– А ты знаешь место получше?
– Ладно, как скажешь.
Он уселся на рельс – в метро было довольно тепло и металл не холодил. Он был гладким и приятным на ощупь. Прикосновения к нему даже как-то успокаивали.
Эти рельсы выплавили люди еще в прошлом веке… – подумал он. Добывали руду, очищали, варили специальный сплав в Доменных печах… А сейчас они никому не нужны.
– Мы из разбираем, – сказала Мелета, усаживаясь рядом. Она будто услышала мысли Мирона. Или догадалась. – Очень хороший металл, – девушка похлопала ладонью по рельсу. Тот отозвался глухим гулом. – Можно делать оружие, ножи, еще много чего…
Она достала из рюкзака пакет, обмотанный прозрачной плёнкой. Извлекла из него что-то, похожее на сэндвичи, но какое-то неуклюжее и на вид совсем не привлекательное.
– Это что? – спросил он, когда девушка протянула ему слипшиеся комки хлеба.
– Бутерброды.
Он привык, что сэндвичи выглядят не так. Аккуратные треугольники, между которыми зажат ярко-розовый пласт ветчины, красиво уложенные помидоры и обязательный ярко-зеленый листик салата…
Мирон осторожно взял это нечто и принюхался. Пахло, во всяком случае, аппетитно. Девушка уже во всю жевала, и он тоже откусил.
В нос ударили разнообразные запахи. Что-то очень свежее, мягкое, и в то же время хрустящее…
– Из чего это? – спросил он, прожевав первый кусок.
– Жареная говядина, огурцы, майонез. Хлеб.
– Почему он не в треугольниках?
– Потому что пекут его в квадратной форме, балда. А потом разрезают. Наш же выпечен без всякой формы.
– Так это – домашний самодельный хлеб?
Он потёр свободной рукой щеки. Что-то он в последнее время тупит. Совсем не соображает.
– Как и всё остальное. Говядина и соус…
– А где вы взяли мясо? Что-то я не видел у вас фабрики клонирования.
– Потому что это мясо еще недавно ходило на четырёх ногах. И жевало траву.
Мирон чуть не выплюнул. Нет, правда… Ко всему можно привыкнуть, но есть живое существо?
– Где вы его взяли? – выплевывать он не стал, философски рассудив, что раз корову всё равно убили – не пропадать же добру.
– У фермеров, за городом. У нас с ними бартер… Чаю хочешь?
Открыв термос, она плеснула в крышечку ароматной жидкости. От неё сразу пошёл пар.
– Чай вы тоже сами вырастили? – скептически спросил Мирон.
– Нет, дурачок. Чай выращивают в Грузии. С грузинами у нас тоже бартер…
Бутерброд оказался очень сытным – Мирон еле его доел. А потом сразу потянуло в сон. Голова сделалась тяжелой, руки-ноги тоже налились свинцом. Очень хотелось свалиться на землю прямо здесь, не сходя с места, и закрыть глаза.
– Идём, – дёрнула его за рукав Мелета. – Здесь нельзя долго оставаться.
Они вновь затопали по одинаковым шпалам между однообразных рельсов.
– Как думаешь, вашим удалось отбить церковь? – спросил Мирон.
Мелета не ответила. Только передёрнула плечами под лямками рюкзака – после привала Мирон предлагал его понести, но девушка отказалась.
Переживает, – понял он. – Все её друзья там, защищают своё жилище, а она возится с ним…
– Прости, что так вышло, – сказал он, догнав девушку и подстраиваясь под её шаг. – Я ничего не знал.
– Я тебе уже говорила, – отмахнулась она. – То, что мы делаем, гораздо важнее.
– Важнее, чем защитить дом?
– Важнее, чем все дома, вместе взятые.
– Может тогда расскажешь, в чём заключается наша миссия?
– Стой, – вместо ответа сказала девушка.
– Опять дрезина?
Она молча покачала головой и приложила палец к губам. А затем побежала. Мирон рванул следом.
Бежать было неудобно, фонарик, прицепленный к рюкзаку Мелеты подпрыгивал, круг света метался вместе с ним. Нужно было смотреть под ноги, чтобы не споткнуться, и следить за тусклым кружком света, чтобы не отстать.
Наконец они выбежали из узкого тоннеля, Мелета сразу подошла к высокому – выше своего роста, краю платформы, закинула руки и одним красивым ловким движением вспрыгнула наверх. Присела и протянула руку Мирону.
Когда они выбрались – это оказалась заброшенная станция, пустая и захламлённая – Мелета оттащила его от края и затихла, тяжело дыша. Фонарик на этот раз она выключать не стала.
Но Мирону всё равно было не по себе. Казалось, что из тёмных арок за ними кто-то наблюдает.
Один раз – он мог в этом поклясться – мелькнул силуэт с оплавленной головой, сразу переходящей в плечи. Точно такой, как в квартире Платона. Он хотел указать на него девушке, но не успел.
Шелест. Шуршание. Топот, писк, какие-то скребущие неприятные звуки… Но прежде всего – волна запаха. Она катилась по узкому туннелю, в котором раньше был поезд. Горячий дух живых тел, мокрой шерсти, крови, мочи и экскрементов. Запах был таким мощным, что почти валил с ног. От него резало в глазах и плавились сопли в носу.
Мирон зажал нос рукавом. Мелета осталась стоять неподвижно.
