К чести гражданина Кислякова, он был без макияжа, но во всем остальном его поведение соответствовало обстановке и его желаниям. Видно было, что он тут часто бывает и давно, потому что, войдя, он обменялся веселыми приветствиями сразу с несколькими людьми…
Щелкунчик опять, в который уже раз, подивился на природу, которая сделала этих людей столь несчастными, что им приходилось бороться с собственной телесной оболочкой. Попробуй-ка побудь девушкой, если ты мужчина…
«Наверняка он неглупый и образованный человек, — подумал Щелкунчик о своем «клиенте». — Наверное, ему самому достаточно противно вести такой образ жизни. Он же должен понимать, насколько это унизительно для него — сидеть вот тут, с людьми, которые гораздо ниже его по уровню развития. С ними его сближает только то, что они соответствующей сексуальной ориентации».
Видно было, что среди присутствующих преобладают малокультурные люди. В другой ситуации интеллектуальный молодой человек и не стал бы разговаривать с подобной публикой и вообще сидеть тут. Но неутоленная извращенная чувственность гнала сюда гражданина Кислякова с его двумя высшими образованиями. Он не мог отказаться от преступных удовольствий…
Щелкунчик улучил момент и незаметно подсел к «клиенту». Перед ним стояла нелегкая задача — надо было соблазнить Алексея Борисовича…
Дома, стоя перед зеркалом и рассматривая себя в новом обличье, Щелкунчик с удовлетворением отметил, что выглядит именно так, чтобы понравиться Кислякову. Во всяком случае, те, с кем тот выходил отсюда и кого вез к себе домой на ночь, были такого же вида…
По росту и телосложению Щелкунчик был таков, что должен был соответствовать вкусу «клиента» — вполне высок, вполне крупен, а длинные волосы парика и модная одежда делали его вообще похожим на здешнюю публику.
— Я здесь первый раз, — сказал Щелкунчик доверительно. — Приехал из Одессы по делам. Много слышал от наших об этом заведении, вот и решил навестить. У нас в Одессе такого нет. — Он мечтательно покачал головой, как бы завидуя вольготной жизни московских педерастов…
Кисляков молчал, но взгляд его сделался благосклонным. Он осматривал сидящего перед ним Щелкунчика, и видно было, что заинтересовался.
— Как тебя зовут? — ласково поинтересовался Щелкунчик.
— Леша, — ответил Кисляков и передернул плечиками, как капризная девица.
— Симпатичный ты мальчик, Леша, — еще более ласково и проникновенно сказал Щелкунчик, изображая на лице зарождающуюся страсть. Потом решил, что этого недостаточно и нужно добавить что-то еще для убедительности. — Какие милые парнишки живут в Москве, — игриво сказал он. Все эти слова и выражения, вместе с интонацией, он подслушал за те пятнадцать минут, что сидел тут, ожидая появления «клиента»… Теперь все вроде бы получалось достаточно натурально, как Щелкунчику казалось. — Симпатичный парнишка, — повторил Щелкунчик еще более игриво, стараясь подражать услышанному тут тону разговоров. Кроме того, больше ему ничего не приходило в голову, так как приобретенный наспех здешний словарный запас иссяк…
Кислякова заметно передернуло от провинциальной неуклюжести нового знакомого. Ему было видно, что сидящий перед ним мужчина совсем тупой и неразвитый… Но что же остается делать, кого искать, если каждую ночь требуется здоровенный боров, чтобы удовлетворить все возрастающую чувственность. Приходится становиться в позу перед кем попало, даже перед такими неотесанными мужланами…
Кисляков прикрыл на мгновение глаза, чтобы скрыть свое раздражение, и вновь посмотрел на Щелкунчика. Видимо, он решил, что комплекция партнера его устраивает, а уж на умственный уровень не приходится обращать внимания… Алексей Борисович всегда был романтическим юношей и мечтал о любви, о преданной любви с каким-нибудь изящным, тонко чувствующим мужчиной… Что ж поделаешь, если такой пока не встречался на его пути…
Но Кисляков принял игру. Он кокетливо улыбнулся Щелкунчику в ответ и спросил жеманно:
— Я тебе нравлюсь?
— Конечно, дорогая, — ответил Щелкунчик и, превозмогая себя, под столом положил руку на колено Алексею Борисовичу. — У тебя такая очаровательная попка, Леша, — сказал он, как будто выдавил из себя, но, спохватившись, сопроводил эти слова обольстительной вымученной улыбкой. Рука его продолжала механически мять колено молодого человека…
Леша зарделся то ли от сделанного комплимента, то ли потому, что рука мужчины возбудила его. Он моргнул своими длинными ресницами и сказал тихо, доверительно:
— Не здесь… Не надо здесь…
— У тебя есть гнездышко? — напористо спросил Щелкунчик, не оставляя своего занятия, и добавил, как бы между прочим, поясняя и извиняясь: — Дело в том, что у меня негде, я же приезжий.
— А ты будешь ласковым со мной? — спросил Кисляков, и Щелкунчик почувствовал, как ощутимо дрогнуло колено молодого человека. — Ты будешь ласков со своей маленькой девочкой? — повторил, окончательно покраснев от возбуждения и входя в роль, Алексей Борисович. Он прикрыл глаза и теперь сидел, будто весь отдавшись чувству, не обращая внимания на окружающую обстановку.
