— Не, Воевода, бездельем маяться, брюхо отращивать… Тупое занятие.
Я эти слова Ивашке пересказал. Тот… вроде бы пожилой уже по здешним меркам мужчина. Но как он в больничку бегом бежал, где Охрим лечение заканчивал…
Вправил парню мозги. И по делу, и по жизни. Месяц водил за ручку по дворцу и по городу. Охрим много от Ивашки набрался, даже бурчит похоже. Потом «Саксонский караван» ушёл, и я свёл Охрима с Точильщиком. Один отрабатывает методы наблюдения, вербовки и проникновения. Другой — контрмеры.
Охрим, со свежим взглядом, хоть и одним глазом, перетряхнул службу, нашёл и ликвидировал десяток «слабых мест», выявил троих воришек и одного… м-м-м… «иностранного агента». Месяца три эта парочка устраивала у меня во дворце то подкопы, то ловушки, то засады, то тревоги. Ныне малость угомонились.
Охрим пошёл в поход начальником охраны и той небольшой группы лиц, которая меня обеспечивает. Повара, например, у меня нет — из общего котла. А конюх — есть. Хоть и люблю Сивку сам почесать-почистить, но времени не хватает, а оставлять коня в небрежении — скоро сдохнуть. Я про это уже…
Бурчит Охрим как Ивашко:
— Туда не ходи — скользко, здесь не стой — снег башка попадёт…
Нянька с функциями убийцы.
— Эй, Воевода, там ещё верховые следом едут (Гапа продолжает рассматривать в трубу обоз).
Теперь видно: следом за последними санями, чуть приотстав, идёт ещё группа конных, тоже пара десятков, тоже с мечами.
— Слушать сюда. Любим, твоя первая турма тихо, без крика, прямо через поле, рысцой к передним. Щитов не видно — со ста шагов выбьете. Вторая турма наискосок, к задним на перехват. Вслед за первой турмой лучников идут мечники. Одна турма. Влево по дороге. До перекрёстка. Не выпускать вперёд. Тоже — спокойно, без криков, рысью. Мечи в ножнах. Пока те не заорут. Салман.
— Я здэсь, сахиби! Ударым! Сильно!
— Не суетись. Этих мечников ведёшь ты. После второй турмы лучников… Чарджи все остальные — твои. Уже будет бой, направишь по обстановке.
— Я с первой в голову пойду.
— Ты пойдёшь туда, куда я велю.
Постояли, поразглядывали друг друга. Ожидаемый мятеж — уже? — Нет, изучение грузинского оказало своё благотворное воздействие.
— Мне нужно, чтобы здесь до конца оставался кто-то разумный и опытный, на которого можно положиться. Что там будет… Война. На войне всякое бывает.
Надавил, польстил, уболтал.
— Выезжать — неспеша. Никакого галопа. Пока те орать не начали. Как начали — марш-марш. Промедление — трусость. Первым — я. Сухан — слева, Охрим — сзади. Пошли.
Я закинул петельку «намордника» (забрало шлема-ушанки) на крючок за правым ухом, покрутил головой — нормально. Тронул Сивку. Мы медленно, сперва просто шагом, выехали из-под защиты леса на отрытое место, приняли влево, перешли на неторопливую рысь.
Треугольник. Поле, чуть наклонённое к северу и востоку. С юга, из вершины треугольника, из-за сосняка выезжают уже стрелки Любима. Крышки тулов скинуты, но луки не подняты. Проскочив полосу глубокого, наметённого к лесу, снега, не спеша разъезжаются в цепь.
По северной стороне — дорога с караваном. За дорогой, метрах в двадцати, полоса осинника. Овраг, наверное. Весной там побежит ручей в ту Нивку. Головная группа — два десятка верховых, едут парами и по одиночке. Колонна не плотная, не ноздрями в задницу (то и другое — коня, если кто не понял). Но и не растягиваются сильно.
Наша левая дорога сходится с их метрах в четырёхстах. Потом их, основная, уходит в просвет между нашим сосняком и их осинником. На перекрёстке мы окажемся чуть раньше их.
Вру: уже нет. Нас заметили, в голове группы быстренько обсудили, первая пара пошла в галоп. Выслали головной дозор. Я тоже чуть даю шенкеля Сивки. Это… просто как у гончей: «она бежит — он её догоняет».
А вот остальной отряд движение не ускорил.
Почему? — А зачем? Кто мы — им не понятно. Враждебных намерений не демонстрируем. Копий, щитов — нет, луков не видно, клинками не машем. Мирно, неторопливо едем. Единообразие обмундирования и снаряжения, его непривычность — удивляет, настораживает и… тормозит.
Конница на рысях идёт 12 км/час. От момента нашего появления из леса до встречи на перекрёстке — 2–2.5 минуты. Если они их проспят — без вариантов. Любим своих парней держит в форме, они выйдут на дистанцию прицельного выстрела и положат всё, что шевелится.
А вот если кинутся навстречу стрелкам… или на прорыв…
Зачем я туда лезу? Почему не остался вместе с Чарджи? На белом коне, на высокой горе…
На меня смотрят мои люди. Им нужна уверенность. Не только в том, что «Зверь Лютый» — самый лютый. Но и самый умный, самый храбрый, самый удачливый. «Где Воевода — там победа».
Я не могу оставить свою репутацию на волю подчинённых. Даже таких хороших как Чарджи, Любим, Салман.
Ещё: мне нужна голова Жиздора. Не плен, не ранение. Покойник. Очистить «русскую лужайку» для Боголюбского. Для себя, для своих планов, для «экстенсивного пути развития».
