Новый путь создáл авангардный:
Пусть не Млечный, а вид плацебо.
Всех нас вылечит летний вечер:
И меня, и тебя, и прочих.
…Где ж Эрато, кто обеспечит
Свежих дев, до меня охочих!
На юге пьянчуги
Михаил Гундарин
ВОСПОМИНАНИЯ О ПИОНЕРСКОМ ОЗЕРЕ
Вдоль пыльных предместий
Сквозь чахлые рощи
Идущие вместе
Туда где всё проще
Ты как сигарета
Во рту водоёма
Короткое лето
В квартале от дома
Горячее пиво
Азотная влага
Здесь вместо прилива
И архипелага
Задор хулигана
Бесстрашье пьянчуги
С осколком стакана
Мы тоже на Юге
Такие же страсти
И кровь на кастете
Такие же масти
На рваной газете
Объятья под сенью
Травы низкорослой
И жизнь к воскресенью
Покажется взрослой
Дорога обратно
Там те же и то же
Лишь новые пятна
Алеют на коже
Все смято и спето
Не выдаст секрета
Печальное это,
Прощальное лето
Владимир Буев
На юге пьянчуги
Других не бывает
Сбежали от вьюги
И нас накрывает
Дурман алкогольный
Сейчас закурить бы
Дым струйкой фривольно
Рванул чтобы нитью
Чтоб в рожу кастетом
Кому-то вломили
По нраву эстетам
Не их чтобы били
Чтоб били эстетов
Других хулиганы
Они не поэты
Они графоманы
А мы – гениальны
В стихах и по жизни
Пройдём триумфально
За это и вспрыснем
Обнимемся с волей
И с травами вволю
Костяшки в мозолях
Ура алкоголю
Не наши костяшки
И то слава богу
Припали к бумажкам
И пишем помногу
Про лето. Про зиму
Вчера мы писали
Намажемся гримом
Ведь мы не зассали
Владыка мира я
Михаил Гундарин
Я помню мира выгнутую спину,
Холмы его и сопки, всю картину
Неглаженной, тяжёлой простыни.
Мы здорово старались, расправляя
Родной пейзаж от края и до края
Ещё законопаченной страны.
Но в те года совсем иные цели
Имели мы в виду. И в самом деле,
Чего ж хотеть от юношей в цвету!
Припоминаю: я в крутой рубашке,
А ты в объятьях Светки ли, Наташки,
Пересекаем тайную черту.
Под музыку хрустящих переборок.
Выпаривает жизнь бесцветный творог,
Распарывает собственные швы,
Готовя время водным процедурам –
А мы перемещаемся аллюром
Туда, где бродят молодые львы,
А стало быть, сюда. Увы – в пустыню!
Где я, разрезав персик или дыню
Вдруг нахожу – о Боже – изумруд,
Потерянный под островом Буяном
И выброшенный тёмным океаном,
Воспрянувшим на несколько минут!
Владимир Буев
Владыка мира я. Сижу на троне.
Передо мной валяются людишки
(Склонялись поначалу лишь в поклоне,
Но сдали через день у всех нервишки).
Я добр, но все они боятся крышки.
Я мир устрою всем и жизнь в законе.
Такой великий я не только нынче.
А в юности, пожалуй, был попрытче
И тоже планетарные имел
И цели, и задачи. Скажем прямо:
Я помогал демографам упрямо
И потому на девушек подсел.
Сижу на троне, озираю зорко
Поляну, ведь зудит моя подкорка:
А вдруг юнцы себя вообразят
Крутыми львами и захватят место:
Ну, мол, они пришли меня заместо.
Напрасно! Мне слегка за пятьдесят!
Пуста поляна. Все боятся гнева
Владыки мира… где же королевы?
Поляна – как пустыня, где песок.
Куда девались согнутые в страхе?
Где охи? И куда девались ахи?
…Проснулся, огляделся – пятачок.
Материю сожгу…
Михаил Гундарин
Я видел, как обугливался край
Узорчатой материи. «Гуд бай!» –
Я тихо молвил в графоманском стиле.
Как водится, по замыслу и честь,
Но замысел забыт. Теперь Бог весть,
Что мы с тобой так искренне любили
Тому назад лет десять. Нам предел
Уже положен. Голубь улетел
(Поспорим с популярною цитатой).
Что ж, коршуном ударься о траву,
Переметнись злодеем, наяву
Бессильным и ни в чём не виноватым.
Без всякого сомненья, трижды прав
Герой, что переделал свой Устав
В либретто Марлезонского балета.
Ему за это честь и благодать,
Но, знаешь, надоело танцевать,
Настало время требовать ответа.
И забывать полученный ответ,
И, совершив привычный пируэт,
Вновь отправляться к старой переправе,
Которой не бывало никогда,
Которая, как некая звезда,
Видна, и мы забыть её не вправе.
Владимир Буев
Материю сожгу, но вот стихи
Отдам лишь в руки вечности. Хи-хи.
Сжигают их в печах лишь «графомане».