— Да, милая, я задам тебе перцу, — ответил Щелкунчик со смешком, который должен был означать его рвение и готовность использовать Лешу как следует.
Через три минуты они вышли из кафе, так и не допив свой кофе. Машину на этот раз Щелкунчик оставил дома. Так, на всякий случай. Вдруг бы кто-нибудь из здешних завсегдатаев запомнил номер машины, на которой приехал тот мужчина, с которым в последний раз ушел отсюда Алексей Борисович Кисляков…
Квартирка на Кронштадтском бульваре была уютной, двухкомнатной. Припарковав машину у подъезда, Алексей Борисович привел сюда Щелкунчика.
На стенах висели эстампы, гравюры, рабочий стол был завален бумагами. Щелкунчик правильно догадался, что его «клиент» какой-то научный работник…
Трубка радиотелефона лежала на столе, и, взглянув на нее, Алексей Борисович пояснил как бы невзначай:
— Из-за границы привез… Очень удобно.
«Ага, так он птица довольно высокого полета», — отметил про себя Щелкунчик. Обычные русские люди из-за границы везут турецкое тряпье для перепродажи, да еще паршивые китайские пуховики и кроссовки — бросовый товар…
На столе рядом с радиотелефоном лежала раскрытая книга. Это были стихи, и, чуть наклонившись, Щелкунчик прочитал:
Мне стан твой понравился тонкий
И весь твой задумчивый вид…
— Это Алексей Константинович Толстой, — тут же пояснил Кисляков, подходя к Щелкунчику сзади и мягко обнимая его за талию. — Мой тезка, кстати… Ты знаешь, это стихотворение он написал своему любовнику — молодому гвардейскому офицеру. Послушай, как тонко и поэтично:
Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты…
Говорят, этот офицер был очень красив и строен. Не случайно и стихотворение, посвященное их любви, такое изящное, правда?
Рука Алексея Борисовича поползла вниз по телу Щелкунчика, а сам он прижался лицом к спине своего гостя и шумно задышал, видимо, уже не в силах унять охватившую его страсть…
«О боже! — подумал Щелкунчик с ужасом и отвращением. — Сейчас я не выдержу… Какой кошмар, никогда бы не подумал…»
— Нет, — сказал он, осторожно освобождаясь из объятий молодого человека. — Давай сначала выпьем чего-нибудь… Кофе, например…
— Виски и джин в холодильнике, — сказал в ответ разочарованным голосом Кисляков, неохотно выпуская Щелкунчика из своих объятий. Потом он словно что-то придумал и, радостно загоревшись, сказал: — Ты пока иди на кухню, выпей чего-нибудь, а я сейчас… Ты подожди меня, пожалуйста…
Он исчез в другой комнате, а Щелкунчик направился на кухню, где действительно достал из холодильника виски. Бутылка была большая, литровая. Щелкунчик задумчиво рассмотрел этикетку. Канадский «Черный бархат» — дорогая штука… Пить он не стал — только прополоскал рот и выплюнул в раковину. Пить во время «дела» нельзя ни капли, это давно известно.
Потом открыл кухонный стол, пошарил там, вытащил несколько ножей. Были тут два коротких и один длинный, для резки мяса.
Этот подойдет, тем более что у него пластмассовая рукоятка. Такую достаточно легко протереть тряпочкой, платком, и все — никаких отпечатков пальцев… А что нож столовый — это ерунда, Щелкунчик прекрасно знал, что, если ударить куда нужно, эффект будет такой же, как при финке…
Он с самого начала решил не использовать пистолет и даже не брать его с собой. К чему? Ситуация так проста, пистолет стоит поберечь для более сложных случаев…
«Бедный парень, — опять с сожалением и недоумением покачал головой Щелкунчик. — Не знаю уж, чем он так провинился, что его потребовали убрать, но то, что он несчастный человек — это точно. Бедняга, он прожил плохую жизнь… Стихи читает, образованный человек, а надо же — какое извращение ему послано. Все исковеркано. Нет, прав был подполковник Михеев — несчастные они, это точно…»
Он взял нож так, чтобы сразу он был незаметен, и вернулся в комнату. Собственно, теперь можно было уже не таиться, все было сделано. Он уже проник в квартиру, они тут одни, вдвоем, никто не помешает. Теперь нужно действовать быстро.
Все сделать и уйти. И его тут никогда не было. И вообще не было в природе такого человека — в джинсовой куртке, в белых нелепых брючках, с длинными волосами. Он никогда не существовал и уж подавно не заходил ни в какое кафе и не уходил оттуда с гражданином Кисляковым… Ничего этого не было.
— Ну, как тебе? — послышался голос сзади, и Щелкунчик, резко обернувшись, чуть не поперхнулся…
Алексей Борисович за это время успел переодеться. Да как! Он стоял в дверях соседней комнаты, стыдливо, как девушка, потупясь… На нем была женская шелковая блузка с большим бантом, прикрывавшим отсутствие груди, и коротенькая мини-юбка, оставлявшая обнаженными ноги до самых ляжек. На ногах были чулки с длинными тонкими пажами, причем надеты они были так, что короткая юбочка делал