[18]. Ну а зеркала у нас были традиционным средством для контакта с потусторонним миром – средством, которым англичане почти не пользовались.
Разоблачитель предъявлял еще одну претензию к английским духовидцам – алкоголь, употребляемый на сон грядущий. Но и русские помещики были охочи до сытного ужина, по содержанию ничем не уступавшего обеду. Сапунов пытался отучить стариков от вредной с медицинской точки зрения привычки, а те отвечали: «На голодный желудок спать – черти приснятся». Видно, они судили о призраках с иных позиций.
Отмена крепостного права нанесла сокрушительный удар по старой русской культуре. Начался второй этап упадка загородных усадеб. «Некогда было думать об усадьбах, где жили деды, где выросли последние владельцы крепостных, – писал барон Н.Н. Врангель. – Их потревоженные тени бродили по пустым комнатам, откуда выносили мебель, где ломали стены скупщики – купцы ».
Хозяин умер, дом забит,
Цветет на стеклах купорос,
Сарай крапивою зарос,
Варок, давно пустой, раскрыт,
И по хлевам чадит навоз…
Автор этих строк Бунин еще застал то время, когда в провинциальных усадебках рассказывали детям о темных и нечистых силах, сущих в мире, и о сродных им покойниках. Слушая взрослых, Ваня приобретал «неприятные и недоуменные впечатления, боязнь темных комнат, чердака, глухих ночных часов, чертей» и бродящих по дому привидений. В этой обстановке сформировался будущий гений певца разоренных дворянских гнезд: «Как передать те чувства, что испытываешь в такие минуты, когда как бы воровски, кощунственно заглядываешь в старый, пустой дом, в безмолвное и таинственное святилище его давней, исчезнувшей жизни! А сад за домом был, конечно, наполовину вырублен, хотя все еще красовалось в нем много вековых лип, кленов, серебристых итальянских тополей, берез и дубов, одиноко и безмолвно доживавших в этом забытом саду свои долгие годы… Как отрешалась тогда душа от жизни, с какой грустной и благой мудростью, точно из какой-то неземной дали, глядела она на нее…» («Жизнь Арсеньева»).
Развалины дома. Картина Л.М. Васнецова (1900-е гг.)
В конце XIX в. вновь пробудился интерес к английской усадьбе, коему мы обязаны рассказом Андреева. Инициаторами выступили предприимчивые дворяне – те, что, по выражению Врангеля, «пустились в спекуляции, занялись устройством заводов, канареек или разведением зайцев», а также новые хозяева жизни – разбогатевшие купцы и банкиры. Они не только разрушали памятники и вырубали старинные сады, но и возводили в своих резиденциях псевдоготические замки и модерновые особняки. «Русскому помещику, – пишет М.В. Нащокина, – сидевшему в своем “замке” посреди рязанских, тамбовских или владимирских лугов и перелесков, вероятно, приятно было воображать себя английским лордом или французским графом, а свой замок – надежным родовым гнездом, возведенным еще в Средние века. Такое пространственное и временное преображение, видимо, не только тешило самолюбие, но и давало реальную пищу воображению»[19].
Воображение редко находило выход, ведь в плане творчества эти преуспевающие господа были довольно бездарны. Зато воображение мистиков Серебряного века работало на полную мощь. При этом многие из них, по едкому замечанию Бунина, сельской жизни не знали совсем. Один поэт разбирал на ходу «колосья пшена», другой (Бальмонт) восхищался цветением подорожника, третий (Н.С. Гумилев) вещал об усадьбе с «косыми двухэтажными домами» и находившимися тут же ригой и скотным двором и рисовал черными красками помещиков, которые мучают своих дочерей, невольно вынуждая их «стать русалками», то есть утопиться в речке или пруду. Увы, даже Чехов не был безгрешен, описывая тесно примыкающий к дому сад – сплошь из вишен, якобы аристократичного Гаева, восторженную «парижанку» Раневскую и ее истеричную дочь.
Новыми усадебными призраками, то есть тиранами и их жертвами, мы обязаны передовым литераторам, выполнявшим определенный социальный заказ. Писали ли они о духах как объективном явлении или считали общение с ними следствием больного воображения и психической неустойчивости героев, в любом случае акцент делался на «вырождении дворянства, исторической бесперспективности прежней, дворянской культуры»[20].
Пышно обустроенная вилла Нордена из рассказа Андреева – хрестоматийный пример особняка нувориша, но даже в ее садовых деревьях, «слишком одиноких, слишком открыто росших среди ровного газона, вечно чужих и вечно одиноких», герой умудряется отыскать намек на «всевозможные преступления, убийства, смерти». А что уж говорить о старых, разрушающихся помещичьих усадьбах!
Призраки. Картина В.Э. Борисова-Мусатова (1903).
Бледные тени скользят у опустевшего дома в Зубриловке. Через два года усадьба будет разгромлена деревенской чернью
Валерий Гичовский, герой «Жар-Цвета» Амфитеатрова, владеет такой усадьбой, чьи парковые дорожки заросли травой, статуи обломаны, а «ступени террасы, подоконники, карнизы, балконы, черепичная крыша зелены, как и самый сад». Все предки Гичовского были наделены какими-либо психическими, с точки зрения автора, изъянами и видели призраков, включая традиционную замогильную даму. Заблудившийся в лесу Валерий тоже встречает привидение, а потом заболевает воспалением мозговых оболочек.