«Княжья смерть».
Прозвище прилипло ко мне после убийства тверского князя Володши в Янине. Смерть Калауза… это не то, чем можно хвастать. Но молва идёт. С несколько божественным оттенком:
— Вот был у Воеводы враг, пришёл вражина раз в церковь, а боженька его там и…
Оба эпизода — «из провинциальной жизни». Мы столичным… щось из Мухосранска. Нужен авторитет здесь. Чтобы два десятка «золотой нашлёпки» — самые «верхние» персонажи на «Святой Руси» — меня боялись. Любовь, уважение… хорошо бы, но вряд ли… Только страх способен заставить их не мешать моим делам. Для этого — убить первейшего из них, самого Великого Князя. Убить «честно», публично, в бою.
Изю Давайдовича четверо гридней убивали. Так он потом ещё вина красного просил и Ростика с Жиздором, с их соболезнованиями, далеко посылал.
Так — не надо. Надо — однозначно, наповал, один на один.
«Я — не лох», я понимаю, что «золотую нашлёпку» придётся «сковыривать». Убивать. Явно, тайно, с выподвывертом. Но, надеюсь, не всех. Или — не всех сразу. За каждым из них сотни бойцов, тысячи податных. Которые по привычке будут поддерживать и защищать своих господ. Этих тоже придётся… Чем меньше — чем лучше. И — быстрее.
Сколько стоит отложить на год «белоизбанутость всея Руси»? «Стоит» — в младенческих смертях.
Краем глаза сквозь боковой вырез в шлеме поймал движение на дороге: двое верховых поскакали навстречу уже широко развернувшимся стрелкам Любима. Фланговый дозор, разведка — спросить кто такие.
Сама головная группа поглядывает дозору вслед, притормаживает и уплотняется. Следом потихоньку подтягивается обоз и тыловая группа.
Верховые на перекрёстке прямо перед нами встали на дороге. Перегородили путь, морды — к нам. Морды — коней, если кто не…
Сближаемся, один поднял руку.
— Стой, кто такие?
Помнится, я так на Волге у Костромы на разбойную засаду нарвался. После чего узнал, что у Сухана новая душа выросла.
Выдёргиваю палаш с левого бедра, но ничего не успеваю сделать: Сухан толчком бросает коня вперёд и рубит одного по голове топором. Сколько не советовал — предпочитает топор клинку. Мимо проскакивает Охрим и втыкает палаш в живот «рукоподнятому».
Блин! Не поспеваю. Мне что, как на цекашной охоте, велеть, чтобы привели и подержали?
Так, а что у нас на «других фронтах»?
Недостаток «ушанки»: уши закрыты, не слышно. Но видно: начался бой. Мои бьют стрелами, в передней группе падают люди и кони. Противник кинулся в атаку, Чарджи прав, снег неглубок. Но дистанция достаточная, Любим работает успешно. А с дороги за нашей спиной, между нами и стрелками, в атаку через поле уже скачут копейщики Салмана.
Тут они не копейщики: «брони везли сзади на телегах». Выдержать тысячевёрстный марш по морозу с поднятой правой рукой, удерживающей пику, даже поставленную в бушмат (кожаный стаканчик у стремени) или на ремне за спиной, при её длине, снеге и движении в плотной колонне — тяжело.
Щиты и пики — во вьюках. Вьючные лошади… идут. Где-то. В Курске пришлось оставить помороженных и простуженных. Сейчас уже должны выдвинуться вместе с местными, по дороге подберут и остальных отставших.
Глава 547
Ну ладно мы — у нас марш дальний, тяжёлый. Но почему и княжьи без щитов и копий? И без шлемов. Может, они под шубы и кольчуги не поддели? — Похоже. По воткнувшимся стрелам. Не ждали. По своей земле едут, «11 князей» в другой стороне, с севера.
Задняя группа верховых, обходя галопом обоз, кинулась вдоль дороги наперерез лучникам Любима. И подставили фланг второй стрелковой турме. Стрелки дали нестройный залп, развернулись и поехали назад. Княжьи кинулись догонять.
Тут Чарджи с мечниками. Инал, раздражённый на весь мир, лихо срубил голову какому-то чудаку, который, сняв шлем (есть, всё-таки, у некоторых) что-то орал своим и размахивал руками.
Ближе отработали ребята Любима.
Сто шагов — 60 м. Скорость в галопе — 20 км/час для любой породы. 30–40 — для породистых верховых. Понятно, что не по снегу и со всадником в ватнике и железяках в седле.
Чисто для знатоков: жеребец Бич Рэкит в 1945 смог развить скорость 69,6 км/час на дистанции в 409 метров.
Чистокровных английских верховых, у которых объём сердца вдвое больше обычных, здесь ещё нет. Поскольку там их ещё не вывели.
Первый залп Любима прошёл, едва на дороге начали поворачивать коней в атаку. Второй на полпути. «Вес» каждого — 30 стрел, стрельба «с табуретки»: конь стоит неподвижно. Третий залп в спину, когда княжьи повернули назад, к дороге.
«Кто пытается убежать от снайпера — умрёт потным» — тот самый случай.
«Умрут» — все. Но не синхронно. По полю мечутся лошади с пустыми сёдлами, выковыривающиеся из-под упавших коней или чудом удержавшиеся в сёдлах всадниках. Их перехватывают люди Салмана.
«Рубят с плеча»? — Фиг. Я столько втолковывал насчёт пользы укола — подъезжают и колют. «В три клинка» — с трёх сторон.