– Твой папа? – невинно спросил Алешка.
– Торт! – гордо ответил Лёвик и впихнул в рот очередной пирожок. – Вы знаете, кто мой папа?
– Вся Москва знает, – сказал Алешка.
– А вашего папу? – спросил небрежно Лёвик. – Его знает вся Москва? Он кто?
– Полковник милиции! – сказала мама с гордостью.
– А мой папа говорит, что он главнее всех генералов! – Лёвик отдышался и встал. – Ну, я пошел.
– Что же так скоро? – притворно вздохнула мама.
– Пирожки кончились, – откровенно признался Лёвик. – Я завтра к вам приду.
– А мы пироги не каждый день едим, – намекнула мама.
– А я каждый день ходить к вам не буду.
Огорчил, подумал я. Сейчас зарыдаем.
– Мне его жалко, – сказала мама, когда за Лёвиком закрылась дверь.
– А мне – нет! – жестко сказал Алешка. И добавил по привычке загадочную пословицу: – По сыну судят об отце.
– Тогда… – Мама вопросительно на него взглянула своими красивыми глазами. – Тогда я тебя, Алексей, не понимаю.
– Так надо! – скупо обронил Алешка. – А папе хоть пирожки остались?
Позаботился о нашем бедном полковнике. Которого не знает вся Москва.
– Конечно! – засмеялась мама. – Мы люди предусмотрительные, хоть у нас всего один телевизор.
– Да и тот старый, – усмехнулся Алешка.
А когда за ужином мама положила папе пирожки на тарелку, он шутя возмутился:
– Что так мало? Кто их все поел?
– Лёва Кошкин! – объявил Алешка, хотя, по правде говоря, он от Лёвика в поедании пирожков не отставал.
– Кошкин? – Папа вопросительно поднял бровь. – Знакомая фамилия. – И улыбнулся. – Лев Кошкин – хорошее сочетание.
– Ну и что? – сказала мама. – У нас вахтер – Карп Собакин. И никто не удивляется.
– Лев Мышкин еще есть, – добавил я.
– Это который идиот? – спросил Алешка.
Слышал бы тебя наш Бонифаций!
Глава IVТемная ночь
С того дня Лёвик Кошкин стал частым гостем в нашем доме. Тем более что мама привезла с работы старый компьютер. Ей его отдали, чтобы так просто не выбрасывать. Но он еще работал. И Алешка им увлекся. Освоил его в один вечер и использовал на всю катушку. Он даже уроки приспособился делать с его помощью.
Мама говорила:
– Я к компьютеру и подойти-то боюсь.
Папа ее утешал:
– Разные поколения. Мы с тобой таблицу умножения зубрили, нам с тобой бабушки на ночь сказки рассказывали, а они (это про нас) в виртуальном мире не только живут, они им еще и управляют.
В общем, Алешка управлялся с компьютером еще лучше, чем мама с мясорубкой. А Лёвик, у которого компьютера почему-то пока не было, проходил у нас «стажировку».
Странная это была дружба. Я видел, что Лешка этого Лёвика терпеть не может, но почему-то терпит. Изо всех сил. Он даже на его нахальные глупости улыбается. Правда, если бы Лёвик был поумнее, он в ответ на эти улыбки быстренько захлопнул бы за собой дверь и никогда бы у нас больше не появлялся.
Но вот однажды я вообще обалдел. Если бы я не знал нашего Лешку, я бы с ним, наверное, после этого полгода не разговаривал!
Дело в том, что я кое-что подслушал. Случайно. А может, и нет. Повышенный интерес к странной дружбе моего брата требовал и повышенного внимания к ней.
Когда приходил Лёвик и они с Алешкой развлекались в нашей комнате, мне приходилось делать уроки в папином кабинете. Не знаю почему, но дверь я плотно не прикрывал, и одно ухо у меня постоянно работало: о чем они там болтают?
И вот слышу…
Лёвик хвалится:
– У моего папы три машины. А у твоего?
Алешка как-то смирно и грустно отвечает:
– Ни одной.
– Вы бедные, что ли? Не умеете, что ли, жить? Папа говорит, что сейчас только дураки не умеют жить. И живут бедно. А умные люди вовсю богатеют.
– Нет, – вздыхает Алешка, – мы не богатеем. Наш папа не умеет жить. Он только работает и работает. Жуликов ловит.
Последнюю фразу он произнес со скрытым злорадством. Но Лёвик его не заметил. Он вообще туповат. Он как будто под скорлупкой жил, в раковине. Никто его не интересовал, кроме него самого. Ну и папы, конечно. Который вовсю передавал ему свой житейский опыт.
– А мой папа, знаешь, сколько зарабатывает! – Тут я ничего не услышал, потому что Лёвик прошептал Алешке в ухо. А потом уже в полный голос похвалился: – К папе все время народ идет с просьбами.
– И чего они у него просят? – ленивым тоном спросил Алешка. – Денег?
– Нет. Всяких разрешений. Кому магазин открыть, кому место для строительства выделить.
– Он у тебя добрый, да? Всем разрешает?
Тут Лёвик расхохотался от души.
– А вот и не всем! А только тем, кто коробочку принесет.
– С конфетами? – так же наивно уточнил Алешка.
– Ага! – заливался Лёвик. – С конфетами! С зелеными!
– Никогда зеленых конфет не ел, – признался Алешка. – Даже не видел таких.
Тут Лёвик аж икать начал от смеха.
– У вас в семье все такие наивные? – сквозь смех произнес Кошкин. – Зеленые, Леха, это доллары.
