Конечно, Елно со Смоленском не сравняется, но нельзя ли будет ту ежегодную лисицу, что в «Уставной грамотке» прописана, из подати выкинуть?
— Прежде Торопец четыре ста гривен в Смоленск платил. А теперя пожгли нас. Вчистую. Как думаешь: даст нам Боголюбский послабление? Лет на пять?
— Думаю, даст. У него-то ваших денег прежде не было.
— Да-а… А Благочестник год-два — не более. Да и то — недоимкой посчитает.
«Депутаты» мыкали, хмыкали, протирали задницами лавки, жадно пили квас и покрепче, снимали и надевали меховые шапки, утирали вспотевшие лысины, собирали в горсти бороды и дёргали их…
Короче: пребывали в недоумении.
Что есть «измена»? — Призвать Боголюбского в государи? — Так то «родной» князь велел! И обчество наказ давало. Не призвать? — А «хищник» уже пол-полоцкой земли разорил, смоленских пожёг. И своему родному «миру» — тако же?
Неспособные разрешить сомнения, бояре обращали взоры туда, откуда и должно проистекать «правильное слово»: на князей и епископов.
— Оне-то… повятшее-то… Государи прирождённые, пастыри благодатнутые.
Моя пропозиция провалилась бы, если бы, как в РИ, на съезде просителей был Глеб Рязанский. Они с Боголюбским без скрежета зубовного друг на друга смотреть не могли. Как они друг друга из Рязани гоняли — я уже… Но Калауз встал у меня на дороге. И — воспарил. В эмпиреи. Теперь там, наверное, зубами скрежещет. От бессилия или от глистов — не знаю.
Уточню: я ничего такого не планировал, не предвидел в тот момент, когда Калауз ввёл вывозные пошлины на хлеб и стал «лишним в реале». Просто «сила вещей».
Связка примитивная: я сел на Стрелке — нужен хлеб — Калауз пожадничал — я убрал помеху. Никаких хитромудрых планов, чисто решение локальной задачи совсем по другому поводу.
При этом изменился состав действующих персонажей, изменился ход событий в невеликой местности — на Оке. И пошла волной «бифуркация». Локальненькая. Разворачивающаяся, при её подпитке, правильном направлении и удаче, в кое-какое «цунами» нац. масштаба.
А я что? — я дорогу не выбирал, только направление. В котором я — есть. Этого достаточно.
На Владимирском «конгрессе» два князя — Ропак и Мачечич — безудельные. У них нет городов, которыми Боголюбский мог бы «править на своей воле». Нужно чтобы он сперва победил. Потом — дал удел. А уж потом… будем посмотреть. Кто, как и «на чём» будет там править.
Живчик — князь владетельный. Но большую часть своего владения он получил недавно, после смерти Калауза. Именно с согласия Боголюбского.
— Дал? Не отобрал? — И дальше тако будет. Или — лучше.
Русский князь княжеством не владеет — он им управляет. Вся Русь — достояние дома Рюрика. Эта традиция прямо сейчас отмирает, но ещё вполне ощутима в головах, в повседневной практике. Да и отмирает она не сплошняком, а «ветвисто»:
— Эта земля не моя, а моей «ветви от древа». Ростиславичей, Всеславичей, Юрьевичей, Ольговичей…
Внутри ветвей всё та же «родовая общинность»:
— Дал «старший» город в удел — хорошо. Дал три — ещё лучше.
«Дал» — «на своей воле».
На «Святой Руси» есть закон — «лествица»: кто кому чего должен «дать». И есть «беззаконие». Которое норовит стать «законом». «Закон» и «беззаконие» по числу прецедентов последних десятилетий почти сравнялись. Выбор — за государем. «На его воле».
У Живчика ситуация ещё хуже, чем у смоленских. Благочестнику надо только отбиться от Жиздора. Лучше с Андреем, но, на крайний случай, можно и расплеваться. А Живчику спорить с Боголюбским — смерти подобно. Тот сам может Рязань взять и Живчика выгнать «до не видать вовсе». И никто, при нынешнем раскладе, на помощь не придёт.
Логика владетеля, жизненный опыт, свой и отца, личные отношения — подталкивали Живчика к прочному союзу, к следованию воле Боголюбского.
Так что рязанские и муромская делегации, вместе, само собой, с Владимиро-Ростово-Суздальскими, идею поддержали. К ним примкнули переяславльцы: их князь Глеб Юрьевич (Перепёлка) против старшего брата не пойдёт. И «по душе», и «по делу»: он сидит в Переяславле только пока Жиздору «чего-нибудь жидкое» в голову не стукнуло.
А вот выборные от городков полоцких, смоленских, новгород-северских… задёргались. Раздавались даже выкрики:
— Кидай всё нахрен! Поехали домой!
Что гасилось встречными вопросами:
— И как тебя там встретят? Волю общества не исполнил? Князь что скажет?
— Так измена же!
— Тебя твой князь зачем посылал? — Для «звать Боголюбского в Киев». А ты не только не позвал, а ещё и своего с Боголюбским поссорил.
Боголюбский — умный энергичный государь, храбрый воин, славный полководец. Администратор, строитель, трудяга. Не оратор, не агитатор. Доказывать правоту своего предложения перед толпой в две сотни съехавшихся из разных мест «вятших» не стал. Не захотел, потому что не умеет и это понимает.
