик нейтронную бомбу нашёл
С ней на уроки он в школу пришёл
Долго смеялась заврайоно:
— Школа стоит, а в ней никого».
Вот бы заелдырить такое новогородцам… чтобы сволоту — уелбантурило, а имущество — оставалось… Я бы тоже посмеялся. Но — нету.
Ой ли?! А — подумать?!
Спокойно. У меня не глюки: нейтронной бомбы — нет и не предвидится. А вот аналог… Думаем-соображаем, вспоминаем-размышляем…
Функционально: неразрушающее уничтожение живой силы противника. Как-то… нет такого в средневековье… Проткнуть, зарезать, раздробить… Обязательное кровопускание. Вроде бы… Что-то я такое слышал… отдельные эпизоды в отдельных боестолкновениях… Да плевать! Я, пожалуй, и сам смогу. Хотя бы попробовать. Идейка-то… хоть и сомнительная, но законам физики не противоречит.
Тут наш ушкуй ткнулся в берег. Туман уже поднялся, и мы довольно чисто «припарковались» в устьеце какого-то ручейка.
— Верёвки к деревам привязать. Мертвяков — ободрать, на берег — покидать. И надо мне ещё…
Процесс — не закончен, эпизод — не завершён. Мне надо «ещё».
ДД — это ж такая сучность, это ж такое въедливое прилипало… Ассенизатор-перфекционист. Это я про себя.
Сухан вопросов не задаёт, Салман — помалкивает. А суть — простая. Я не уверен, что тот «стрый» — мёртв. Это — упущение, недоработка. Ещё у них осталось два моих мужика и кое-какое барахло. Но главное: чудаки, поднявшие оружие на моих людей — жить не должны. Это — не месть, это — осознание целесообразности.
«Преступление должно укомплектовываться наказанием в обязательном порядке, иначе оно перестает быть преступлением и становится частью обыденности».
Здесь, в пограничье — это особенно очевидно. Здесь грабёж, резня — как раз и есть элемент обыденности. Которую я, со своей «звере-лютостью» буду ломать.
Проще: не зарежу удальцов — не выживу.
Мои спутники вытащили ободранные догола тела ушкуйников, оттащили их на кучу плавника в сотне шагов, где и свалили. Баба перестала выть, замыла кровь в лодке, кинула узлы с окровавленным тряпьём в проточную воду.
Оставлять неприбранным нельзя — зверьё набежит, птицы налетят. Вон, вороны уже по песочку погуливают, на нас посматривают. Кушайте, кушайте, птички-зверюшки. Мы эту мерзость ушкуёвую — в пищу не употребляем. А тут и котелок на костерке забурлил — похлебали чайку горяченького.
Ну, Ванюша, отец-командир, какое будет ваше очередное гениальное командирское решение? Насчёт «to be continue».
— Ушкуй оставляем здесь. С бабой. Одна она — лодейку не сдёрнет, по чужому берегу — не утечёт. А от зверья — визгом оборонится. Сами на ботнике идём вдогон. Впереди — Городец. Там власть княжеская, Суздальская. На крайний случай — они помогут. По другому можно: как мокшу на Угре брали. Дождёмся ночёвки ушкуйников и вырежем их на берегу. Ну, и третий способ есть… Стрел у нас в достатке. Сухан, ты с трёхсот шагов навесом… попадёшь? Догоняем и долбаем. Неотрывно и безысходно.
Правда, я здорово придумал? Всё предусмотрел. Планы «А», «Б» и даже «В». На все случаи жизни, для всех вариаций возможного.
Увы…
Как справедливо заметил герр Хельмут фон Мольтке: «Ни один план не переживает встречи с противником». Даже мой трёхслойный.
Зомби просто пожал плечами. Может и «да», а может и «нет». Я уже вспоминал, что самый далёкий, документально подтверждённый выстрел из лука был сделан секретарём турецкого посольства в Англии в 18 веке — 350 метров. А здесь я толкую о куда меньшей дистанции.
Жаль — нет «нейтронной бомбы». Разок-то в лодку он точно попадёт. Но «бомбы» — нет. Ничего — дай бог, не последний такой бой. В смысле — «не дай бог». В смысле… ну вы поняли. На Стрелке жить и лодейных татей не бить… — так не бывает. Как сделать — понятно. Вернусь, дождусь моих из Пердуновки и будет у ребят адекватное оружие. А пока…
— Э… сахиби… Что это?
— Это, Салман, посылка. Весточка моему верному Ивашке. Он же просил прислать, если задерживаться буду. А почты-то нет. Ни телеграфа, ни телефона, ни интернета… подай-ка вон ту палочку… Вот приходится самому, в свободное от основной работы время, напрягая личные мышцы, пальцы и извилины… Всё — один, всё — сам… Надо, понимаешь ли, успокоить слугу верного. Передать ему весть добрую. А как? Пустить ушкуй один по реке — нельзя. К берегу прибьёт, местные углядят, растарабанят. Ищи потом. А вот такой плотик… доплывет, наверное.
Два связанных поленца, между ними вверх торчит короткая палка, на палке привязана поперечина. На ней — ожерелье. Полтора десятка проколотых человеческих ушей на верёвочке. Виноват — на попавшемся на глаза куске витого конского волоса.