– Твой папа берет взятки? – притворно ужаснулся Лешка.
– Ты что! – возмутился Лёвик. – Разве это взятки? Это благодарность.
– За что?
– За то, что разрешил. А мог и не разрешить. Правильно? У нас денег – девать некуда! Все три холодильника деньгами забиты.
Невольно прислушиваясь, я уловил в интонациях Лёвика что-то взрослое. Будто он говорил с чужих слов, не своим голосом хвалился папиными достоинствами. Наверняка любит подслушивать, как и все мы. Папа Кошкин делился своими делами с мамой Кошкиной, а Лёвик мотал эту информацию на свой ус. Набирался житейского опыта от умных людей.
Я думал, что после такого разговора Алешка выставит Лёвика за дверь, да еще на дорожку вместо пирожка подзатыльник даст. Ничего подобного!
На следующий день он стал прихорашиваться перед зеркалом.
– Ты куда собрался? – спросила мама. – На свидание?
– В гости. К Лёвику. Им сегодня большой торт принесут. Надо же им помочь.
– Не нравится мне эта твоя дружба, – вздохнула мама.
– Мне тоже, – признался Алешка.
Но в гости все-таки пошел.
– Как тортик? – спросила мама, когда он вернулся.
– Твои пирожки лучше, – тактично ответил Алешка. – Во много раз.
А когда пришел папа, Лешка весь вечер приставал к нему со всякими дурацкими вопросами. Про взятки, например. И даже спросил:
– Пап, а ты бы мог взятки брать?
– Мог бы, – усмехнулся папа. – Только мне их не дают.
– А жаль, – улыбнулась мама. – Я бы себе хороший крем для рук купила.
– Пап, а что дороже – совесть или деньги? – не отставал Алешка.
– Ни фига себе вопросик! – как-то по-мальчишески среагировал папа. И даже присвистнул.
А мама высказалась еще определеннее:
– Дурацкий вопрос, Алексей.
– Понимаешь, – попытался объяснить папа, переглянувшись с мамой, – ты сравниваешь вещи, которые сравнить нельзя. Если у человека есть совесть, то он ее продать не сможет. А если он ее продаст, значит, у него совести и не было. Понял?
Алешка не ответил. А мама шепнула папе:
– А ты сам-то понял?
Папа в ответ усмехнулся. И сказал, опять скрываясь за газетой:
– Деньгами, наверное, можно измерить все. Все, что сделано человеческими руками, имеет свою стоимость. Кроме чести и совести.
Алешка вздохнул, и мы пошли к себе. И я услышал, как мама сказала папе грустно и вполголоса:
– Как быстро они взрослеют.
Мы уже улеглись. Я погасил свет. Алешка все еще ворочался и сопел. А потом вдруг спросил:
– Дим, ты бы каких родителей хотел: богатых или наших?
Я даже не удивился. И даже не ответил. А Лешка сказал:
– И я тоже.
И долго молчал. А потом вдруг:
– Дим, а ты знаешь, они очень похожи.
– Кто? – Я уже начал задремывать. – Папа с мамой?
– Кошкин и Кошкинд. Странно, правда?
Да, что-то затеял пацан…
А пацан не унимался:
– Дим, как бы нам с тобой ночью незаметно уйти из дома?
Вот тут я даже вскочил:
– Куда? В дальние края?
– Вот еще! На стройку. Надо кое-что там подглядеть.
– Кому надо? – разозлился я.
– Всем. Честным людям.
Спасибо – объяснил.
– Знаешь, Лех, ты бы лучше своими шипящими занялся.
Алешка долго молчал, сопел, а потом спросил:
– У тебя совесть есть?
– Даже две, – буркнул я.
– Сколько стоит? – Алешка встал и прошлепал ко мне босыми ногами. Поскольку я промолчал, он ответил сам: – Дим, нельзя жить просто так. Надо жить с пользой.
– А польза это борьба?
Алешка только засопел. Вернулся на свою тахту и отвернулся к стенке.
Ох, что-то назревает…
Конечно, я не мог отпустить Алешку одного на стройку, да еще ночью. Но и помешать ему не мог. Если бы я отказался, он все равно нашел бы способ сделать по-своему. И представить себе, что мой маленький брат темной ночью уйдет из родного дома на улицу, где в эту пору, кроме опасностей, ничего другого нет, я не мог. Пришлось уступить. А точнее – подчиниться. Я даже иногда думаю, что не только меня, он даже папу при случае мог бы заставить сделать так, как считает нужным. Убедил бы, и слова нашел бы – про честь, совесть, справедливость. Которые для него, похоже, не просто слова.
Короче, мы стали соображать, как бы нам незаметно ускользнуть ночью из дома. А это не так-то просто. Папа спит очень чутко – милицейская привычка, а если еще мама проснется и увидит, что ее сыновья куда-то исчезли, то… То лучше потом вообще домой не показываться.
Лешка сначала сказал:
– Давай, Дим, в их комнату дверь припрем креслом. Если они даже и проснутся, то из спальни не выйдут.
– Не получится! Папа дверь выбьет.
– Тогда давай в нашу комнату дверь гвоздями забьем. Они будут думать, что мы спим, и дверь выбивать не станут. – Тут он хлопнул себя ладошкой по лбу: – Придумал! Давай им в чай валерьянки подложим! Они ка-ак заснут! До самого утра. Здорово?
– Давай уж лучше их свяжем, – усмехнулся я.
– Точно! – Алешка захохотал. – И еще можно им потихоньку уши ватой заткнуть. Я ка-ак подкрадусь…