Миз Агилар с тревогой смотрит в окно.
– После такой мощной молнии я очень надеюсь, что кому-то хватило предусмотрительности проверить огнетушители.
Раскат грома звучит снова, и еще больше учеников начинают нервно ерзать. При обычных обстоятельствах угроза сентябрьского шторма не заставила бы их и бровью повести. Здесь, на этом острове в Мексиканском заливе, шторм – это часть привычного образа жизни, особенно во время сезона ураганов.
Но этот шторм не нарастал и не крепчал постепенно, как бывает обычно. Он возник из ниоткуда, и его сила словно копирует взрывную энергию, накопившуюся в классе еще до того, как Жан-Люк и его шайка не очень-то веселых неудачников подаются вперед, сидя за своими столами, как будто они ждали этого момента всю жизнь.
У меня екает сердце, и я убираю ноги из-под стола, готовясь к худшему.
– Даже не думай встревать, – шипит новенькая, сидящая за мной, кажется, ее зовут Иззи. – Я с самого первого дня жду, чтобы им надрали задницы. Но к твоей заднице это особо не относится.
– Спасибо, – шепчу я, сказав себе продолжать слушать ее.
Но прежде чем Иззи успевает сказать что-то еще, Жан-Люк то ли кашляет, то ли смеется, взъерошив рукой свои длинные светлые волосы.
– Эбернети-Ли, у тебя что, какая-то проблема?
Джуд не отвечает, а только поднимает одну темную резко очерченную бровь и продолжает пристально смотреть на Жан-Люка и остальных, пытаясь заставить их опустить глаза. Жан-Люк не отводит взгляда, но внезапно в его глазах отражается легкое сомнение.
Это сомнение быстро превращается в явное беспокойство по мере того, как Джуд не сводит с них четырех глаз, и вскоре неловкость и тревога в классе становятся столь же ощутимыми, как и стоящая в воздухе влажность. Однако Жан-Жак, похоже, слишком зациклен на самом себе, чтобы заметить эту перемену, потому что насмешливо бросает:
– Ну вот, так я и думал. Ты просто трахаешь нам моз…
Но он тут же замолкает, когда, прилетев будто из ниоткуда, рука Жан-Люка бьет его по затылку и впечатывает его рожу в стол прежде, чем он успевает закончить свою тираду.
– Зачем ты это сделал? – хнычет Жан-Жак, вытирая смуглой рукой тонкую струйку крови, которая вытекает теперь из его носа.
– Заткнись, мать твою, – огрызается Жан-Люк, но при этом продолжает смотреть в глаза Джуду, который пока только и сделал, что поднял одну бровь. Но его неподвижность, похоже, не действует на Жан-Люка, по крайней мере, если верить воинственному выражению лица этого говнюка. – Мы просто прикалывались, приятель. Нам не нужны проблемы.
Джуд поднимает и вторую бровь, как бы спрашивая: «Разве?»
Когда никто не отвечает – и, более того, даже не дышит, – его взгляд перемещается с Жан-Люка на Жан-Клода, который неловко ерзает на своем стуле. Как только их взгляды встречаются Жан-Клод тотчас переключает внимание на свой телефон и, похоже, находит в нем что-то, что возбуждает в его душе чрезвычайный интерес – и тут остальные три Жана-Болвана тоже утыкаются в экраны своих телефонов.
Теперь все они сидят, потупясь и не смея посмотреть Джуду в глаза.
И опасности вдруг как не бывало, напряжение спадает, как из старого воздушного шарика выходит гелий. По крайней мере, пока.
Должно быть, миз Агилар тоже это чувствует, поскольку слышно, как она облегченно вздыхает, прежде чем показать на цитату, которую она написала на доске розовым маркером.
– Единственный способ усилить свой интеллект – это ни о чем не думать. – Ее голос повышается и понижается вместе со словами, словно она поет песню. Затем она указывает на строку, написанную под ней синим цветом: «Дать разуму свободно воспринимать все мысли».
Похоже, мы собираемся просто игнорировать наглых Жанов-Болванов и вместо этого разбирать цитату из сочинения какого-то мертвого белого мужчины. Впрочем, в данный момент это решение не вызывает у меня неприятия.
После того как она выдерживает то, что ей, должно быть, кажется эффектной паузой, миз Агилар продолжает:
– Это, друзья мои, цитата моего любимого поэта-романтика. Может быть, кто-то из вас рискнет предположить, кто это?
Никто не пытается дать ответ. Собственно говоря, мы все просто сидим и пялимся на нее со смесью удивления и недоумения.
Она оглядывает класс, и лицо у нее вытягивается.
– Неужели ни у кого из вас нет даже догадки?
Ответом ей снова служит молчание.
Когда она издает скорбный вздох, одна из ведьм из предпоследнего ряда осторожно спрашивает:
– Это лорд Байрон?
– Байрон? – На лице миз Агилар почему-то отображается еще большее разочарование. – Разумеется, нет. Он намного более безнравственный, Вероника. По-прежнему никаких догадок? – Она печально качает головой. – Полагаю, я могла бы предложить вам другую цитату.
Она постукивает себя по подбородку ногтем, накрашенным лаком цвета сахарной ваты.
