Сделав дела, я как можно быстрее двинулся домой, но это стало фатальной ошибкой. Гонимый страхом, не заметил выпирающий из земли корень и зацепился за него ногой. Кубарем покатился по выложенной кирпичом дорожке и пропахал ее носом. Боль мгновенно заставила прослезиться, я глухо застонал.
– Твою ж ма-а-ать…
Пришлось перевернуться на спину и немного полежать, чтобы прийти в себя. Решил, что минуты перевести дух будет достаточно, больше нельзя, опасно. Звездное небо высилось надо мной, такое бездонное и величественное. Я хотел бы вот так лежать и любоваться им, но не мог себе этого позволить. Гнездо, в отличие от меня, не знало усталости.
Начал вставать, почти сделал усилие, но вдруг почувствовал щекой чье-то жаркое дыхание. Все нервные окончания мгновенно отозвались, и по телу пробежала дрожь. Вскочив на четвереньки, я увидел перед собой нечто. И глаза. Белесые, словно мутные жемчужины, и злые-злые…
Ноги вмиг сделались ватными, а голова закружилась. Я должен был собраться, взять себя в руки и сразу же дать деру, но, как назло, раскис от ужаса. Мозг будто оплавился, а бу́хающее сердце застряло в горле. Я завизжал – именно завизжал, а не закричал, – плюхнулся на ягодицы и пополз в сторону. Залез в жгучую крапиву и выставил перед собой фонарик, пытаясь обороняться. Не сходил бы в туалет, наверняка обмочился бы.
Страшный монстр тоже всполошился, заорал дурниной, заметался по огороду. Он проскочил совсем рядом, и свет фонаря выхватил из мрака огромные рога. Черт, решил я, чуть ли не падая в обморок от страха. Кричал я все так же, не переставая, и, скорее всего, поднял на уши всю деревню. Мне было все равно. Я хотел, чтобы хотя бы бабушка пришла мне на выручку.
Затих, только когда сквозь панику различил в оре рогатого монстра блеяние козла. Бедное животное забилось в угол, точно так же, как и я, и таращилось на меня.
– Козлик… – на выдохе пролепетал я. – Эй, козлик! Ты чего это здесь забыл?
Я медленно встал, отряхнулся от грязи и сделал пару неуверенных шагов к животному. Опаленные крапивой руки, спина и икры горели огнем, но я старался не скулить от боли. Попытался успокоить козла, протянул ему ладонь, но тот взбесился еще больше и заорал, словно человек. Вздрогнув, я отступил.
– Да ну тебя, чудо рогатое, – бросил я, пятясь назад. – До полусмерти ведь напугал!
Я не стал разбираться, что он здесь делал. Быстро развернулся и бросился наутек. В считаные секунды добежал до сеней и закрыл дверь на засов. Грязный и униженный, я улегся спать в ожидании ночных кошмаров. Теперь никакая песня и отпечатки мне точно не приснятся, всю ночь придется отмахиваться от мыслей о пугающем рогатом госте… Но как же хотелось простого человеческого спокойствия, когда парнокопытные вызывают умиление или просто равнодушие, а не животный страх… Я очень устал от всего, что со мной происходило.
Глава 4Свежая рана
Утром я еле-еле поднял себя с кровати. Обзывал про себя козла козлом и злился, что он испортил мне весь настрой на кошмары-подсказки. Я всю ночь метался во сне от этого рогатого скота по огороду и постоянно просыпался из-за зудящих волдырей от крапивы. Расчесанные руки и ноги теперь жгло болью, а глаза слипались от недосыпа. Я ужасно бесился.
Когда пришел к Зое, ребят не застал. Мы разминулись буквально минут на десять. Друзья выяснили, что предыдущая ночь у всех была безуспешной и никто не обнаружил подсказок во снах. А меня они и дожидаться не стали, потому что Глеб снова был не в настроении. Меня начинало это раздражать.
Я не стал задерживаться у Зои, хотя видел, что она не хотела оставаться одна. Промелькнула мысль, не попросить ли бабушку, чтобы она приютила Зою у себя, пока мы не разберемся с проклятием Гнезда, но затем эта идея показалась абсурдной. Что подумают люди? К тому же я был уверен, что сама Зоя не пойдет на такое. Ее слишком сильно заботило чужое мнение.
Я понял, что не позавтракал, именно тогда, когда дошел до деревенского магазина. Живот протяжно заурчал, требуя пищи. Поздоровавшись с продавщицей – все той же худощавой женщиной с сожженными обесцвечиванием волосами, – попросил посчитать мне шоколадный батончик и сок.
– Ну здравствуй, горожанин, – недовольно хмыкнув, ответила она. – Сегодня снова что-то устроишь или можно жить спокойно?
– Простите?
– Я про пожар. Не успел приехать, а уже всю деревню на уши поднял.
Я знал, что случай с поджогом дивана местные просто так не забудут, но не подозревал, что окажусь крайним в этой истории.
– А я здесь при чем? Не я же поджог устроил.
– Не напугал бы Кулему, сидя в подполе, ничего бы не произошло. Мужик чуть Богу душу не отдал, когда понял, что, кроме него, в доме кто-то есть, вот и оставил на диване незатушенную сигарету.
– А может, пить меньше надо, чтобы белочка на горизонте не маячила?
– Вот наглец! Ты еще будешь указывать взрослым, как жить! А сам чего в подвале делал?
– Не ваше дело! Просто продайте мне эту чертову шоколадку, и я пойду!
Я разозлился не на шутку, и продавщица, поняв это, тут же умолкла.
Она приняла у меня купюру, отсчитала сдачу и вручила ее мне вместе с покупками. Делала все молча, но когда я выходил, то услышал, как она пробурчала:
– Ваньки Толстого нам будто не хватало, так еще один хулиган приехал.
Это сравнение и вовсе заставило меня внутренне вскипеть. К Глебу я уже шел съедаемый дикой злостью.
Лидера нашей группы нашел там, где и планировал, – у могилы Катюхи во дворе ее отчего дома. Глеб сидел на пеньке, уперев локти в колени и зажав голову руками. Плачет, решил я, и злость тут же отступила. Я недолго знал Глеба, но, казалось, уже изучил его характер вдоль и поперек. Поэтому мне было крайне сложно видеть его таким разбитым. Глеб в моих глазах был необычайно стойким, самоотверженным храбрецом с острым умом. Ему тяжело далось осознание, что он все забудет, но только потому, что он боялся потерять свою личность и оставить нас самостоятельно противостоять Гнезду. Сейчас же его съедало изнутри совсем другое чувство…
– Привет.
От моего голоса Глеб вздрогнул. Он шмыгнул носом и, быстро вытерев слезы с лица, встал. Мы пожали друг другу руки.
– Чего это ты вдруг пришел сюда? – хрипло спросил Глеб.
– Хотел поговорить.
– Мм, ну, говори тогда.
Глеб засунул руки в карманы шорт и уставился на невысокий земляной холмик, под которым покоилось тело Катюхи. В землю было воткнуто несколько новеньких искусственных цветков, а территория рядом очищена от сорняков, пожухлая крапива и полынь аккуратно сложены в кучу подальше от могилы. Я понял, что Глеб проводил здесь очень много времени и от нечего делать облагораживал последнее пристанище подруги. Если бы не покосившийся трухлявый забор и несколько разбитых стекол в окнах дома, я подумал бы, что здесь живут люди.
Я не знал, как завести разговор о том, что меня беспокоило. Не хотелось сразу вываливать на Глеба свои опасения, поэтому начал издалека.
– Я не спешил сюда приходить, потому что не хочется верить, что ее больше нет… Кажется, вот-вот она прибежит и начнет бросаться нравоучениями. Только Катюха могла сказать мне, что я балбес, и я беспрекословно верил ее словам. Такая мелкая, а смышленая и крутая.
– Это точно, – грустно улыбнулся Глеб.
– Катюха желала тебе счастья. И любила тебя. Наверное, ей сейчас не очень приятно видеть тебя в таком состоянии.
– Она и не видит меня, Слав, не нужно всей этой философской чепухи. Если ты пришел сюда за этим, то…
– Я решил, что ты избегаешь нас, – прервал я Глеба и заглянул ему в глаза. – Мне хочется верить, что я надумываю, но все равно постоянно ловлю себя на этой мысли. Ты не просто грустишь о Катюхе, ты винишь нас в том, что она больше не рядом.
Глеб умолк. Он отвел взгляд, и я понял, что абсолютно прав. Глеб никого ни в чем не обвинял открыто, но внутри его прожигал гнев на нас, его друзей. Мне иногда самому становилось тошно от осознания того, что мы упокоили Катюху, но я снова и снова твердил себе, что мы поступили правильно.
– Я злюсь на вас, – наконец тихо сказал Глеб. – Безумно злюсь. Знаю, что вы ни в чем не виноваты, все сделали правильно, но… ничего не могу с собой поделать. Решил, что лучше на какое-то время сократить общение, чтобы не сболтнуть лишнего. Я прекрасно понимаю, что поступаю эгоистично и неправильно, но пока здравый смысл спит.
Я глубоко вздохнул, не зная, что сказать. Убеждать Глеба в нашей невиновности глупо, он и сам это прекрасно понимал, заставить его не злиться я тоже не мог. Человек вправе проживать все чувства, будь то злость, скорбь или даже ненависть. В конце концов Глеб сможет с этим разобраться.
– Я скажу ребятам, что тебе нужно время, они поймут.
– Ты не обижен? – тихо спросил Глеб.
– Нет. На твоем месте я бы вообще, наверное, рвал волосы на голове и бросался бы во всех проклятиями. Я тебя понимаю и не осуждаю. И ты не переживай из-за нас, дай себе возможность все обдумать.
– Но Воронье Гнездо…
– У нас все равно нет какой-то определенности, так что можешь пока даже на сборы не приходить, – прервал я Глеба. Мне хотелось дать ему понять, что я не считаю его обиженным ребенком, поэтому добавил: – А если что-то произойдет, мы знаем, что на тебя можно рассчитывать.
Я похлопал Глеба по плечу и слабо улыбнулся. Развернулся, чтобы уйти, но снова посмотрел на могилку Катюхи.
– Если честно, я и сам не уверен до конца, что следовало поступить именно так. – Я снова глубоко вздохнул и нахмурился. – Трудно осознавать, что Катюха была частью чего-то потустороннего. Мне казалось, что она, мы все – единственное нормальное в этой проклятой деревне.
– Да, – согласился Глеб, откашлявшись.
– Ну, бывай.
– Бывай, Слав.
И я ушел, оставив Глеба наедине со своими мыслями.
Глава 5Запутанный клубок
Время тянулось медленно, но меня удручало, что каждый прожитый день становился пустым. Без зацепок и подсказок. Без движения к решению проблемы с проклятием Гнезда. Наслаждаться летними теплыми днями не получалось, даже если пытался себя заставить. В конце концов понял, что это бесполезная затея. Под гнетом ненормальностей деревни и осознания того, что реальность такая, какая есть, любой отдых превращался во что-то эфемерное.