Так вот, друзья мои! Точно такое же впечатление произвели на меня шахтеры. Эти суровые внешне мужики, но добрые и искренние внутри.
Вот такие они…. Шахтеры Хальмер-Ю!
Спасибо вам, мужики!
За баню и гостеприимство!
Моя фамилия Лаптандер!
Частенько в поселок Хальмер-Ю наведывались ненцы-оленеводы. Это были настоящие аборигены!
Именно те, которые ходят в малицах – длинных шубах из оленьей шерсти с капюшоном. Эти ненцы живут в чумах и основное их занятие – оленеводство.
Ненцы пригоняли стада оленей от побережья Карского моря, разжигали костры, ставили чумы. А потом начинали торговлю с жителями Хальмер-Ю.
Или даже не торговлю, а натуральный обмен.
Аборигены меняли оленину на чай, сахар, муку, консервы, или на «огненную воду».
К сожалению, аборигены очень любят водку.
Слышал рассказ, как такой ненец-оленевод вечером купил бутылку водки в местном гастрономе. Выпил ее тут же на крыльце и.... уснул в сугробе. А утром, как ни в чем не бывало, отряхнул свою малицу от снега и побежал по своим оленеводческим делам.
Вот такой народ!
Однажды в конце мая 1995 года недалеко от нашей части появилось стадо оленей, затем задымили костры, поднялись чумы над землей.
Ненцы встали на стоянку.
Командир отправил меня к аборигенам «на разведку». Нужно было узнать, надолго они тут встали, будут ли продавать оленину.
Я отправился на «задание».
Подхожу к стойбищу. Возле одного из чумов сидят аборигены и пьют из железных кружек жидкость красного цвета.
– Томатный сок, наверное, – подумалось мне.
– Здравствуйте, уважаемые! – произношу вслух
– И вам здравствуйте! – говорят в ответ ненцы.
– А вы тут надолго? – продолжаю диалог.
– Дней пять-семь будем, – отвечает мне один из оленеводов.
– Понятно. А оленину будете продавать? – спрашиваю.
– Будем-будем, – отхлебывая из кружки красную жидкость, отвечает мне тот же оленевод.
– А что это вы пьете? Томатный сок? – не удержался я.
Оленеводы засмеялись, еще больше сощурив и без того узкие глаза.
– Зачем сок?! Это оленья кровь. Хочешь попробовать? – предлагают ненцы.
– Да нет. Спасибо! – я отказываюсь от такого «угощения».
Уже потом я узнал, что аборигены пьют оленью кровь для профилактики цинги и других болезней.
Оленеводы продолжали хихикать.
Но как-то по-доброму.
– Хочешь посмотреть, как мы в чуме живем? – предложили ненцы.
– Конечно! А можно? – отвечаю.
– Можно. Пойдем! – один из оленеводов повел меня в чум.
Мы отодвинули оленью шкуру, которая была вместо входной двери, и зашли в чум.
Внутри посередине чума горел костер. Дым поднимался вверх и уходил в маленькое отверстие в самом верху чума. Над костром висел котел, в котором виднелись куски оленьего мяса.
Прямо на полу лежали оленьи шкуры. Одни шкуры утепляли пол, а другие служили одеялами.
На полу на шкурах сидела какая-то старая женщина.
На вид ей было лет семьдесят.
Но на самом деле ей могло быть всего сорок. Сказываются суровые условия жизни в тундре.
Вокруг костра бегали чумазые ребятишки.
Они были одеты в какие-то грязные рубахи.
Без штанов, с босыми ногами. Все какие-то взъерошенные, немытые. Иногда кто-то из детишек подбегал к котлу, грязной рукой хватал кусок вареной оленины и начинал лихо с ним расправляться, уминая за обе щеки. Настоящие аборигены!
Глядя на этих детишек, я почему-то сразу вспомнил сказку про Маугли.
Мы вышли обратно на улицу.
Разговорились с провожатым, который проводил экскурсию по чуму. Он спросил, откуда я сам родом.
Я рассказал, что сам из Архангельской области.
– О! Архангельск! Знаю! Были там. Оленей гоняли. Нарьян-Мар были, Амдерма были. По берегу от Карского моря до Белого моря, до Архангельска ходили! – рассказал мне оленевод.
– Да уж. Вот это вас носит! А как тебя зовут? Имена у вас есть? Меня Дима зовут, – продолжил я диалог.
– Конечно, есть! Меня Ямис зовут. По-вашему будет Миша. У нас и фамилии есть! Моя фамилия Лаптандер! – гордо ответил абориген.
Ямис Лаптандер, или как он просил называть себя Миша Лаптандер, родился в чуме. Всю жизнь он был оленеводом.
– На олень хочешь катаЦа? – предложил Ямис.
– Хочу-у-у! – чуть ли не подпрыгивая от радости как ребенок, отвечаю оленеводу.
– Садись на нарты! – улыбаясь, произнес мой новый знакомый.
Мы сели на нарты, запряженные оленями.
Лаптандер взял шест, которым погоняют оленей.
Такой шест называется хорей. И помчались навстречу ветру в сторону Полярного Урала. Я почему-то сразу вспомнил песню: «Увезу тебя я в тундру!».
Помните?
Был такой исполнитель Полад Бюль-Бюль Оглы?
«Ты увидишь север крайний! Ты увидишь он бескрайний! Я тебе его дарю! Хе-хей!» – пел он.