А вот Ропак и Мачечич, которые — «пролетарии», которым терять нечего, а приобрести они могут если не весь мир, то достойный удел, понадевали свои корзны, подцепили мечи, увешались густо цацками и заявились в собрание.
Мачечич — льстец и лгун, кому хочешь мозги вынесет и елеем зальёт. «Врёт не краснея». Ропак — умный, смелый, начитанный. Вовсе не «златоуст». Так и хорошо! — напарника не перебивает. Вставит изредка уместное слово и молчит. Работает символом. Герой, победитель шведов под Ладогой («конница атакует флот»), невинная жертва новгородских воров-изменников, человеколюб, полный заботы о своих людях, печалей о неустроении нынешнем, «борец за правду», «за други своя», мститель за казнённых в Новгороде друзей-сподвижников.
К ним присоединились и беглецы из Новгорода.
— Отца зарезали, жену снасиловали, подворье сожгли, имение отняли… Вот, сирота я горемычная, одинокая, гол как сокол. И у вас тако же будет. Ежели не остановим хищника киевского.
На Руси несчастных жалеют.
Народ вздыхал, соболезновал, крестился. Наконец, в январе 1169 г. в Успенском соборе Владимира, в присутствии двух епископов — Ростовского и спешно присланного для подталкивания процесса на любых условиях — Смоленского, состоялся обряд крестоцелования. Князья и выборные от городов клялись князю Андрею, сыну Юрьеву, внуку Мономахову в вечной верности и покорности. Первые — «почитать в отца место». Вторые — «на всей воле его».
Уточню: прежний Ростовский епископ Феодор (Бешеный Федя), с помощью моей и гильотины, преставился. Смоленский Мануил Кастрат помер, волею божьей, осенью прошлого года.
Какие люди уходят! Реликты эпохи «русских мамонтов». Новопоставленные владыки чувствую себя пока неуверенно, стараются с князьями не ссориться, поступать в согласии. Проще: делают, что им велят.
Причина спешки — в движения многочисленного конного войска от Киева к Смоленску, посланного Жиздором.
Уже не потеря одним из братьев Ростиславичей «северной столицы», Новгорода, не выжигание пусть и богатых, но отдалённых окраин вроде Торопца, грозило Смоленскому князю. Само сердце княжества могло быть разорён толпами торков, ведомых братом Боголюбского, князем Торческа, Михалко Юрьевичем, подручным князем Жиздора.
Взять большой, хоть и худо укреплённый Смоленск, толпы «чёрных клобуков» не смогут. Но смогут выжечь Днепровскую долину, пока княжеские дружины сторожат новгородцев на двинских рубежах. Когда лет пятнадцать назад Долгорукий двинулся с севера, от Волги к Смоленску, Ростик, только что ставший первый раз князем Киевским, бросил всё и прибежал спасать свой город, отдав Долгорукому Великое Княжение. Пустит ли Благочестник «в распыл» «отцову задницу» (наследство)? — Нет. Единственное спасение — Боголюбский.
Боголюбский… Вот же дал господь… У него не только шея кривая — у него вся душа перекрученная.
Про этот исторический эпизод («поход 11 князей на Киев») я знал только общую канву: пару фраз из учебника. А чего тут ещё думать? Казалось: далеко, не существенно. Сходили-победили — чего ещё заботиться?
Когда же пришло время, когда принял решение, что надо в это дело ввязываться — не было времени остановиться, покопаться на личной «свалке», пропустить откапанное через «молотилку».
Пары фраз школьного курса довольно для «получить пристойную отметку в журнале». И совершенно недостаточно для участника событий, для оперативной деятельности. Подробности реала приводили в крайнее недоумение.
Типа: поход Боголюбского? Он с «прошением о вокняжении» согласился? «Крест принял»? Поздравляем:
— Новому Великому Князю Всея Руси — мои наилучшие поздравления! Когда выступаешь на Киев?
— А никогда. Не пойду я.
Как это?! Его ж в Великие Князья ставят! А он на печи останется?
— Сын полки поведёт.
Ё! Он не пойдёт? Почему? А как же Великое Княжение? Ритуалы, клятвы, об-барманивание? В «Бармаглотах» кто? «Летит ужасный Бармаглот и пылкает огнём». Кто «пылкать» будет? Назначения, награждения, наказания… И на кой хрен там я?!
— Тогда и я не пойду.
— Иди! Я велю!
— Братишка! Ты мне не государь, а сосед. Я — Не-Русь. Не только не твой князь подручный — вообще не русский, не князь. Ты ханам степным, родственникам-аеповичам тоже повелеваешь?
— Хр-р-р (далее непечатно).
Повторю: телеграф — великая вещь. Хотя, конечно, на оба конца — и в Боголюбово, и во Всеволжске — пришлось посадить шифровальщиков. Даже не для секретности. Просто чтобы мальчишки на вышках по линии не хихикали над перлами.
Уточняю: меня мой батя материться отучил. Ещё до детсада. А Андрея его папашка — приучил. Да и вообще — кавалерист-сколиозник. Сами прикиньте: тут вражья лава разворачивается, а тут тебе в спину вступило. Как же не высказаться?
Уже сдвинулись войска, уже я шёл по Оке, а мы всё… «обменивались мнениями по наиболее актуальным вопросам современности». Ещё одного шифровальщика пришлось тащить с собой. Пока не вышли из «зоны покрытия».
«Были сборы недолги,