кипятились, подошла к противоположной стене и исследовала содержимое полупустого буфета, изображая из себя опытную специалистку, пусть и не чувствуя себя ею. Все эти годы от меня требовалось одно: не рассуждать и подчиняться указаниям старшей медсестры по отделению, поэтому сегодня мне было так странно сознавать, что рядом нет никого, кто отдавал бы мне указания. Это странное ощущение свободы приводило меня в восторг, но и немного пугало.
Я села за рабочий стол заполнять листки назначений. С начала войны никто заранее не знал, каких медикаментов не будет хватать, поэтому оставалось только вежливо просить отдел снабжения. Я не стала заказывать ватные тампоны и палочки, потому что они все равно пропали – временно. Некоторые вещи были уже заказаны несколько недель назад, о чем я узнала из списка сестры Финниган.
Закончив заполнять листки, я вспомнила, что отнести их в отдел снабжения некому, а покидать палату мне не позволено. Я мысленно посетовала и сунула бумажки в нагрудный кармашек.
Айта Нунен с прилипшим к подбородку ошметком яичной массы лежала, уставившись в стену. Порезанная сосиска на ее тарелке так и осталась нетронутой, но зато целая исчезла. Может быть, это Делия Гарретт, опершись о пустую койку, перегнулась и стащила сосиску?
Пряча от меня глаза, молодая женщина лукаво улыбалась.
Ладно, от одной жалкой сосиски – уж не знаю, из чего их сейчас делали, – она не умрет, да и Айта Нунен все равно ее не захотела.
Бредившая пациентка внезапно дернулась вбок, и ее поднос с грохотом упал между кроватью и шкафом. Чай из чашки разлился по всему полу.
– Миссис Нунен! – воскликнула я и, переступив через разбросанную посуду, изучила сияющее пятно румянца на багровой щеке. Я буквально почувствовала, как ее лицо пышет жаром. В моей руке уже был наготове термометр.
– Зажмите его под мышкой, пожалуйста!
Но она не отреагировала, и я, подняв ее руку, сама вставила термометр под мышку.
Во время ожидания я считала хриплые вдохи-выдохи Айты Нунен и одновременно измеряла ей пульс. Ничего не изменилось. Но ртутный столбик подскочил до 40,1°. Жар мог убить инфекцию, но мне не понравился вид больной: из-под редких волос на лбу выступила сильная испарина.
Я обошла валявшиеся на полу поднос и тарелку, чтобы достать из кухонного шкафчика лед. Единственный оставшийся кубик плавал в луже талой воды. Поэтому я налила в миску холодной воды и, прихватив ворох чистых льняных салфеток, принесла к ее кровати. Смачивая одну за другой салфетки в воде и предварительно выжимая, я обложила ими ее шею и лоб.
Айта Нунен поежилась от холода, но улыбнулась, бессознательно выразив благодарность – скорее незримому благодетелю, чем лично мне. Как же мне хотелось, чтобы разум этой женщины вдруг прояснился, и она сказала бы, что ей нужно! Сбить температуру помог бы аспирин, но назначения имел право делать только врач; сегодня единственным дежурным врачом-акушером был доктор Прендергаст, но когда еще я его увижу?
Сделав для Айты Нунен все, что в моих силах, я нагнулась поднять с пола поднос и тарелку. У чашки отбилась ручка, разломившись пополам. Я вытерла шваброй чайную лужу, пока никто на нее не наступил.
– А разве вы не можете позвать кого-то на помощь? – спросила Делия Гарретт.
– Ах, все сейчас ужасно заняты.
Строго говоря, подтирать лужи на полу в отсутствие санитарки-уборщицы, младшей медсестры или практикантки должны были санитары, но я решила не связываться. Если вызывать этих молодцов из-за пролитого чая, они обидятся и в следующий раз пропустят мимо ушей более серьезную просьбу, например когда пациентка будет истекать кровью.
Судя по выражению раскрасневшегося лица Айты Нунен, ее обуревали беспокойные мысли.
– Чудесный денек, чтобы поплавать в канале!
Ей почудилось, что она плавает? Интуиция подсказала мне сунуть руку под одеяло и проверить…
Она напрудила в постель. Я подавила горестный вздох. Должно быть, когда я водила ее в туалет, она даже не помочилась. Теперь надо было перестилать постель, этим обычно занимались две санитарки, да и пациентка всегда оказывала посильную помощь, но я сегодня дежурила одна, а от Айты Нунен можно было ожидать чего угодно.
– Я взяла себе напрокат машину, да ее сбросили с балкона…
Теперь она бредила о какой-то давнишней или выдуманной неприятности.
– Давайте, миссис Нунен, встаньте на минутку с постели, я поменяю вам мокрую одежду и простыни.
– Разломали мои святые дары, сволочи!
– Мне нужно в туалет, – объявила Делия Гарретт.
– Вы не могли бы подождать минутку…
– Не могу!
Как раз в этот момент я снимала с матраса мокрую простыню.
– Хотите, я дам вам судно.
Она высунула из-под одеяла голую ступню и отрезала:
– Нет, я сама схожу.
– Боюсь, это запрещено.
Делия Гарретт зашлась оглушительным кашлем.
– Я вполне в состоянии найти дорогу, мне все равно нужно размять ноги. Они затекли оттого, что я лежу в постели бревном.
– Я отведу вас, миссис Гарретт. Дайте мне секунду.
– Да я сейчас просто лопну!
Я не могла заблокировать дверь или погнаться за ней по коридору.
И сказала строго:
– Прошу вас, оставайтесь в палате!
