Застегнув ремень безопасности, ставит на колени рюкзак, а рядом кладет руки ладошками вниз. Сидит с прямой спиной и даже не откинется назад. Ну сама невинность!
И сейчас она так похожа на простую девчонку. Такую, какую пару лет назад я вполне мог бы везти домой. К ней или ко мне. Может, и без продолжения — такое тоже было. Не знаю, как объяснить, но в обычной одежде, вдали от наших соседских домов и ее папаши, маячащего жутким фоном, она кажется даже… милой, что ли. И я будто бы меньше ее ненавижу. По-прежнему ненавижу, но… Точно, блять, яд ее действует, который со слюной в меня впрыснула.
Нужно держаться от нее подальше. Или наоборот? Чтобы отшептало.
Да твою ж налево!
— От тебя воняет, — тихо под нос мямлит, когда мы выезжаем на дорогу.
Я нюхаю майку и смеюсь.
— Это запах мужчины. Не привыкла?
— Мужчины? — Она смотрит на меня широко распахнутыми глазами. — Где ты нашел здесь мужчину? Ты прячешь в багажнике какого-то мужчину?
Стерва, говорю же.
— Я прячу его в трусах.
— Фу, — фыркает она и отворачивается, будто потеряв интерес.
— Что фу? Это не у меня отвратный вкус на мужиков. Выбираешь тех, кто пахнет, как телка, и распускает руки при первой возможности?
— Кто бы говорил.
— Что?
— Ну некоторые распускают не только руки.
Смело. Я даже кошусь в ее сторону, забыв про дорогу, и еле успеваю затормозить, чтобы не поцеловать в зад новенькую бэху. Не думал, что сама про это заговорит. Вроде бы и забыл обо всем. Этого будто бы и не было, пока она не напомнила.
— Я еще даже не начинал.
— Мне бояться?
— А ты переставала?
В ее взгляде мелькает что-то, что откидывает назад во времени. Туда, где злость на весь мир и семейство Ланских не поддавалась контролю. Я вспоминаю, как поймал ее в коридоре универа лишь с одним желанием — стереть в порошок. Вспоминаю, и настроение опускается до минусовой отметки.
Все. Баста. Отвезти домой. Забыть и…
— Да! — рявкаю в ответ на звонок. Замечаю, как сбоку дергаются плечи Ланской, хоть и пытается не показывать страх.
— Ты куда исчез, блин? — Софа не спрашивает, она требует ответа.
— Вежливее.
— Ян, твою мать!
— Позвони, когда успокоишься. Буду дома.
Я сбрасываю и, притормозив на светофоре, быстро подключаю телефон к стерео. «This Ain’t a Scene, It’s an Arms Race» (хит группы «Fall Out Boy») из колонок, и меня чуть отпускает.
— Если у тебя из-за меня это… — она пялит на меня свои совиные глаза, — ну, проблемы.
— Да, у меня проблемы из-за того, что ты ради своего папаши врешь.
Это жестко, зато четко и по делу. Нечего сопли разводить.
— Грубо, — парирует бессмертная она. — Я не просила подвозить меня и не обязана в очередной раз выслушивать это. Останови.
Песня больше не помогает. В башке залпы бомбят. Кроет.
— Останови, говорю!
— Посреди моста, блять?
Эти закидоны со мной никогда не работали. Поэтому, едва мы сворачиваем по указателям на трассу, я съезжаю на обочину и со свистом торможу машину, поднимая вокруг пыль. Ланская судорожно пытается вырвать ремень безопасности с корнями, дергает резко, и срабатывает стопор. Еле избавившись от него, она начинает насиловать ручку двери, пока я молча наблюдаю за ней, удерживая палец на кнопке центрального замка. Нажимаю, когда надоедает цирк. Раздается щелчок, и она почти вываливается наружу.
Не падает, потому что я держу.
— Здесь пешком еще час идти, — даю ей последний шанс.
— Дойду. — Вырывается настырно. И глупо.
А ее кожа горит под моими пальцами. Чтобы проверить, я касаюсь другой рукой ее шеи.
— Ты горячая.
— Да иди ты!
— У тебя температура, тупая! Но если ты так мечтаешь о вечерней прогулке по трассе под звездами — валяй.
И она ни хрена не мешкает. Только отпускаю — сбегает.
Так хочет избавиться от меня? Что ж, пожалуйста!
Коробка передач. Педаль в пол. Визг шин. И пока, Ланская. Пошла ты на хер вместе со своим отцом.
Глава 13
Ян
🎶 Леша Свик — Торнадо
На хер, правда, идут и все мои дела, потому что я, как приклеенный, дежурю дома у окна. Точнее, не дежурю, но постоянно ношусь туда и выглядываю дуру. Темень, опять дождь срывается — дерьмовое начало лета в этом году. Где она, мать твою, бродит? Может, нашла себе приключений на задницу? Да почему бы и нет.
С ней же, блять, могло случиться что угодно. Особенно при наличии длинного языка и трухи в башке. Она же магнит для неприятностей. Надо было вернуться за ней? Чтобы смотреть на ее недовольную лживую физиономию? И почему все это вообще должно меня волновать, даже если ее прямо сейчас семеро на обочине делят между собой? Бесит.
Бесит Ланская. Бесит неоправданное чувство вины. Да я сам себя бешу.
