ше, а обращается с ним, как с щеглом…
– За что купила – за то и продаю.
Голос её обиженно дрогнул, и Мирон подумал, что злить того, кто идёт за тобой по узкой лестнице, к тому же владеет единственным источником света – идиотизм.
– Извини. Просто в голове не укладывается. Я вообще сейчас туго соображаю.
Как бы в подтверждение, он поскользнулся. Нога, скользкая от крови, просто поехала вперед, он потерял равновесие и стал заваливаться на спину, беспомощно цепляясь за стену скрюченными пальцами.
Девушка легко подхватила его под плечи и помогла принять вертикальное положение.
– Оно и видно. Может, всё-таки в госпиталь? Ты много крови потерял… – в её голосе прорезались какие-то материнские нотки.
– Нормально всё, – буркнул Мирон, давая себе обещание впредь смотреть под ноги.
***
– Сколько тут живёт человек? – спросил он, оглядывая громадный, по современным меркам, каменный зал. Вдоль стен располагались длинные столы, вместо стульев – такие же лавки. Всё – настоящее дерево, не какая-нибудь имитация. Кое-где за столами сидели люди.
Обедали – над тарелками поднимался пар. Читали – как Мирон понял, настоящие книжки. Подсвечивая себе всё теми же свечами, вставленными в различные плашки и блюдца. Потолка зала видно не было, но почему-то казалось, что он очень высокий.
На них – его и девушку – никто не обращал внимания.
Усевшись на лавку, Мирон положил локти на стол. Тот даже не шелохнулся, стоял, как влитой. Дуб, – подумал он. – Окаменел от времени и стал крепче железа.
– Сколько нас – не твоя забота, – мягко упрекнула девушка, опускаясь на лавку напротив. Она придвинула к Мирону громадную кружку, над которой поднимался пар. – Но раньше здесь жили монахи. Те, которые переписывали книги. От руки, представляешь? Гусиными перьями, макая их в самопальные чернила… Так вот: монахов здесь жило двести человек.
Запах у кофе был не совсем таким, как привык Мирон. Более насыщенный, что-ли. Терпкий, с чуть кислинкой.
Сделав первый глоток, он испытал наслаждение, которое было почти болью.
– Я не знала, любишь ли ты с сахаром, но бросила три ложки. Тебе нужна глюкоза.
– Спасибо. Ничего вкуснее я в жизни не пил.
– Его варили в турке. На газовой плитке. Тока ведь нет…
– В турке?
Мирон представил пузатого мужика с черными, до подбородка, усищами…
– Такой ковшик с узким горлышком. Специальный. В нём раньше, сто лет назад, все варили кофе.
– Ага…
Несмотря на кофе, Мирона начало клонить в сон. Спасало только то, что лавка была твёрдая, как камень, да и стена за ней тоже…
– Как тебя зовут? – наконец Мирон вымучил вопрос. В голове раздавался звон – будто медный гонг лупили обернутым тряпьём молотом – и думать совсем не хотелось.
– Мелета.
Музы Алоадов, – вспомнил Мирон историю Трои. – Мнема – память, Аэда – песня, а Мелета – мудрость…
Хотел еще спросить, когда его отведут к этому Уммону, но рот почему-то не открывался.
***
– Проснулся?
Открыв глаза, он первым делом увидел отражение бликов света в серебряных колечках. Мелета.
– Зачем тебе это дерьмо на лице?
– И я рада тебя видеть. Пить хочешь?
Мирон хотел подняться, но помешали трубки. Они тянулись от обеих рук к пакетам с прозрачной жидкостью. Пакеты висели на облупленной медицинской стойке, каких уже лет двести не выпускают. И нахрена это всё? Почему было просто не наклеить дермов побольше?
– Ты потерял много жидкости, – поняла его взгляд Мелета. – Профессор сказал, нужно, чтобы всё прокапало… Так ты пить хочешь?
Мирон глянул на пакеты.
– Скорее, наоборот.
Кое-как сев на высокой кровати – подушка была словно из того, из столовой, дерева, а одеяло, которым его укрыли до подбородка, колючим, и немножко пахло ногами – он попытался вытащить иголки, но они были накрепко примотаны нанопорными пластырями. Не оторвать.
Бок был туго замотан той же нанопорой, как и нога. Всё это Мирон увидел, так как одежды на нём не было. Вообще.
– Твою мать…
– Подожди, не дёргайся. Я помогу
Она наклонилась так низко, что Мирон почувствовал запах её волос. Какой-то травяной шампунь… Кожа, в которую была одета девушка, негромко поскрипывала.
Тонкие пальцы Мелеты ловко разматывали пластырь, а Мирону ничего не оставалось, как пялиться ей в спину. Куртка была пошита каким-то странным способом – руками, что ли? Все швы наружу, так, что видно нитки – аккуратная, но не везде ровная строчка. Да и кожа окрашена как-то странно. Пятнами.
Очень хотелось к ней прикоснуться. Провести кончиками пальцев по чуть заметным под курткой бугоркам позвоночника, убрать тонкий завиток волос с бледной полоски кожи, что виднелась над воротником…
– Ты чего? Опять плохо?
– Ничего. Нормально всё, – Мирон растёр тыльные стороны ладоней, из которых вынули иголки. – Так где здесь сортир?
– А одеться не хочешь? – в голосе Мелеты прорезалась прежняя снисходительность.
Он чуть не отказался – жидкость, казалось, плескалась уже за глазами. Но всё-таки кивнул.