Молодых героев рассказа Г.И. Чулкова «Сестра» (1909) навещает призрак недавно умершей тетки, при жизни «влюбленной в красоту печали и увядания». В комнатах оформленного ею дома витают «тени прошлого», а со стен глядят портреты «чопорных предков, добродетельных и коварных, влюбчивых и жестоких, благородных и преступных». К чести автора надо сказать, что, описывая портретную галерею, он воздерживается от штампов Т. Гарди с его бесчеловечными и вероломными предками, напугавшими Тэсс из рода д’Эрбервиллей.
Не менее впечатлительна, чем Тэсс, хозяйка усадьбы из повести С.Н. Сергеева-Ценского «Печаль полей» (1909). Бродя по барскому дому, она ясно чувствует, что в каждой комнате кто-то умер, и представляет себе «отравленных, повешенных, засеченных кнутом». Эта тревога начинает влиять на судьбу героев повести, теряющих силы в безуспешной борьбе с роковой предопределенностью.
В повести Б.А. Садовского «Лебединые клики» (1911) выведен призрак князя Федора Курятева, чьи крепостнические причуды и зверства описаны с особым вкусом. Автор учел и крестьянские, и дворянские представления о привидениях. Людям князь является в обличье медведя-оборотня, бродящего по ночам вокруг церкви, а своей вдове он скалит зубы с фамильного портрета. Княгиня неминуемо попадает под действие проклятия, наложенного на род Курятевых.
Усадьба из повести С.М. Городецкого «Сутуловское гнездовье» (1915) и вовсе превращается в царство смерти: «Здесь копошится своя мертвая жизнь, имеющая свои мертвецкие законы и свой особенный уклад». Призрачные чудовища из древнего рода увлекают за собой живых. Последний наследник по мужской линии, ощутив внутреннюю пустоту, тонет в усадебном пруду.
Церковь в усадьбе Дубровицы. Гравюра И.Х. Набгольца (1790-е гг.). По ночам вокруг храма витает призрак его строителя князя Б.А. Голицына
К настоящему времени число злодеев и страдальцев существенно пополнилось, но все-таки изуродованные в советские годы усадьбы не играют ведущей роли в нынешних легендах о призраках. Российские привидения предпочитают благоустроенные дома, будь то музей или нуждающийся в рекламе отель. Вот несколько образцов таких легенд.
В 1795 г. семья С.Т. Аксакова переехала на жительство в Уфу, в родовое имение матери писателя М.Н. Зубовой. Здесь маленький Сережа выслушал рассказ няньки о фигуре своего покойного деда Николая Семеновича Зубова, сидящей за столом бывшего рабочего кабинета. «Я так боялся этой комнаты, что, проходя мимо нее, всегда зажмуривал глаза. Один раз, идучи по длинным сеням, забывшись, я взглянул в окошко кабинета, вспомнил рассказ няньки, и мне почудилось, что какой-то старик в белом шлафроке сидит за столом. Я закричал и упал в обморок» («Детские годы Багрова-внука», 1858). Конечно, взрослый писатель не верил в привидений и поэтому вставил в приведенный отрывок фразу «вспомнил рассказ няньки». Не верила в них и мать Сережи – культ просвещения уже достиг Уфы, – постаравшаяся разоблачить «вздор и выдумки глупого невежества». Не дрогнувшей просветительской рукой она ввела мальчика в кабинет и указала на белье, висящее на креслах.
В наши дни аксаковского деда вторично совлекли с небес на землю в бывший родовой дом, где теперь находится музей Аксакова (улица Расулева, 4). Призрак поместили не в кабинет, а на лестницу, ведущую на второй этаж. Там беспокойного дедушку заметил музейный сторож. Мамы сторожа поблизости не оказалось, и его слова были приняты многими на веру. С тех пор дед ходит по старому дому, издавая шорохи и скрипы.
Призраков бывших владельцев усадьбы Дубровицы на окраине подмосковного Подольска наблюдали скучающие сотрудники и обслуживающий персонал многочисленных организаций, занимающих уцелевший главный дом. Строитель усадебного храма[21], князь Борис Алексеевич Голицын, пролетая мимо него в темноте, ненароком задел плащом возвращающуюся домой женщину. Та что-то крикнула в ответ, князь обратил к ней бледное лицо, сверкнул очами и растворился в воздухе. Наутро заинтригованная женщина сходила в краеведческий музей и выяснила имя незнакомца.
Граф Л.М. Дмитриев-Мамонов. Портрет работы М. Шибанова (1787). Самый спокойный призрак усадьбы Дубровицы
Граф Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов, фаворит Екатерины II, и его супруга княжна Дарья Федоровна Щербатова почтили вниманием жительницу Подольска, работавшую в усадьбе дворником. Призраки бесшумно прогуливались по усадебной территории, держась за руки, улыбаясь и подмигивая.