В качестве примера я вспоминаю посещение Ньюгрейнджа[15], расположенного в часе езды к северу от Дублина. Несколько лет назад выяснилось, что то, что считалось просто холмами, было погребальными камерами. (Аэрофотосъемка обнаружила немало таких объектов.) Сегодня, когда правительство по праву защищает и контролирует их хрупкое состояние, можно спуститься в недра одного из этих сооружений. Издалека они выглядят почти как футбольные стадионы. Спустившись примерно на 20 метров, вы попадаете в пещеру, в которой теперь висит одна лампочка. Гид сообщает, что это сооружение было построено примерно 5200 лет назад, то есть оно старше пирамид и намного старше Стоунхенджа. Когда она выключает эту единственную лампочку, мы понимаем, какой темной может быть темнота. На какое-то время мы становимся одним целым с теми, чьи тела когда-то были помещены сюда, – обитателями подземного мира.
Далее мы видим в потолке так называемую замочную скважину размером с коробку для обуви. В конце декабря, в самый темный день, на несколько минут эта щель совмещается с солнцем, которое находится в перигее. Потрясающе, но комната на короткое время озаряется этим светом. Темная пещера, в Северном полушарии, в самое темное время года освещается. Что мы можем сказать об этой сложной конструкции, которая так явно была связана с ритуалом солнцестояния («солнце стоит неподвижно»)?
Стоя в глубине этого священного пространства, я подумал о трех вещах, которые пришли ко мне в голову в таком порядке. Во-первых, я восхищался инженерным мастерством, которое позволило закрепить камни на консоли, чтобы создать такое пространство. И я надеялся, что это искусство сохранится на много лет, учитывая, что я и другие люди находились под камнями. Во-вторых, я был удивлен их астрономическим совершенством, которое позволило так точно рассчитать движение звезд и планет, которые они лишь смутно видели невооруженным глазом. В-третьих, я осознал и был растроган осознанием того, что нахожусь в присутствии архетипа Великой Матери, о котором говорил Юнг.
Помните, что архетип распознается через свое воплощение в форме, доступной сознанию, но не создается индивидуальным сознанием. Это вневременной, структурированный процесс, содержание которого сильно варьируется, но форма которого универсальна. Великая Мать – это олицетворение сил процесса рождения, смерти и возрождения, через который проходят все люди и культуры.
И там, в этой докельтской пещере, я стал свидетелем воплощения архетипической идеи о том, что даже в смерти, даже в самые темные часы присутствует частица света, зародыш возрождения, обновления, благодаря которому великий цикл катализируется в обратном направлении к сиянию лета. (Со временем различные фестивали света, такие как Рождество и Ханука, были притянуты к этому архетипическому мотиву, как железные опилки к магниту.) Любой человек, любая культура, ощущающая свою причастность к этому великому циклу, чувствует глубокую психо-социально-духовную связь с трансперсональной энергией. И любая культура, такая как наша, которая вырвалась из этого цикла, будет испытывать ужас перед старением и смертью, будет чувствовать себя лишенной корней, брошенной на произвол судьбы и жить как чужая на этой земле.
Там, в этой мрачной впадине, я ощутил связь с архетипическим воображением, общим для всего человечества, я почувствовал связь с теми далекими предшественниками и напоминание о том, что все мы призваны воссоединиться с теми силами, которые лежат за пределами наших возможностей и в которых мы ежедневно плаваем. Мы можем поблагодарить этих предков за труд их воображения, который теперь связывает нашу эпоху с их эпохой, а также Юнга за описание архетипического поля энергии, что позволяет нам поддерживать связь с тем, что больше нас самих. В мировом древе течет бессмертный сок, и, хотя мы очень даже смертны, возможно, нам стоит помнить, что связь с тем, что больше нас, лучше всего осуществляется через архетипическое воображение, присущее каждому из нас.
Наша ветвь эволюционного древа выжила благодаря способности отслеживать эти невидимые энергии или, по крайней мере, строить догадки о них, пока не появятся более совершенные картины. Хотя мы часто оказываемся в плену своих собственных построений, принимая их за сами явления, рано или поздно их автономные преобразования приводят нас к более совершенным картинам, которые представляет нам природа, благодаря их автономным трансформациям. Немецкое слово Einbildungskraft означает «воображение», «способность создавать образ», этот эмоциональный образ затем обладает способностью обучать или информировать сознание. Немецкое Bildung, иногда не совсем точно переводимое как «образование», означает ожидание того, что человек приобретет знания и способность к выбору, ознакомится с широким спектром культурных перспектив и будет искусен во многих дисциплинах, включая науки и искусства. Первоначально слово Bild, или «картина, образ», означало, что эта способность к формированию картины представляет собой отражение в человеке Божественного разума и Божественных сил.