Застиранные джинсы на болтах, толстовка с капюшоном, кроссовки позапрошлого сезона, бельё – не одноразовое, которое смывается под душем, а настоящий хлопок. Мирон даже засомневался, стоит его надевать, но всё-таки сунул ноги в трусы. Белые, с широкой резинкой и смешным двойным гульфиком. А что будет, когда оно вымажется? Выбрасывать?
Под потолком ванной – явно оборудованной гораздо позже, чем вырыты катакомбы – висела тусклая лампочка на проводе. Значит, генератор починили… Вода в кране была горячей.
Мирон плеснул в лицо, хотел снять толстовку, чтобы умыться хотя бы до пояса, но понял, что уже чистый. Пока он спал, кто-то его помыл. Остаётся только надеятся, что это была не Мелета…
– Так когда я смогу увидеть Уммона? – спросил он девушку, шагая вслед за ней по каменному коридору.
Почему она с ним возится, зачем помогает, спрашивать не стал – ясно ведь, что и здесь подсуетился Платон.
А я ведь тебя совсем не знал, братец, ну вот просто ни на сколечко…
Мелета повернула голову – виски выбриты до короткого ёжика, но на затылке волосы стянуты в короткий хвостик. "Бойцовая рыбка" – так говорили у них, в Рязани. Которая на самом деле давно уже не Рязань, а дистрикт Москвы номер двадцать шесть.
Фигура у девушки была тонкая, как у богомола – именно такое сравнение пришло на ум. Узкие плечи, бледные руки с чуть выпирающими костяшками на запястьях, маленькие стопы, затянутые в высокие шнурованные берцы… Скулы острые, можно порезаться, а глаза – как у уличной кошки. Такие же зеленые и безжалостные.
Вдруг зрачки её глаз быстро-быстро расширились, а потом сжались в вертикальные щелки. Модификанты, – подумал Мирон. – Импланты, позволяющие видеть в темноте, а может, и еще много чего. Например, вести съёмку…
На вопрос она не ответила.
Зал был с куполообразным потолком, выложенным мелкими кирпичиками. Между ними не было никакого раствора, казалось, кирпичи держатся просто так. Вопреки гравитации.
Замковый камень, – подумал Мирон. – Это всё замковый камень. Он запирает кладку, не даёт конструкции развалиться. Но если его вынуть…
– Ты должен выйти в Плюс, – сказала Мелета.
– Что? – увлёкшись потолком, он не заметил, что зал был заставлен Ваннами. Судя по гладким хищным обводам, класса не ниже той, что стояла в квартире брата.
– Платон просил, чтобы ты вышел в Плюс, – терпеливо повторила девушка.
– Времени мало, – сказал Мирон. – Если я не найду его в ближайшие сутки, искать будет некого.
Она молча, задрав тонкие бровки, указала на ближайшую Ванну. Он вздохнул и стянул толстовку. Сделал это не подумав, совершенно автоматически – в Ванну в одежде не залезешь. Но тут же смутился: Мелета разглядывала его с откровенным интересом.
Мирон отвернулся и расстегнул ширинку. Хрен он при ней стянет трусы. Перебьётся.
– Ты много времени проводишь в Ванне, – вдруг сказала она.
– С чего ты взяла?
– Мышцы есть, а кожа нежная. И бледная. Ты не качаешься на тренажерах.
– Ну, каждому ведь своё, верно? – он через плечо посмотрел на девушку. – Ты отвернешься, или как?
7
Ты задаёшь не те вопросы…
С удивлением я обозрел свою палатку в рядах ахейцев. Троя.
На самом деле, я намеревался зайти к себе домой, покопаться в кое-каких архивах. Снять денег с одного из плавающих счетов – перевести на анонимную дебетную карту, поискать кого-нибудь из старых друзей… Из Плюса это сделать легче, не привлекая внимания. Файерволл моего виртуального дома позволял совершать довольно серьезные операции, оставаясь незамеченным для безов.
Полог палатки колыхнулся, в проём всунулась голова воина. Кажется, это был Бриас. Тот, который служил Агамемнону.
– Приветствую тебя, Божественный Диомед, – говорит он серьезно. Здесь, в Трое, принят высокопарный слог, заданный слепым аэдом три тысячи лет назад. Я, в соответствии с образом, величественно киваю.
– Что слышно на полях сражений? – спрашиваю, надевая шлем. Нагрудник, поножи – всё уже на своих местах.
– Распря между Менелаем и Ахилессом.
– Что, сын Фетиды всё так же дуется у себя в палатке? Или побежал жаловаться мамочке?
По сюжету миссии, разругавшиеся в пух и прах из-за наложницы герои – Менелай с Ахилессом – должны наглухо затормозить боевые действия. Ахилесс через маманю жалуется Зевсу, и тот, разморенный ласками Фетиды, опрометчиво даёт обещание помочь ахейцам. Но громовержец забывает, что троянцев поддерживает его законная спиногрызка – белорукая Гера…
– Среброногий Ахиллесс не показывается уже третьи сутки, – говорит Бриас. – Но Агамемнон собирает совет и требует твоего присутствия…
Закатив глаза – так, чтобы не видел Бриас – я нахлобучиваю шлем и выхожу из палатки.
Советы, тризны и прочие пиры пользователи игры "ТРОЯ – 3000" любят не меньше, чем сражения. Хлебом не корми, дай собраться в кучку и учинить какое-нибудь возлияние богам…