Здесь нет ирокезов — скальпы не снимают. Да и муторно это. А так — знак победы — ухо мёртвого врага. Сейчас выгребем на стрежень и отпущу. Плывите, щепочки, к дому моему, скажите там, что жив-здоров Ванька, ходит тут по реке, ворогов режет.
Ожерелье из отрезанных ушей, плывущее на плотике по воле волн, стало моим фирменным знаком. Много раз пришлось мне повторять «спуск на воду» таких посланий. Их растаскивали птицы, прибивало к берегу, кружило в заводях… Но они плыли вниз по рекам. И тысячи жителей по берегам постоянно помнили: ходит там, по верху, «Зверь Лютый», режет супостатов. Взыскивает за вины.
Ждите и помните. Кто — со страхом, кто — с надеждой.
Глава 356
Три плана я придумал — с которого начать?
Я как-то никогда не изучал тактику боя на реке. Не в смысле: «река как рубеж обороны», а в смысле: «атака речного корабля другим».
Морские битвы… Слышал, как во Вторую мировую тяжёлые крейсера и линкоры долбали друг друга дальнобойными через горизонт, видел описания морских сражений Первой мировой или русско-японской. Попадались рассказы о сражениях парусного флота, типа Трафальгарского боя, Абукира, Гогланда, Наварина…
Классически два парусных флота, выстроенные в кильватерные колонны, часами, а то и сутками, маневрировали, стараясь перехватить ветер, сближались, «наваливались» на противника. Построение «в кильватер» в этом смысле удобно: вся артиллерия одного борта работает по противнику. При Абукире французы были абсолютно уверены в направлении подхода англичан — другой борт завалили мусором настолько, что и доступа к пушкам не было.
Или «бой на якорях»: флот, развёрнутый в линию, накатывался на вражеский, стоящий на якорях и, либо пробивал вражеский строй, либо, развернувшись бортами, молотил своими батареями.
Линейное построение обеспечивало наибольший разовый «вес залпа». Отсюда и название — «линкор» — линейный корабль. Но это пушечные корабли.
Раньше греческие триремы пробивали днище подводными таранами, ломали противникам вёсла носами и закидывали к ним на борт «ворона» — мостик с клювом-крюком. По которому к врагу приходили «гости» — гоплиты с неприятностями.
Викинги тоже сваливались в абордаж. Тактика: догнали, зацепили, перескочили, порубили.
Это общие правила: хоть — на реке, хоть — на море. А специфически речные есть? — Есть! Сам додумался!
По аналогии тактике авиаторов:
«Пускай судьба забросит нас далеко, — пускай!
Ты к сердцу только никого не допускай!
Следить буду строго,
Мне сверху видно всё, — ты так и знай!».
Забраться повыше! Очень даже военно-речная песня! Тот же смысл, что и у парусных эскадр. Только не — «перехватить ветер», а — «перехватить течение». Забраться выше противника по течению реки — «Пускай судьба забросит нас далеко». И — «высоко». Это даёт выигрыш в скорости атаки. Соответственно — в свободе манёвра.
Это — для безмоторных плавсредств. Если у тебя под палубой дизель ревёт — тебе без разницы. А вот вгрёбывая лопатой… приходится учитывать мелочи. Типа скорости течения великой русской реки.
— Салман, ты — устал. Перейди на моё место. Порули — отдохнёшь.
— Кандай?! Э… Сахиби, Салман — воин! Салман — батыр! Салман… э… весло коптеген…
— Верю. Что коптеген. Но сейчас ты уступишь место мне. Потому что впереди будет бой. И нам потребуется вся твоя сила. Давай пересядем. Осторожненько.
Мы пересекли реку, прижались к низкому правому берегу и пошли вверх.
У меня было время понаблюдать за моими гребцами, за их манерой держать весло, делать гребок, совмещать движение с дыханием. Теперь я быстро приспособился к манере Сухана. И мы не столь азартно, как раньше, более размеренно, монотонно погнали лодочку против течения Волги. Не столь быстро, но значительно легче. Не вспарывая речную гладь, но скользя по ней. Те недели от самой Твери, когда мы с Суханом сидели на одной банке, синхронно опускали и поднимали вёсла, не прошли даром — мы поймали музыку, ритм нашего движения.
«Каноёвина» легко проскакивала мелководье, пролетала над песчаными мелями, частыми у этого берега. Через час мы увидели ушкуй. Он шёл вдоль другого берега. И шёл тяжело. Пара вёсел из нормального полного комплекта — была не видна. Это не значит, что у них только десять человек. Скорее — больше. Но остальные — раненые или вятшие.
Они заметили нас, но никаких действий не предприняли. Мы — аналогично.
И так всё понятно:
«Мы вас догнали.
Сдохнуть кому-то».
Теперь они могут только умереть. Не потому что мы сильнее, многочисленнее, умелее… Мелочь мелкая — скорость хода.
С кем я тягаться собрался?! — С мастерами речного разбоя в фиг знает каком поколении?!
Все эти расклады они просекают на уровне инстинктов. Там, где я напрягаюсь, думаю, прикидываю, рассчитываю… — они просто перебирают давно и хорошо известное. Как «Дед Мороз» вытаскивает подарки из мешка:
— А вот такой подарочек… А вот такой приёмчик… А вот это мы ещё не пробовали…
Для реализации нашего преимущества — скорости — нужно пространство. Вот они и решили нам его ограничить.