Оставив Айту Нунен и ее мокрую постель, я выскочила в коридор. На первой двери висела табличка «Инфекционное женское».
Внутри было тихо.
– Прошу прощения, сестра… Бенедикт?
Или ее звали сестра Бенджамин? Монахиня миниатюрного росточка, в жизни меньше не встречала. Подняв голову от рабочего стола, она строго взглянула на меня.
– Я сегодня дежурю по родильному/инфекционному, – сообщила я.
Мой голос прозвучал на повышенных тонах, в нем угадывалась скорее спесивость, нежели озабоченность. Я ткнула большим пальцем за спину, как бы подразумевая, что она еще не в курсе, где находится наша маленькая палата-времянка. Для начала мне следовало самой представиться, но я уже упустила удобный момент.
– Сестра, вы не могли бы одолжить мне сиделку или практикантку?
– А много у вас пациентов в родильном/инфекционном?
Я почувствовала, как мое лицо вспыхнуло.
– В настоящий момент всего две, но…
Дежурная медсестра перебила меня:
– А у нас здесь сорок…
Я оглянулась, считая про себя. Под ее началом было пять сиделок.
– Тогда не могли бы вы передать… (Только не главной медсестре, напомнила я себе. В этот суматошный день главная медсестра сама могла лежать на одной из этих коек; я внимательно оглядела ряды кроватей. По правде говоря, я была не уверена, что узнаю ее без формы)… Не могли бы вы передать кому-то, кто подменяет главную медсестру, что мне срочно нужна помощь.
– Я не сомневаюсь, что наше руководство в курсе, – ответила сестра Бенедикт. – Просто всем нужно немножечко поднапрячься и выполнять свою работу.
Я закусила губу.
Монахиня, словно любопытная птичка, склонила голову набок, как будто запоминая, какую именно я допустила оплошность, чтобы потом обо всем доложить сестре Финниган.
– Как я всегда говорю, медсестра – она как чайный лист…
Я ничего на это не ответила, иначе мой голос прозвучал бы как звериный рык.
И финальная реплика – с легкой улыбкой:
– …ее крепость проявляется, только когда она попадает в кипяток.
Я заставила себя кивнуть в знак согласия с этой житейской мудростью, чтобы сестра Бенедикт не написала на меня рапорт, обвинив в нарушении субординации.
Я вышла и бесшумно затворила за собой дверь. Но потом, вспомнив о лежавших у меня в нагрудном кармашке назначениях, была вынуждена вернуться.
– Сестра, можно мне оставить у вас заявки для отдела снабжения?
– Конечно!
Я судорожно достала мятые бумажки и положила их на стол.
В свою крошечную палату я возвращалась почти бегом.
Айта Нунен все так же неподвижно лежала в пропитанной мочой кровати. Нужду молодой женщины я сочла более неотложной.
– Давайте сходим в туалет, миссис Гарретт.
Она фыркнула.
Я шла за ней следом. Как только мы оказались в коридоре, она перешла на рысь, прижав руку ко рту.
– Поскорее!
Но, преодолев половину коридора, она согнулась пополам – и ее вырвало.
Я сразу заметила в рвотной массе предательски торчащие кусочки сосиски.
Вынув из кармана фартука чистую тряпицу, я вытерла Делии Гарретт рот и очистила верх ее ночной рубашки.
– Все в порядке, дорогая! От этого проклятого гриппа случается расстройство пищеварения.
Теперь мне и впрямь понадобился санитар, чтобы убрать с пола следы рвоты… Но она схватилась за живот и опрометью бросилась к туалету. Я заторопилась за ней, шлепая резиновыми подошвами по мраморному полу.
Звуки из-за дверцы кабинки сообщили мне, что у нее еще и понос.
В ожидании Делии Гарретт я стояла, скрестив руки на груди, и тут мое внимание привлек плакат, на котором еще не высохла типографская краска, вернее, слово «кишечник».
РЕГУЛЯРНО ОСВОБОЖДАЙТЕ КИШЕЧНИК
ПОДДЕРЖИВАЙТЕ БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ ЛЮДСКИХ РЕСУРСОВ
ИНФЕКЦИЯ ПОРАЖАЕТ ЛИШЬ СЛАБЕЙШИХ В СТАДЕ
ЕШЬ ЛУК В ОБЕД – И БОЛЕЗНИ НЕТ!
Ну вот, приехали: анонимный мертвец на улице забрызгал кровью форму медсестры Кавана, а правительство не нашло ничего умнее, как прописывать лук на обед. А уж что касается слабейших в стаде – какая же это жестокая бессмыслица! Нынешний грипп не имел ничего общего с сезонной простудой, которая выкашивала самых старых и слабых (даже если простуда и приводила к пневмонии, то забирала жизни так аккуратно, что ее даже прозвали «подругой престарелых»). А новый грипп косил всех подряд, без разбора: и мужчин, и женщин в полном расцвете лет.
Теперь за дверцей кабинки стало тихо.
– Миссис Гарретт, позвольте я проверю стул, прежде чем вы спустите воду?
Если бы это был выкидыш, он бы сопровождался кровотечением.
– Что за гадости вы говорите!
Она дернула за цепочку, и вода с шумом потекла из бачка сверху.
Обратно в палату Делия Гарретт шла пошатываясь. Я надеялась встретить по пути санитара и попросить его вытереть кляксу рвоты с мраморного пола, но ни один мне не попался. Я помогла ей обойти пятно, уверяя себя, что здоровье пациентки важнее грязного пола.