– Ну хорошо, какую из них мне стоило бы испробовать? Быть может…
– Ну сколько можно, твою мать? – выпаливает позади меня Иззи. – Это гребаный Джон Китс[4].
Миз Агилар удивленно отшатывается, но ее удивление быстро сменяется радостью.
– Вы знаете его! – восторженно кричит она, хлопая в ладоши.
– Еще бы мне его не знать. Ведь я из чертовой Британии, чего уж там.
– Это. Просто. Чудесно! – Миз Агилар, чуть ли не пританцовывая, подходит к своему столу и берет с него пачку пакетов. – Я так рада, что вы уже читали его! Ну разве он не божествен? «Напевы слушать сладко…»[5], «Мелодии сладки…»[6].
– Он был себялюбивым выпендрежником и хвастуном, – перебивает ее Иззи прежде, чем учительница успевает опять перепорхнуть в другой конец класса. – Как и все прочие поэты-романтики.
Миз Агилар ужасе замирает, не закончив цитату.
– Изадора! Джон Китс – один из самых блистательных поэтов, нет, один из самых блестящих людей, которые когда-либо жили на Земле, и я уверена, что вы это поймете, когда мы изучим его.
Ну да, за него она готова постоять. Быть может, если бы Жаны-Болваны вздумали кидать «Скиттлз» в портреты поэтов, которыми она увешала здесь все стены, она бы все-таки огрызнулась и на них.
Она подходит ко мне и плюхает пачку пакетов на мой стол.
– Клементина, не могла бы ты раздать их всему классу?
Я отвечаю:
– Разумеется. – Хотя у меня так все болит, что я предпочла бы брякнуть: «Нет, черт возьми».
Жаны-Болваны не удостаивают меня взглядом, когда я кладу по пакету на каждый из их столов, и я ожидаю, что Джуд поведет себя так же, когда я дойду до него, но вместо этого он смотрит прямо мне в глаза.
Когда наши взгляды встречаются, все во мне словно застывает и одновременно пылает. Мое сердце начинает биться быстрее, мозг, наоборот, начинает соображать медленнее, а легкие так сдавливает, что мне становится больно дышать.
Сейчас он впервые посмотрел прямо на меня – мы впервые с девятого класса посмотрели друг на друга, и я не знаю, что делать… и что чувствовать.
Но затем его до неприличия красивое лицо темнеет.
Его зубы сжимаются, так что острый подбородок напрягается.
Его смуглая кожа туго натягивается, обтянув резко очерченные скулы.
А его глаза – один такой темно-карий, что он кажется почти черным, а второй серебристо-зеленый и словно вихрящийся – становятся совершенно пустыми.
Я три года возводила вокруг себя стену как раз для такого момента, и сейчас один его взгляд подрывает ее, словно динамит. Я никогда еще не чувствовала себя такой жалкой.
Полная решимости убраться от него побыстрее, я чуть ли не швыряю пакет на его стол.
Остаток урока проходит как в тумане, и я сильно корю себя, злюсь из-за того, что не прекратила это первой. После всего, что произошло между нами, именно сейчас он отгородился от меня, вместо того чтобы это сделала я сама.
Но перед самым звонком, когда мы уже начинаем собираться, миз Агилар хлопает в ладоши, чтобы привлечь наше внимание.
– Времени всегда не хватает, не так ли? – сетует она. – Но чтобы справиться с этой проблемой на следующем уроке, я сейчас назначу вам партнеров.
– Партнеров? – повторяет один из перевертышей-драконов. – Для чего?
– Для выполнения вашего задания по творчеству Китса, глупый. Сегодня я назначу каждому из вас партнера, и завтра, когда вы явитесь на урок, то сможете начать работу над вашими заданиями немедля.
Однако вместо того, чтобы руководствоваться списком, заранее составленным на основе близости или хотя бы в алфавитном порядке, как сделал бы нормальный учитель, она начинает оглядывать класс и соединять учеников в пары в соответствии с «флюидами, которые в настоящий момент исходят от них».
Не знаю, какие такие флюиды исходят от меня, и, если честно, мне совершенно на это наплевать. Теперь, когда прилив адреналина в моей крови, вызванный общением с криклерами, сошел на нет, боль становится все сильнее. А если добавить к этому странную хрень, только что произошедшую между мной и Джудом, неудивительно, что сейчас мне хочется поскорее уйти на следующий урок, чтобы после можно было сходить в общежитие и выпить несколько таблеток болеутоляющего.
Не говоря уже о том, чтобы принять горячий душ. Я отключаюсь от миз Агилар и провожу следующие несколько минут, грезя о горячей воде, но тут же напрягаюсь, когда она называет мое имя… и сразу вслед за ним имя Джуда.
О черт, нет.
Глава 5Лучше поздно, чем колдер
Миз Агилар продолжает разбивать учеников нашего класса на пары, пока каждый из нас не получает партнера или партнершу, совершенно не замечая того факта, что она только что взорвала мою жизнь к чертям.
Менее чем через минуту наконец звенит звонок. «Ты на верном пути. Не сворачивай с него».
О господи, тетя Клодия. Как раз вовремя.
Остальные ученики направляются к двери, но я зад