О том, что было после этого, о своей новой жизни в России Щелкунчик не сказал ни слова. И Надя никогда, ни разу не спросила его о том, что же было в этот «темный период» его жизни, в эти последние несколько лет.
Конечно, она догадывалась о том, что он отнюдь не занимался комнатным цветоводством и не ухаживал за зелеными насаждениями в детском парке… Надя понимала, что занятия Щелкунчика были какими-то страшными…
То ли она боялась этого знания о муже, то ли просто не хотела влезать в душу человека, если он сам молчал, но, во всяком случае, Надя имела только смутные догадки.
И Щелкунчик уважал ее за то, что она была так сдержанна. У Нади было сколько угодно поводов, чтобы волноваться за мужа, но она ни разу не устроила истерику, не начала допытываться, куда и зачем он идет. Она верила ему и верила в то, что все будет хорошо.
Щелкунчика это устраивало. Он вообще считал, что женщина должна доверять своему мужчине во всем и полагаться на него. А мужчина должен все брать на себя — зарабатывание денег, содержание семьи и прочее, включая безопасность. И женщине вообще не следует вникать в эти вопросы, это — мужское дело.
Все-таки Надя не могла побороть свое волнение и тихо сказала:
— Приходи, я буду тебя очень ждать. И дети утром проснутся, спросят, где папа…
— Я приду немедленно, как только поговорю с теми, кто только что звонил, — повторил Щелкунчик. — Они в машине внизу…
Пока Щелкунчик спускался по лестнице, он знал, что Надя так и продолжает стоять в коридоре, ожидая его возвращения. Ее фигура в ночной рубашке, замершая на пороге комнаты, явственно говорила о том, что женщина не сдвинется с места, пока муж не вернется.
А в комнате спали дети — Кирилл и Полина, которые утром действительно проснутся и спросят, где папа… Так что он обязательно должен вернуться до утра, хотя бы ради них.
«Зачем я пугаю Надю? — подумал Щелкунчик, вспомнив, как жестоко только что прозвучали его слова, сказанные жене о том, что он может вообще не прийти обратно. — Зачем я говорю ей о возможности того, что погибну? Ей ведь тяжело слушать такое, да еще сдерживаться…»
Потом он тут же понял, что просто подсознательно сам всегда готов к такому повороту событий, внутренне готов к смерти и как бы подготавливает жену к этому…
За последние годы Щелкунчик так часто стоял на пороге гибели, что готовность к смерти стала его постоянным внутренним чувством. На примере собственных жертв да и на собственном примере он знал о том, насколько мгновенно может быть прервана человеческая жизнь. Мгновенно и внезапно. Он бы мог, наверное, даже сказать, если бы его спросили, что всякий человек должен быть готов к мгновенной внезапной смерти…
На улице, возле тротуара стояла машина с погашенными фарами. Это была иномарка, причем, судя по очертаниям, — дорогая.
Дверца широко распахнулась, когда Щелкунчик появился на улице, и он нырнул внутрь. Внутри салона он тотчас же понял, что машина действительно солидная. Во-первых, она была новая, а не подержанная, какие часто, покупают «новые русские», чтобы пустить пыль в глаза. Хотя глупо — кто же пускает пыль в глаза подержанной машиной?
А эта была новая и, кроме того, набита электроникой. Сиденья были обиты кожей, причем высокого качества — мягкой и блестящей. Свет в салоне был приглушенный, а оба человека, поджидавшие Щелкунчика, были в масках — черных, сделанных из лыжных шапочек. Такую шапочку носят просто на голове, и никто со стороны не догадается, что это, кроме того, еще и маска. В нужный момент шапочку попросту надвигают на лицо, натягивают на него. А в ней оказываются две дырки, проделанные для глаз. Вот и готова маска, которая в любой момент может быть убрана и превращена обратно в лыжную шапочку.
Летом такие шапочки, конечно, смотрелись странновато, но ведь ночь, и дело происходило в машине…
— О какой работе идет речь? — спросил Щелкунчик сразу же, не желая растягивать неприятный разговор. Он решил все же выслушать предложение, которое ему собирались сделать.
— Нужно убрать трех человек, — ответил тот, что сидел за рулем. Голос был глубокий, солидный. Видно было, что тут все солидное — от марки машины до голоса сидящего за рулем… — Дело важное, люди не простые, — добавил он размеренно. — Поэтому нам нужен опытный, серьезный человек. Мальчишка нас не устроит, мы не хотим рисковать. Все должно быть сделано гладко, чисто, без сучка и задоринки. Мы знаем, что вы это умеете.
— Откуда? — не выдержал Щелкунчик. — Из газет, что ли, вычитали?
— Что вы, — ответил мужчина за рулем. По его голосу стало ясно, что он улыбается. — Вы же — боец невидимого фронта, про вас в газетах не пишут… Я вам уже называл Арсения, вам что, требуются еще дополнительные рекомендации?
Щелкунчик пожал плечами и ничего не ответил. Что тут можно сказать? Никогда не знаешь заранее, кому можно верить, а кому — нет. И чем все может обернуться в каждом конкретном случае…
— На все не больше десяти дней, — сказал второй мужчина в маске, который сидел на заднем сиденье.