В качестве более позднего примера можно привести поэта и критика XIX века Сэмюэла Тейлора Кольриджа, который различал Первичное воображение, Вторичное воображение и Фантазию, чтобы проиллюстрировать это средство подражания Божественному. Фантазия – это то, что сегодня мы бы назвали модой, вкусом, эстетикой – какого цвета должен быть ковер, если учитывать вон тот диван и журнальный столик. Вторичное воображение – это отзвук Божественного действия через открытые способности, которые мы проявляем при создании искусства, музыки, литературы, архитектуры, теории, моделей и так далее. Первичное воображение лежит в наших элементарных основополагающих способностях, которые Иммануил Кант, среди прочего, определил как число, пространственность, последовательность и т. п. Кроме того, в XIX веке П.Б. Шелли в своей книге «Защита поэзии» и Артур Шопенгауэр в книге «Мир как воля и представление» — оба предположили, что именно воображение, а не разум, заложило основу формирования морали, открыв для нас сопереживание, симпатию и товарищество. В то время как разум может различать, разделять и классифицировать, воображение способно прочувствовать единство, скрывающееся за непохожестью вещей.
Благодаря способности к воображению я не полностью отделен от вас и могу представить себе ваши чувства, вашу боль, ваши страдания и даже испытать их сам. Таким образом, в соответствии с немецким Митлейд, способность «страдать вместе» возникает благодаря силе воображения, а не рациональной силе.
Так и квантовая физика возникает из альтернативных картин по мере развития контекста и наших инструментов, даже тех представлений, которые нарушают обычные требования здравого смысла: атомные частицы могут находиться в нескольких местах одновременно и обходить барьер между орбитами. Ньютоновская механика – богатое, прагматичное описание, но при всей ее полезности на протяжении веков ей не хватало воображения, чтобы охватить постоянно развивающуюся таинственную Вселенную. Э.Э. Каммингс озаглавил книгу своих стихов «5», потому что хотел напомнить нам, что существуют вселенные, где два плюс два равно пяти. Когда Эйнштейна спросили, верит ли он в Бога, он ответил в телеграмме раввину Герберту С. Голдштейну, что это «Бог Спинозы», предполагая, что тот, как и Ньютон, был заинтересован в прочтении природы вещей, не обязательно приписывая ей также и личность. И кто, как не Каммингс, напомнил нам о фиктивной природе эго-конструктов, их относительности, даже больше, чем Эйнштейн, Нильс Бор, Гейзенберг, Паули и другие, представившие себе картину, которая могла бы по достоинству оценить явления, просто отказывающиеся вписываться в картины, которые веками довольно хорошо работали? (К чести науки, когда требуется более совершенная картина, она, кажется, охотно отказывается от прежних представлений, гораздо охотнее, чем большинство теологов. Когда далай-ламу спросили, что бы он сделал, если бы наука успешно опровергла его убеждения, он ответил: «Я бы изменил свои убеждения».)
В конце концов, можно повторить, что архетипы формируют психические картины мира – картины, которые делают знакомыми его задымленные ландшафты, его страшные склоны, его надвигающийся хаос. В конце концов, мир таков, каков он есть, с нами или без нас, но то, что мы привносим в него, – это образующаяся способность чувствовать, порядок, предназначение и формирующийся смысл. Этот формирующийся порядок исходит изнутри нас и через нас проникает в мир. Это не про нас, но в конечном счете это мы сами. Архетипическое воображение – это то, что мы скромно привносим, чтобы помочь навести порядок на беспорядочном столе истории.
Жизнь каждого из нас окутана тайнами, начиная с первых разрозненных фрагментов опыта, через беспокойные островки биографии, через саванны страданий и заканчивая непрошеным возвращением обратно в бурлящую Вселенную. И все же в основе всех существ лежит родство, единая формирующая энергия. Мы несем ее в себе. Она заложена во всех живых существах. Каким-то образом невидимые нити протягиваются и соединяют всех. Некоторые называют эту энергию «любовью», по крайней мере то, о чем Данте говорил «Любовь, что движет солнце и светила»[16].
Это похоже на то, как если бы мы все служили призванию, раскрытию и воплощению энергии, а мы лишь скромные инструменты, чтобы принести ее в мир. Вместо того чтобы спрашивать: «Почему я здесь?» – а общество дало нам множество взаимоисключающих ответов на этот вопрос, – может, лучше задать вопрос: «Что хочет войти в мир через меня?» Не лучше ли задуматься о том, что может означать наше воплощение, не с позиции нашего эго или культуры, а с точки зрения природы или божественности? Разве не в этом наше призвание – служить этой цели, даже если это может потребовать от нас жертв, будь то отказ от привычного уклада жизни, эгоистичных желаний или навязчивых идей? Как объяснил мой хороший друг, поэт Стивен Данн, в своем стихотворении «Молитва, о которой ты просила»: