— А если, то тогда мне башку отвинтить следовало бы.
— Твоя отвинченная башка мне без надобности, — ворчливо заметил Смирнов. — Теперь решать надо, что делать будем дальше.
— Раз леску оборвали, значит, ушли на дно, — предположил Казарян. Бреднем орудовать следует. Облавой по хазам.
— Хлопотно, долго и не особенно результативно, — оценил это предложение начальник отдела. — Сережа, а твои осведомители как?
— Попробую, но особых гарантий дать не могу.
— Есть еще шофер Арнольд Шульгин, — напомнил Казарян и хотел было развить идею, но его перебил длинный телефонный звонок — местный. Смирнов снял трубку.
— Здравствуйте, Лидия Сергеевна! — счастливо улыбаясь, будто Болошева могла его видеть, возгласил Александр. — Ну, наше дело такое сыскное — по ночам суетиться, а вы-то что так задержались? — Помолчал, слушая объяснение задержки. — Если успешное, то рад за вас. Ну а если для нас, то просто счастлив. — Положил трубку, сообщил то, о чем Казарян и Ларионов догадались и без сообщения: — Болошева к нам идет.
…Лидия Сергеевна остановилась в дверях, молча, кивком, поприветствовала всех и с плохо скрытым торжеством объявила:
— Отыскался след Тарасов!
— Чей след отыскался? — переспросил Александр.
— Лидия Сергеевна иносказательно цитирует Гоголя, — снисходительно пояснил Казарян.
Эффектного начала не получилось, и Лидия Сергеевна стала деловито докладывать:
— Сегодня утром по нашей ориентировке из Сокольнического РОМ передан в НТО пистолет "Вальтер". Проведенная соответствующим образом экспертиза установила, что именно из этого пистолета был произведен выстрел в Тимирязевском лесу.
— Ну и ну! — сознался в своем недоумении Смирнов. — Откуда он у них?
— Чего не знаю, того не знаю. Узнать — это уже ваше дело, — взяла реванш Лидия Сергеевна.
— Бойцы, я — в Сокольники! — заорал Смирнов.
— Может, сначала позвонить сокольническим-то? — предложил Ларионов.
— А что звонить, надо в дело нос сунуть! Не до разговоров! — Смирнов уже убирал со стола, запирал сейф, закрывал ящики.
— Александр, у меня к вам просьба, — сказала Лидия Сергеевна.
Уже забывший о ней Александр повернулся к ней с виноватым выражением лица:
— К вашим услугам, Лидия Сергеевна.
— Если гражданина, который пистолетом пользовался, найдете, то обувь его к нам пришлите.
— Вы думаете, это он труп переворачивал? Вряд ли.
— Да нет. Я вам не говорила, но под сосной, откуда стреляли, кое-что зафиксировала. Это не след, поэтому я не внесла его в официальные списки протокола, а так, остаток отпечатка каблука с характерным сбоем. Вдруг повезет, и обувка та.
— Будьте уверены, Лидия Сергеевна, разденем-разуем мы нашего голубчика. А если надо — умоем, подстрижем и побреем. — И Александр, будто дамский угодник, слегка склонясь, распахнул дверь перед Лидией Сергеевной. Та мило улыбнулась и ушла.
— Элегантно спровадил! — похвалил Казарян. — Ты нас с собой берешь?
— Куда я от вас денусь?
На Каланчевской улице были через десять минут. Недовольный капитан принес им протоколы, отворил следственную комнатенку и спросил:
— Я вам нужен? А то у меня дела…
— Вы вчера дежурили? — поинтересовался Смирнов.
— Вчера я отдыхал после суток.
— Ну, тогда мы сами разберемся. Вы свободны.
Капитан удалился. Смирнов закурил, Ларионов устраивался за столом, а Казарян, не садясь, раскрыл папку. И ахнул:
— Алька!!!
— Что с Алькой?! — заорал Александр.
— Да успокойтесь, с ним — ничего. А вот делов наделал. Читай. Казарян протянул папку Александру.
Тот сел на привинченный стул и приступил к чтению. Ларионов зевнул, смахнул со следовательского стола несуществующие крошки и шепотом (чтобы Смирнову не мешать) осведомился у Казаряна:
— Где этот-то, с "Вальтером"?
— Не "этот-то", Сережа, а Николай Самсонов по кличке Колхозник. И этот-то Колхозник — в больничке, сильно поврежден нашим с начальником другом. Повредил его Алик вчера вечером, и поэтому он тетушку свою сегодня не смог повидать.
— А Цыган почему на связь не вышел?
— Задай вопрос полегче.
Смирнов оторвался от чтения, закрыл папку, передал ее Ларионову и сказал Роману, подмигнув:
— Боевой у нас, Рома, дружок.
— Если наш дружок с испугу в полную силу бил, то я не завидую этим двоим. — Казарян, увидев, что Ларионов отложил папку, спросил: — Что скажешь?
— Скажу, что бумаги надо читать внимательнее.
— Не понял.
— Цыган не пришел на связь потому, что оголец, сбежавший из трамвая, поднял атанду по малинам. Так-то, Роман Суренович.
— Одна из версий. — Казарян не желал сдаваться без боя.
— Он прав, Рома, — подвел черту Смирнов. — Поехали в больничку, бойцы.
Шофер "газика" дрых, уронив голову на баранку. Смирнов безжалостно растолкал его:
— Поехали.
— Куда?
— Большие Каменщики, четыре, — назвал адрес Смирнов, усаживаясь рядом с шофером. Шофер включил зажигание и бормотнул как бы про себя:
— Конспираторы! Большие Каменщики! Таганская тюрьма, так бы и сказали.