С горизонта уже исчезли силуэты воинской части и чумов.
– Ями-иии-ис! По-во-ра-чи-вай! – крикнул я сквозь встречный ветер оленеводу, тряся Лаптандера за рукав.
Мы вернулись в стойбище.
Еще немного поболтали с Лаптандером и попрощались. Мне нужно было возвращаться в часть, докладывать результаты «разведки».
Привет из Хальмер-Ю
Письма в армии – это отдельная история.
Тогда в 90-е еще не было интернета, не было мобильных телефонов. Отправляешь письмо домой, а ответ обратно получишь в лучшем случае через две недели. Но сколько радости было от этого кусочка бумаги, который держали в руках твои близкие. Казалось, будто сама бумага пахнет твоим домом.
Читаешь эти строки, написанные рукой близких людей, и ясно представляешь себе картину всего, о чем написано в письме.
Написание армейского письма – это целый ритуал.
Само собой, ты пишешь письмо не тогда, когда тебе захочется. А когда у тебя появилась свободная минутка. Ты же на службе!
Напишешь пару строчек домой, а тебя вдруг куда-то срочно вызвали. И так можно писать письмо неделю.
А потом, когда ты закончил свой «шедевр», запечатываешь письмо в конверт, облизывая языком.
И подходишь к посту дневального. Там всегда лежала треугольная печать с надписью: «Бесплатно. Матросское письмо». Ставишь эту треугольную печать на конверт и бросаешь в ящик с надписью «Почта».
Я обычно писал маме.
Каждое письмо начиналось со слов:
«Привет из Хальмер-Ю!»
Дальше я рассказывал о своей службе.
О тундре, какая она красивая и необъятная. О снеге, как он буквально ослепляет на солнце. Об оленеводах, которые поставили чум недалеко от нашей части.
Как катался на оленьей упряжке. Я писал о том, как мы дружно здесь живем с ребятами-сослуживцами (хотя на самом деле по-всякому бывало). Рассказывал, что нас очень хорошо кормят. Например, на завтрак дают вкусную кашу.
А недавно были оладушки со сгущенкой.
В-общем, делал все, чтобы мама не расстраивалась и не знала лишнего о тяготах и лишениях военного моряка. Не знаю, верила ли она. Но думаю, верила.
И была уверена, что сын спокойно служит.
А зачем родителям знать лишнее?
Я думаю, ты со мной согласишься, мой читатель.
Ведь не расскажешь маме, что частенько спишь всего по 2-3 часа в сутки. Особенно первые полгода службы.
Ей не расскажешь, что пурга заносит дома по самую крышу. И вот уже вторую неделю не стихает.
Перемело дорогу на Воркуту. И поезд не ходит.
Из-за пурги мы не можем получить паек.
А на продскладе почти не осталось продуктов.
Грызем сухари, заранее припасенные нашим коком от остатков хлеба. И запиваем сухари водой из топленого снега. Из-за пурги мы даже до поселка не можем доехать за питьевой водой. С камбуза мы берем котел, наполняем его снегом. Потом ставим на плиту. Наконец-то снег превращается в воду!
А еще очень хочется курить.
Да-да! Я еще, оказывается, и курю как «паровоз»!
Этого мама тоже не знает.
Сигареты у нас тоже кончились.
Мы отрываем доски от стен в кубрике.
Туда часто засовывали «бычки» прежние призывы, которые здесь служили. Потом мы складываем найденное «богатство» в коробку из-под шахмат.
Забиваем доски на место и делим найденную добычу.
Нет! Это маме знать не нужно.
Материнское сердце должно быть спокойно….
Я уже третий месяц в Хальмер-Ю.
Пришло письмо от мамы. Читаю и пытаюсь вспомнить мамино лицо. И не могу!
Закрываю глаза и пытаюсь вспомнить.
Но вижу какой-то расплывчатый силуэт.
Я забыл лицо моей мамы!
Тогда я зажмуриваюсь еще сильнее и начинаю вспоминать. Какие у нее глаза, морщинки, лоб, нос.
Сам себе дополняю в сознании забытые элементы лица моей мамы.
Привет из Хальмер-Ю! Мама!
Лето 1995 года
Весна в тундре наступила во второй половине мая.
Все активно начало таять.
Вдруг со всех сторон потекли талые воды.
Даже при открытии уличной двери в казарму вода устремлялась потоком в помещение.
Я первый раз увидел, как вообще выглядит наша часть. До этого я мог наблюдать только один большой сугроб.
Мы с товарищем Саней, который был со мной одного призыва и служил автослесарем в гараже, залезали на крышу этого самого гаража и смотрели на Полярный Урал. В хорошую ясную погоду он был отчетливо виден. И напоминал Тянь-Шань. Мы сидели, курили. Мечтали о том, какой будет наша жизнь после армии.
Скудная природа тундры очень быстро оживала и пыталась взять все, что можно от короткого полярного лета. С юга прилетали птицы: гуси, утки, и даже редкие турухтаны. Чтобы «отгнездится» в тундре, вывести потомство и осенью опять улететь в теплые края.
В конце июня в тундре «поперли» грибы.
Я частенько уходил гулять в тундру и набирал пару пакетов грибов. Собирать грибы в тундре, это совсем не то, что в лесу. Стоишь как в поле и смотришь по сторонам. Далеко видно.