— Я вообще еще не согласился, — резко обернулся к нему Щелкунчик. Голос его прозвучал предостерегающе, он хотел с самого начала показать, что не потерпит, чтобы ему так вот запросто ставили условия…
Мужчины помолчали, потом первый сказал неторопливо:
— Вы это к тому, что больше не практикуете? Так это мы знаем. Нас предупредили. И я вам уже сказал, что именно это нас и привлекло. Вас никто не ищет, вы не на виду. Сделаете наше дело и можете опять ложиться на дно.
— Что это за люди? — после паузы коротко спросил Щелкунчик. — Кто они?
Опять наступило молчание.
— Так вы согласны? — спросил мужчина в маске, как бы давая этим вопросом понять, что сначала нужно договориться о главном, а уж потом производить обмен информацией.
«Нет, — сказал себе Щелкунчик. — Нет, я не согласен. Зачем я спрашиваю, кто эти намеченные жертвы, если все равно не собираюсь заниматься этим делом? Глупое любопытство с моей стороны…»
— Нет, — произнес он вслух. — Я не согласен. Я бросил это дело и не собираюсь возвращаться к нему. Стар стал, ленив… Вы не по адресу обратились, я вам с самого начала сказал.
Он сделал движение, чтобы выйти из машины, уже весь напрягся на тот случай, если его попробуют задержать силой. Но ничего этого не случилось.
— «Арбуз», — сказал мужчина, сидевший за рулем. — «Арбуз» за троих.
«Арбуз»?.. «Арбуз» — это миллиард, Щелкунчик знал, точнее, догадался, что означает это слово.
Если «лимон» — это миллион, то «арбуз» — значит, миллиард… Миллиард рублей — это двести тысяч долларов…
Рука Щелкунчика соскользнула с дверцы машины, и он замер на месте.
— Двести тысяч долларов? — переспросил он озадаченно. Это все-таки такие деньги, отказываться от которых можно, только хорошенько подумав.
— Как вы хорошо считаете, — хмыкнул мужчина сзади. — Прямо бухгалтер, ни дать ни взять… «Арбуз» — это действительно двести тысяч баксов по курсу ММВБ…
Щелкунчик хрустнул пальцами в замешательстве. Вообще-то в течение прошедших нескольких лет ему пришлось убить по заказу довольно много людей. И все, что он получил за всех вместе, было гораздо меньше такой суммы. Он рисковал жизнью сам, он отнимал жизни у других, совершенно незнакомых ему людей. Он занимался всеми этими мерзостями за гораздо меньшие деньги… А тут — «арбуз»…
Как глупо, что такое предложение поступило к нему именно теперь, когда он на самом деле сознательно «завязал» и дал себе слово, что больше не станет этим заниматься. Обидно…
— Вы подумайте, — тихо произнес человек с заднего сиденья. Голос его прозвучал негромко, но настойчиво. — Двести тысяч долларов, и вы сможете уйти на покой и безбедно жить с семьей в любом уголке земного шара. Сделать только одну вещь — и все, вы богатый человек по всем стандартам.
— Не одну вещь, а три, — вдруг сказал Щелкунчик, опять хрустнув пальцами. — Если я вас правильно понял, у вас три «клиента» для меня.
Мужчины в масках удовлетворенно переглянулись, и по огонькам, сверкнувшим в их глазах за прорезями, Щелкунчик понял, что они обрадовались. Одновременно он с тоской и ужасом понял, что радуются они не зря, ведь этой своей последней фразой он сам как бы выразил свое согласие. Он уточнил — не одно дело, а три, значит, проявил заинтересованность…
Если бы он вправду хотел отказаться, то ушел бы домой, а не пустился в эти уточнения…
Он попался на крючок — это было ясно и ему самому, и нанимателям.
Двести тысяч долларов…
Еще один раз сделать «дело», потом получить все эти деньги, а затем действительно можно навсегда забыть обо всем. Взять Надю, детей и уехать. Сколько стоит красивый белоснежный особняк на берегу океана где-нибудь в Бразилии? Вероятно, за пятьдесят тысяч долларов можно сторговаться. Останется еще сто пятьдесят тысяч, на которые можно отдать детей в роскошный пансион для богатых, а им самим с Надей спокойно лежать на берегу океана и любоваться набегающими волнами под теплым латиноамериканским солнцем…
И все, и больше — никаких проблем. Не будет России с ее тревогами, выборами-перевыборами, с морозами, плохой экологией и прочими прелестями. Не будет Москвы с рэкетирами, проститутками и прочей нечистью. Все станет хорошо — океан, особняк, будущее для детей. Двести тысяч баксов сделают это. И для того чтобы все это стало реальностью, нужно всего лишь на пару недель вернуться к прежнему, быстро сделать все, что требуется, и готово!
— Выгодное предложение, — вставил в наступившей тишине водитель, как бес-искуситель. — Деньги большие, работа для вас привычная. Вы в ней — мастер, специалист высокой квалификации. Вы ведь сейчас бизнесом занимаетесь, я слышал.
Щелкунчик машинально кивнул, и мужчина со знанием дела добавил:
— Ну, так вы таких денег за всю жизнь не заработаете. А тут — раз-два, и все.
Принять решение было бы мучительно трудно и обидно за себя, что так легко сломался. Нарушил данное себе самому слово. Но ведь, с другой стороны, предложение было действительно выгодным, решающим для всей последующей жизни. А то, что Щелкунчик невольно уже почти вступил в обсуждение дела, говорило о том, что он почти готов…