Но нам, маститым, это не с руки:
Мы смотрим вдаль, мы – свет, мы – маяки.
Сжигать творенья?! Фига вам (в кармане)!
Синицу крепко я держу в руках
(Хотя журавль парит мой в облаках).
Голубку дряхлую держать не стану
(Тут с классиком извечный тоже спор),
Ведь не злодей я, хоть люблю хардкор.
Голубки юные желательны гурману.
Людовики Бурбоны танцевать
Любили даже больше, чем поспать.
Изящность Марлезонского балета
Была видна, когда плясал король,
Сыграв виллана и торговки роль –
Изысканность была Дюма воспета.
Забыто всё: длинно́ты и гротеск
Старинного балета. И бурлеск
Давно царит на сцене и в романе.
Не только в нашем, но в моём с другой:
Погасла ты – она горит звездой
И не вопит о дряхлом старикане.
Я впускаю их в стих, пусть идут
Михаил Гундарин
РАССВЕТ НА БАЛТИЙСКОЙ
1.
Я смотрю из окна на трамвайную линию:
как стремится она обогнуть горизонт!
Как плавна эта сталь! Словно явь, словно сны мои
в эту ночь получившие верный дисконт.
Я его заслужил в пору мертвосезония,
между ночью и ночью, в под-солнечной мгле.
Как упрашивал я, как же я урезонивал
равнодушную зелень усталых аллей!
Я просил этот мир ускользнуть от охранников,
от размноженных массово пристальных глаз.
О бессилие слов! О сладчайшая паника!
Но не видит никто то, что вижу сейчас –
ту же рощу (как будто бы нотная грамота
непонятна до слёз и до слёз хороша)…
Это, знаешь ли, просто охранная грамота,
за которую я не платил ни гроша.
2.
Подожди, не спеши. Я узнал тебя издали.
Это меркнущий голос случайных сирен
приближая рассвет, рассыпается искрами –
нам с тобою мучителен всякий размен.
Неразменна лишь ночь. Как её ни растрачивай,
не уменьшится перечень дивных даров.
Нам они суждены, и для нас предназначенный
час полночного счастья не требует слов.
Но я должен сказать, как медлительно падают
предпоследние звёзды, как тих их полёт,
как, бывало, прельстишься такою наградою,
а потом понимаешь – и это пройдёт.
Все проходит – и время, и даже безвременье.
Я скажу это всем – но тебе лишь, дружок,
прошепчу, что рождённых удачливым племенем,
нас хранит без упрёка раскосый божок.
Владимир Буев
1.
Я впускаю их в стих, пусть идут, не препятствую.
Рельсы ночью во сне блещут, как серебро.
Но подспудно зудит, как свершить спекуляцию?
Ведь купил по дешёвке всё это добро.
РЖД предложить ли? Депо ли трамвайному?
Там сидят олигархи и пилят бабло.
Человеку обычному, с виду нормальному
не предложишь подобного (ведь западло).
Мне ещё ярлыка захотелось бесплатного –
Того ханского, пайцза которого суть.
Золотого. Загнал бы его, вероятно, я
По стократной цене, не смутившись ничуть.
Как прожорливы эти владельцы ликвидности.
Всё хотят задарма у меня отобрать.
Я аллеям молюсь, словно клон первобытности:
Фетишизм часто может поэта спасать.
2.
Погоди, не спеши, я узнал тебя, девушка.
И не девушка ты, ибо я Одиссей.
Ты старушка-сирена, ищи себе дедушку
Я себе поищу раз в десяток свежей.
Если ночь, что поделать, деваться мне некуда:
Подходи, не тушуйся. Что гнал, позабудь.
Я тебя обозвал старой дряхлой молекулой?
Я ошибся, бывает. Показывай грудь!
То, что вижу, не катит. Молись-ка раскосому
Ты божку племенному без рта и зубов.
Я с моими богемными суперзапросами
Поступиться вселенной (в уме) не готов.
Подарю я планете такие открытия,
О которых лет двести никто б не узнал.
Кто заплатит за всё? Ведь за рельсы субсидию
Мне никто даже издали не показал.
Ночью полной с синицей возился
Михаил Гундарин
ДЕКАБРЬ
Все свершилось. Прощание длится
Как положено – ночь напролёт.
На подушке осталась ресница,
Улетает обратно синица
И меня за собой не зовёт.
Да и стоит ли? Новой любовью
Нас порадует новый январь.
Доверяя простому присловью
Спи, а я положу в изголовье
Самодельный резной календарь.
Золотым там помечены даты
Новолуния и Рождества,
Чёрным – дни предстоящей утраты…
Ты забудешь её, как смогла ты
Позабыть, что такое слова.
Вспомнишь после. А нынче – ни звука
В оглушительной тьме декабря!
И молчание это – порука,
Что усвоена нами наука
Расставаться легко и не зря.
Философия Нового года
Такова, что сегодняшний сон
Значит больше, чем просто свобода,
Чем ритмический взмах эпизода –