— Ты глубоко заблуждаешься, уважаемый виртуоз вождения, — вежливо поправил его с заднего сиденья Казарян, — Таганская тюрьма — это Большие Каменщики, дом два. А дом четыре — это таганская тюремная больница.
— Один ляд! — решил шофер и резко тронул с места.
Дежурный врач достал из шкафа две папочки — медицинские дела полистал их, притормаживая на отдельных листах, и удивился, отложив дела в сторону:
— Он их что, копытом, что ли?!
— Он боксер, — пояснил Казарян.
— Разрядник?
— Мастер спорта.
— Худо, — огорчился врач. — Под суд пойдет за превышение мер обороны.
— Кулак против пистолета — это превышение? — засомневался Казарян.
— Это смотря какой кулак.
— И смотря какой пистолет, — добавил Казарян. — Могу сообщить вам, что пистолет — офицерский "Вальтер", с помощью пули делающий в людях очень большие дырки.
— Хватит, — прекратил их препирательства Смирнов. — Что с этими… Пострадавшими?
— У Самсонова раздроблена челюсть и повреждены шейные позвонки. У Француза (фамилия-то какая, прямо кличка!) сломана скульная кость. Вот что, оказывается, можно наделать голыми ручонками, — игрив был дежурный врач, развлекался как мог, коротая ночное время.
— Говорить могут? — спросил Смирнов.
— Смотря кто.
— Самсонов в первую очередь.
— Этот вряд ли. Впрочем, пойдемте, я вам его покажу.
…Они прошли тюремным коридором, и надзиратель, гремя ключами, открыл больничную палату. Все как в обычной больнице, но воняло тюрьмой, ощутимо воняло.
— Ну, тут у вас и дух, девки… — вспомнив "Петра Первого", процитировал из любимой книги Казарян.
— Это не у нас, это у них. Или у вас, — отпарировал врач.
Не забинтованы лишь глаза, но они были закрыты.
— Человек-невидимка, — сказал Ларионов.
— Когда заговорит? — спросил Смирнов.
— Через две-три недели, не раньше.
— А Француз?
— Завтра можете допросить.
— Теперь вот что. Мне нужны одежда и обувь Самсонова.
— Тоже завтра. Старшина-кастелян будет к восьми часам утра.
…Делать больше в этой конторе было нечего, и они поехали на Петровку. В машине Казарян мерзко хихикнул.
— Хи-хи, — произнес он, — хи-хи.
— Жаль, что из больницы уехали, — заметил Ларионов. Можно было бы тебя сдать.
— Не та больница, Сергей, — ухмыльнулся Смирнов. — Ему в Кащенко надо.
— Хи-хи, — не унимался Казарян. — Хи-хи.
— Ты чего? — уже обеспокоенно вопросил Ларионов.
— А ничего. Картины разные выдумываю, — ответил Казарян. — Стилягу того из трамвая вспоминаю. Как он без лондонки остался. Единственный потерпевший.
— Хи-хи, — мрачно подытожил Смирнов.
Борода был поклонником многочисленных талантов Казаряна-старшего, а Романа, которого он знад с титешнего возраста, любил, как любят непутевых сыновей.
— Ромочка, запропал совсем, дурачок, — говорил Борода, нежно держа Романа за рукав и задумчиво разглядывая небритую (щетина у Казаряна по-армянски росла, с дьявольской скоростью) личность блудного сына.
— Работы много, Михаил Исаевич, грустно поведал Роман.
— Зачем тебе работа, Рома? Ты был замечательным бездельником, остроумным, обаятельным. И все тебя любили. А теперь что? Скучный, усталый, злой. Бросай работу, Рома, что это за работа — жуликов ловить!
Борода подмигнул Александру, давая понять, что шутит и широким жестом пригласил в зал. В ресторан ВТО после двенадцати ночи, в ресторан ВТО после спектаклей.
Дом родной. Знакомые и полузнакомые все лица, перекличка от стола к столу, общий шум, общий крик, общие шутки, общий смех. И выпить с устатку, и пожрать от пуза, и потрепаться, и поругаться. Заходи, друг, заходи!
Борода устроил их в фонаре за маленьким (чтобы не подсаживались) столиком. Неярко горела старомодная настольная лампа под домашним оранжевым абажуром, освещая жестко накрахмаленную полотняную скатерть. Смирнов положил руки на стол и понял:
— Надо руки помыть, — и пошел в уборную.
Официантка Галя благожелательно ждала заказа.
— Пожрать нам, Галюща, так, чтобы в полсотни влезть, — распорядился Казарян.
— А выпить?
— И денег нет, и не надо.
— А то принесу?
— Не надо, — твердо решил Казарян.
— Устал, Ромочка?
— Озверел, Галочка.
Вернулся из сортира Смирнов. Ларионова они не уговорили, он к семейству рвался. Да и не уговаривали особо, им вдвоем побыть надо было. Казарян в ожидании тоже положил руки на стол, брезгливо на них глянул, сказал с сожалением:
— Неохота, но следует помыть, — и удалился. Александр оглядел маленький фонарный зал. Уютно, доброжелательно, покойно. Он вытянул под столом ноги, закрыл глаза и тотчас открыл их: звякнул поднос. Быстроногая Галочка расставляла закусь. Возвратившийся Казарян благодарно поцеловал ее в затылок:
— Кио в юбке, волшебница, радость моя…
Мелкие маринованные патиссоны для аппетита, свежий печеночный паштет под зажаренным до бронзового благородного блеска лучком, крепенькие белые грибы, деленная острым кухоным ножом на куски загорелая тушка угря. И три бутылки "Боржоми". Галя красиво расставила на столе все это и пожелала: