Глеб первый подбежал к колодцу и заглянул в него, мы – за ним. Родник давно пересох, дно покрылось толстым слоем мха и зеленой слизью, и там никого не было. Как и прежде, когда я приходил сюда один. Только чуть в стороне, за границей шлакоблочного круга, бил озорной ключик и утекал ручейком в дебри ивняка. Приходящие на водопой коровы губами почти касались почвы, когда пили. Поэтому люди не могли брать отсюда воду.
– Куда она делась? – испуганно прошептала Зоя.
– Видимо, исчезла, – также шепотом сказал Глеб.
Я выдохнул, пытаясь собраться с силами, и в следующую минуту сказал вслух то, о чем, наверное, думал каждый из нас:
– Может, эта женщина именно так ушла из жизни?
– Скорее всего, – ответил Глеб.
– И что теперь делать?
Рыжий смотрел то на меня, то на Глеба. Кики кивнул, как бы соглашаясь с его вопросом.
– Вернемся сюда завтра? – пожал плечами я. – Мне кажется, она появляется здесь каждое утро. Как дедушка Аглаи Васильевны.
– Наверное, чтобы упокоить ее, мы должны найти ребенка бедняжки, – предположила Зоя.
Я был согласен с ней. Но где же нам искать ребенка давно умершей женщины?
Глава 11Сердце матери
– Ба, ну неужели никто о такой трагедии не знает?
– Славушка, ну что ты заладил? – взмахнула руками бабушка. – Ну какая женщина у колодца? Какой ребенок?
– Она потеряла ребенка и от горя в колодце утопилась. Ну, мне так рассказали…
– Кто ж этот сказочник? Небось собираешь страшилки для городской молодежи, вот люди и сочиняют направо и налево. Чтобы, как это говорится, поприкалываться.
«Если бы это был прикол!» – воскликнул я про себя, а вслух сказал другое:
– За всю историю Мещанова ключа там точно не случалось ничего такого?
– А ты знаешь всю историю ключа? – Бабушка не дождалась ответа и продолжила: – Вот и я не знаю. Думаешь, Мещановы – первые, кто его обнаружил? Моя бабуля говорила, что они его откопали и реконструировали. Одному Богу известно, кто на самом деле его первым нашел.
От неожиданности я резко умолк. Мне даже в голову не приходило, что трагедия с женщиной могла случиться задолго до тридцатых годов, когда семья Мещановых официально открыла родник. А следующая догадка вообще повергла в шок и ужас. Возможно, родник закопали именно из-за того, что женщина утопилась в колодце, и все его следы уничтожили. А через несколько десятков лет Мещановы отыскали его снова, и благодаря им вся деревня пила воду, в которой когда-то утонул человек…
– Какой кошмар, – одними губами проговорил я.
– Кошмар, да и только, – кивнула бабушка. – Ты небось дурнем на всю деревню уже прослыл, вот зачем тебе сдались эти страшилки? Люди и морочат голову, раз ты сам напрашиваешься.
– Да ничего такого, ба, все в норме.
– В норме у него все, – проворчала она. – Из крайности в крайность ударяешься, Славушка. То дома безвылазно сидишь, то ночевать не приходишь и околесицу несешь… Неужто у молодежи всегда так? – Бабушка открыла крышку кастрюли и помешала наваристые щи. На кухне пахло так вкусно, что аж в животе урчало. – Аль я давно молодой была, что это мне дурным кажется? Все пытаюсь понять и не злиться, чтобы и ты от меня, как Артем, не сбежал.
Я почувствовал, как защипало в носу от слез. Бабушка сказала про отца настолько буднично, что другой даже не обратил бы внимания, но у меня все внутри перевернулось от нахлынувших чувств. Я злился на отца за то, что он бросил свою мать, но винить стоило проклятую деревню. Мне понадобилось немало времени, чтобы сложить два и два. Моя мама, любящая все контролировать, и папа, суровый, но справедливый, по своей воле ни за что на свете не пренебрегли бы мной. Это все было из-за Вороньего Гнезда. Так же и отец не наплевал на бабушку. Мои родители, как и многие другие, находились под влиянием проклятия. Но как? Это я еще не выяснил.
Хотелось бы утешить бабушку, сказать, что отец не сбежал, так просто легли карты. Но я сам толком не знал, как ему удалось покинуть деревню, почему он не попытался вернуться. Поэтому решил переключить бабушку на себя:
– Ты настолько крутая, что я собираюсь приезжать каждое лето! Устать еще от меня успеешь.
Сказал это, а у самого мурашки побежали по спине. Каждое лето в Вороньем Гнезде – словно приговор для осужденного на пожизненное. Но мне очень хотелось взбодрить и заодно задобрить бабушку.
– Да бог с тобой, Славушка, как я могу устать от такого прекрасного внука? – Бабушка всплеснула руками, в уголках ее глаз блеснули слезинки. – Я с тобой словно помолодела!
– Особенно после пожара на диване? Или припадка в бане?
– Ну, – усмехнулась она, – с детьми всегда непросто. Но без вас в миллион раз хуже. – Бабушка лучезарно улыбнулась. – Скучно уж точно.
Я тоже заулыбался. В который раз убеждаюсь, бабушка у меня и правда крутая.
Мы не придумали ничего лучше, чем завернуть в пеленку куклу и попробовать всучить ее призраку Мещанова ключа вместо потерянного ребенка. Идея так себе, но адекватнее не нашлось. И конечно же, она принадлежала мне.