Чтобы не загнаться, иду разогревать вчерашнюю лапшу из доставки, которую не съел, слышу, как звонит телефон, но меня отвлекает хлопок соседской двери. Я пропускаю «Явление Христа народу» и ловлю уже лишь кринжовую тачку, которая отъезжает от дома. Кто за рулем, не вижу, но надеюсь, Ланской пришлось потрудиться на славу, чтобы ее подобрали на трассе.
Со злости пинаю стул, попавшийся на пути, и тот с грохотом падает на пол. Че я с ума схожу? Жива и здорова Ланская. Живее, гадина, всех живых.
Я отвечаю уже на третий вызов и сую телефон между плечом и ухом, чтобы не отвлекаться от еды.
— Я приеду? — тон Софы заметно отличается от того, которым говорила со мной в прошлый раз. Шелковая. Надолго ли?
— Не сегодня.
Вообще нет настроения спорить и препираться, а без этого не обходится ни одна наша последняя встреча. Даже в постели она умудрилась начать раздавать претензии и выносить мне мозг — у меня упал, и я отправил ее на такси домой.
— А когда? — настороженно спрашивает она, и я уже предвкушаю разрыв барабанных перепонок. — Что между нами происходит, Ян? К чему все идет?
На последнем слоге интонация ползет вверх, но Софа еще держится. Прямо-таки удивлен.
— Что ты хочешь от меня услышать? Сейчас нам точно не нужно видеться, или это закончится плохо.
— Ты бросаешь меня? — А вот и здравствуй глухота на одно ухо.
— Я ни слова не сказал, а ты уже орешь! Когда ты превратилась в психованную истеричку?
Дальше льется несвязный бред в мой адрес: невнимательный мудак, бессердечное животное, неблагодарная скотина. Чтобы не слышать в очередной раз, что Лазарева потратила на меня лучшие два года своей жизни, я ее сбрасываю. Это становится слишком сложно.
Поехать бы к маме, отпустить сиделку и остаться там ночевать. Медсестры уже все прикормлены. Торт, бутылка игристого — и проблема решена. Думаю об этом и понимаю, что, нет — сегодня там, наверное, вскроюсь после всего.
Не день, а мясорубка. До сих пор трясет от злости — Василич отчитал при всех, как малолетку. Я ему больше двадцати очков занес, а он отымел меня за то, что не по его схеме играл и пасы не давал. И в чем я виноват, если даже Савва тупил?
Набив желудок, я немного успокаиваюсь и сажусь за ноут — нужно добить диплом после предзащиты. И речь. И учесть все замечания по презентации. «Миграционная политика России в двадцать первом веке» явно меня заждалась.
Но через час и это занятие кажется бессмысленным, потому что я снова и снова возвращаюсь к Ланской. На роликах своих кататься не пошла, я бы дверь услышал, значит, хреново ей — эта больная каталась даже со сломанной рукой. И вот положить бы на нее, лечь и досмотреть «Во все тяжкие», а я все равно откладываю пульт и тру лицо. Если она откинется, это будет считаться местью? И почему на душе-то гадко так?
Сука!
Пока не успел обмозговать, выхожу из дома и стучусь к Ланским. Если откроет папаша ее… Я бы хотел, чтобы открыл он. Да хоть кто-то. Только ни черта не открывают. Заглядываю в окно — свет не горит. Отхожу подальше, но на втором тоже темно.
Стремно. Я собираюсь идти спать и вижу бездыханное тело перед глазами.
Ар-р-р!
Больше не думаю. Я просто поднимаюсь к себе наверх. Просто выдвигаю лестницу и забираюсь на чердак. Просто ныряю в люк, спускаюсь на руках и, прыгнув вниз, оказываюсь в доме Ланских.
Что я здесь забыл?
Темно. Лишь уличные фонари подсвечивают дверные проемы. Тихо. Но я слышу приглушенный шелест и иду на звук.
Вода. Я понимаю, что течет вода еще задолго до того, как заглядываю в чужую ванную комнату, но отказываюсь это понимать. Даже как будто бы удивляюсь, увидев круглое зеркало с холодной подсветкой, в котором отражается запотевшая душевая кабинка. Удивляюсь, но не отступаю, точно это выше моих сил — сдаться и уйти.
Оказавшись внутри, я стопорюсь босыми ногами на мягком ковре. Не могу произнести ни звука, потому что связки отказывают. Взгляд, видимо, заклинивает, так как я смотрю на нее не моргая. Ланская определенно в полном порядке и снова меня переиграла.
Я, как пацан, готов спустить в штаны от размытого силуэта груди. Будто в первый раз, подглядываю за девчонкой в летнем лагере, чтобы потом всем рассказывать, что видел сиськи. Она как раз проводит по ним рукой, смывая пену, и я с шипением втягиваю сквозь зубы воздух. Затем поворачивается ко мне спиной и подставляет лицо потоку воды. Массирует голову, пока ее охренительный зад словно навсегда выжигают на мой сетчатке лазером.
Нужно валить отсюда. Пока не довела до греха.
Едва я думаю об этом, Ланская выключает воду и тянется за полотенцем, которое перекинуто через створки душа. Опустив голову вниз, вытирает волосы, шею. И если бы я наблюдал все это не сквозь родительский контроль в виде запотевшего стекла, у меня бы, наверное, уже давно к чертям разорвало яйца. А когда она заворачивает себя в полотенце, как в кокон, и, открыв дверцу, собирается шагнуть на тот самый коврик, где стою я, наши взгляды встречаются.
И мы разбиваемся. Вдребезги.
В ее горле застревает крик, в моем — все дерьмо, которое я готов вывалить на нее, лишь бы оттолкнуть.