И наконец она пришла. Накатила, как прибой, поднялась почти до самой платформы, затем скрылась в другом конце туннеля…
Волна крыс. Крупные коричневые тела наползали друг на друга, отталкивались друг от друга, скользили друг по другу… Они неслись, как живое бурое одеяло, попискивая, царапая когтями мелькая лысыми бледными хвостиками.
От запаха Мирона сильно тошнило. Но он держался. Всё смотрел, смотрел, как мимо катится живой поток, и повторял, как мантру: – если смогла она, смогу и я. Если смогла она, смогу и я…
Когда река зверьков схлынула, они с Мелетой осторожно подошли к краю и заглянули, светя фонариком, вниз. На шпалах, на земле между ними, было множество следов, клочков шерсти, каких-то бурых холмиков. Мёртвые крысы, – понял Мирон. – Вероятно, не выдерживали те, что были в самом низу волны…
– Как лемминги, – тихо сказал он. – Сезонная миграция.
– Если б мы не успели выскочить на платформу, остались бы от нас гладкие, полированные косточки, – так же тихо сказала девушка.
– И ты всё время знала, что такое может произойти? Мы же могли не успеть!
– Но ведь успели, – она посветила в лицо Мирону. Тот зажмурился. – Чего париться-то?
– Может, дальше пойдем поверху? – спросил Мирон. Запах крыс всё еще стоял в воздухе плотной стеной. От одной мысли погрузиться в его глубины к горлу подкатывал комок.
– Поверху дороги нет. Только через туннель.
– Может, вылезти на улицу…
– Выход заколочен, – отрезала Мелета и спрыгнула назад, на рельсы. – Чтобы бомжи не лазали. Если так уж противно, возьми нанопорную маску, – она стала стаскивать лямки рюкзака.
– Обойдусь, – буркнул Мирон, спрыгивая следом.
Казалось, прошло часа три. Они миновали несколько станций, пару раз пережидали, пока проедет дрезина – упав носом в землю, не дыша и не двигаясь, молясь, чтобы не заметили…
Поначалу Мирон сильно напрягался. Прислушивался, смотрел по сторонам – в прыгающем свете фонарика стены туннеля казались абсолютно монолитными, без единой ниши или трещины, в которую можно забиться в случае чего.
Затем он устал бояться. Опять пошел ровно, глядя в спину Мелеты и от скуки считая шаги – чтобы вычислить расстояние…
Когда впереди, совершенно беззвучно, возникла знакомая оплывшая фигура, он даже не удивился. И не испугался. Просто встал рядом с Мелетой и смотрел, как во тьме проявляется сгусток еще более плотной темноты, как он постепенно обретает форму человека с широкими покатыми плечами, и совершенно круглой головой… Вот только ног у фигуры не было. Сплошная тёмная колонна, которая как бы вливалась в плотно утрамбованную землю между шпалами. Или же наоборот, из неё вырастала.
Он хотел пошевелиться, спросить у Мелеты, что делать, но не мог. Рот не открывался, зубы не разжимались, язык не собирался ворочаться. Слюна, накопившись, потекла наружу, но горло не хотело сглатывать, а рука не хотела двинуться, чтобы утереть подбородок.
Если б он мог двигаться, то просто упал бы мордой в землю и умер. И это было бы облегчением. Освобождением от всего. Но двинуться он не мог. Как и дышать и шевелиться. Мог только смотреть.
Фигура вроде бы не менялась, не приближалась и не удалялась, но словно делалась больше. Росла внутри себя, оставаясь на вид той же самой. Никакого намёка на глаза, нос или рот.
Мирон не дышал. И не боялся. Он испытывал чистый, как свет лазерной дуги, ужас. Он не то чтобы сковал его члены, а затопил целиком, с головой, снаружи и изнутри, пробрался в самое нутро, добрался до пяток.
Но не смотря на это – отметил он – какая-то часть разума продолжала жить. Продолжала деловито, как машинка, пощёлкивать и анализировать то, что с ним происходит. А еще – считать функции… Двинуть головой, или даже глазами, чтобы посмотреть, как там Мелета, он не мог.
Во рту пересохло – вся слюна вытекла, а новая так и не накопилась. В штанах, по ощущениям, было сухо… Эта мысль ободрила. Мирон тут же поразился своей способности отвлекаться: вроде бы, вот-вот откинет копыта, а беспокоится о такой мелочи, как сухие штаны…
С трудом, преодолевая гигантское сопротивление, он поднял руку, вытащил фонарик из безвольных пальцев Мелеты и направил его на голову чудовища.
А потом налетел порыв ветра. Возможно, это был вовсе и не ветер, а множество кожистых крыльев под сводами тоннеля, но фигура вдруг пропала. Впиталась в землю, или же развеялась в воздухе, точно он сказать не мог. Но как только она пропала, их с Мелетой отпустило.
Мирон недоуменно посмотрел на фонарик – как он оказался в его руке, не помнил. Совсем. Затем утёр подбородок, на всякий случай – мало ли – ощупал штаны…
– Что это было? – спросил он у девушки. Та, похоже, пришла в себя. Покопалась в рюкзаке, вытащила пластиковую бутылку с водой, открутила крышку и дала Мирону. Вода показалась Божьим благословением. Холодная, чистая, она смыла привкус крови с языка – кажется, он прокусил себе губу.
– То, что тебе нужно было увидеть, – ответила Мелета, когда он отдал ей бутылку. – Теперь пора встретиться с Уммоном.