– Четыре утра. В прошлый раз отпечаток появился примерно в это время. Приготовьтесь.
Глеб был собран, как и все остальные. Он держал в руках куклу, чтобы обмануть призрака. Я столько раз восхищался его смекалкой, но сейчас был в ужасе оттого, что друг не отмахнулся от моего предложения. Оно изначально казалось бредовым, а когда мы начали воплощать его в реальность – и подавно.
Во рту у меня пересохло, то и дело накатывала тошнота. Но мы не могли отступить. Что, если именно этот отпечаток памяти наслал барьер на Воронье Гнездо?
Ожидание давило, как реальный вес. Словно из ниоткуда снова упал плотный туман, воздух вмиг стал влажным, отчего челка прилипла ко лбу. Я задышал отрывисто, хотя, моя бы воля, и вовсе перестал бы дышать. Мы пытались не издавать ни звука.
Она появилась внезапно. Но не резко, а плавно, как будто собралась из туманной пелены. Высокая и тонкая, длинные волосы ниспадали до поясницы, белая хлопчатобумажная ночнушка касалась травы. Все как вчера: сверток из пеленок в ее руках, колыбельная песня и слезы…
Я взглянул на Глеба. Друг прижимал к груди взятого у соседских детей пупса, словно тот действительно превратился в ребенка. Взглянув в его пластиковые глаза, я поежился, вспомнив куклу в доме Катюхи. Она наверняка все еще сидела там на диване. Я не решался заходить в дом, когда навещал могилу подруги.
Я тебе, моя малютка, колыбельную спою,
Спи, малыш мой, сладко-сладко,
Баю-баюшки-баю…
– Извините, – громко сказал Глеб. Голос его сорвался, видимо, от избытка чувств. Он откашлялся и снова обратился к мертвячке: – Простите! Мы нашли вашего ребенка. Возьмите его.
Женщина вдруг умолкла. Из-за резко опустившейся на нас тишины в ушах зазвенело. Затем послышался слабый шелест травы – отпечаток памяти начал медленно поворачиваться к нам.
Боль на лице женщины отразилась так явственно, что у меня заныло сердце. Ее мутные глаза уставились на Глеба с надеждой. Друг сделал несколько несмелых шагов в сторону мертвячки и протянул ей пупса.
Я с трудом сглотнул, наблюдая за происходящим. Тонкие исцарапанные пальцы разжались, и женщина выронила сверток, который убаюкивала вместо потерянного младенца. Я вздрогнул всем телом, а когда она протянула руки к Глебу и медленно забрала подготовленную нами куклу, и вовсе забыл, как дышать.
Мертвячка прильнула губами к пластиковому лбу пупса, прижалась щекой к его щеке и громко вдохнула аромат игрушки. Я уже решил, что мы справились, почти выдохнул с облегчением, но рано обрадовался.
Блаженная улыбка на лице отпечатка памяти вдруг превратилась в гримасу злости, боли и отчаяния. Женщина взвыла, да так громко, что заложило уши. Она перехватила голову пупса двумя руками и надавила большими пальцами на его глаза. Пластик лопнул со звонким хрустом.
Зоя взвизгнула, мертвячка тут же отреагировала – в считаные секунды оказалась прямо перед ней. Зоя замерла в оцепенении, вытаращив глаза. Отпечаток памяти прожигал ее взглядом, даже не касаясь. Только когда подруга начала синеть и задыхаться, мы поняли: что-то не так.
– Оставь ее! – зарычал Глеб, кидаясь к отпечатку.
Гневный взгляд призрака метнулся в сторону нашего лидера. Глеб резко затормозил, а затем захрипел так же, как Зоя. Руки друга схватились за шею, словно ее обвили невидимые веревки. Но как он ни пытался освободиться от пут, ничего не выходило. А потом вдруг у Зои и Глеба потекла изо рта вода…
Прежде чем я успел подумать хоть о чем-то, Кики и Рыжий ринулись на помощь ребятам. Я замешкался, остолбенев от ужаса, а они действовали решительно. Но это стало фатальной ошибкой. Секунду спустя уже всем четверым не хватало воздуха. Зоя и вовсе закатила глаза, захлебываясь. Я понял, что это конец…
Моим друзьям угрожала смертельная опасность, а я боялся пошевелиться. В голове хаотично метались мысли, но одна всплывала вновь и вновь, не давая принять решение: «Это твой дурацкий план, Слав. Их смерть будет на твоей совести!»
– М-мама… – одними губами прошептал я. Потом зажмурился и закричал, срывая связки: – Мамочка!
Я дышал тяжело и прерывисто и до дрожи в коленках боялся разлепить веки. Что, если мертвячка и меня погрузит в призрачное оцепенение, отчего я начну захлебываться так же, как друзья? Что, если ребята уже задохнулись и, кроме меня, у Мещанова ключа больше нет живых? Что, если…
– Сыночек?
Замогильный голос словно укутал меня в леденящие душу объятия. Я понял, что отпечаток памяти стоит прямо передо мной, и от этого задрожал еще сильнее, но все же нашел в себе силы открыть глаза.
Глеб сидел возле бесчувственной Зои, прижимал ее к себе и пытался откашляться. Кики и Рыжий тоже отошли от оцепенения. Исподлобья смотрели на призрака и терли шеи. Я хотел было метнуться к Зое, начать трясти ее, но Глеб остановил, покачав головой. Мой взгляд снова вернулся к мертвой.