Боевые искусства никогда не прельщали Мирона. Ни в Плюсе, ни в Минусе. И теперь, непривычные к высоким прыжкам и растяжкам руки-ноги, попросту не хотели слушаться.
Голиаф, перепробовав несколько разных тактик, в конце концов остановился. Мирон, задыхаясь, повалился на мат. Под щекой тут же образовалось мокрое пятно, но он не обратил на это внимания. Еще пара таких вот раундов – и в Технозон придётся посылать кого-то другого…
Плюсы на этот раз не помогали, а только мешали. Все эти цифры – скорость ударов, углы нанесения, замудрёные названия…
– Тут ты меня потерял, бро, – прохрипел он Голиафу, когда тот присел рядом. – Все эти КИБА ДАЧИ и КАНЗЁЦУ ВАСА – не для меня. Слишком стар я для этого дерьма…
– Тебе приходилось когда-нибудь стрелять по живым людям, бро? – спросил Голиаф и Мирону на миг, на секунду показалось, что за ним стоит Мелета. – Это только на словах легко: раз – и спустил курок. Но когда доходит до дела, новички обычно ломаются. Просто пальцем не могут двинуть.
А перед глазами – толпа обезумевших чёрных ходоков. Белые глаза, пустые лица… А если лица – не пустые? Глаза молят о пощаде, а рот распялен в крике…
– Думаешь, убить кого-то в рукопашной будет легче? – вздохнул Мирон. А потом вспомнил того Хирурга, которого ему пришлось ткнуть ножом. Этот звук, когда острое лезвие, прорезав слои ткани, входит в тело… Нет. Лучше уж из пистолета.
– Когда борешься за свою жизнь, – сказал Голиаф, – некогда рассуждать. Ты пускаешь в ход всё, что у тебя есть: кусаешься, пытаешься выдавить глаза, изо всех сил бьёшь по яйцам… Когда нужно выжить, ничего другого не остаётся. Главное, не забывай: твой противник хочет жить не меньше тебя.
Мирон задумался.
– Найдите мне исходники Мортал-комбат 17, – сказал он наконец. – Удары, подсечки, уклонения… Кунг-фу я за пять секунд не выучу, но знать, когда подпрыгнуть, а когда ударить правой – Плюсы подскажут.
В зал вновь вошла Мелета. В Плюсе она выглядела, как Тринити из винтажного кинофильма. Чёрный латексный костюм, короткие волосы, белое, равнодушно-спокойное лицо…
– Нам нужно отдохнуть, – сказала она. – Скоро придёт Мышонок.
Ноги у неё в этом костюме просто умопомрачительно длинные… – подумал Мирон, поднимаясь по лестнице вслед за девушкой. Снимать Плюсы он не стал – решил, будет нелишним попрактиковаться быть "властелином двух миров" и при этом не натыкаться на стены.
– Почему ты сказала "нам"? – спросил Мирон. Нехорошее предчувствие заворочалось в животе, как большой холодный удав. – Ты же не хочешь сказать…
– Разумеется, я иду с тобой.
Тон – непререкаемый. Как тогда, в катакомбах, когда она приказала ему стрелять в чёрных ходоков…
– Но Плюсы только одни. Ты не будешь видеть того, что вижу я.
– Это и не нужно, – Мелета открыла дверь в "их" комнату. Пахло свежей куриной лапшой и хлебом. – Хватит того, что будешь видеть ты.
– Ты настолько мне доверяешь?
Он подошел к ней близко-близко, так, что ощутил лёгкое дыхание на своей шее. Виртуальный образ Тринити накладывался на лицо настоящей Мелеты, делая его резким, холодным и удивительно красивым.
Девушка стояла молча, спокойно опустив руки. Её взгляд перемещался по лицу Мирона, будто выискивал что-то невидимое, знакомое только ей.
Тогда он наклонился, обхватил её лицо и поцеловал в губы. С той ночи в каптёрке он прикасался к ней в первый раз. Кожа щек была горячей, как и губы, как и язык… Он закрыл глаза, отключив на мгновение и Плюс и Минус. Остались только ощущения, только жар её ладоней, просунутых под его майку и вспышка радости: она его не оттолкнула. Она принимает его таким, как он есть…
Не разжимая объятий они добрались до пенорола и рухнули на него, переплетя руки и ноги. О пиявках в ушах он просто забыл.
– Почему вы боготворите моего брата? – спросил Мирон, поглаживая нежное плечо Мелеты, водя кончиками пальцев по татуировке дракона – голова на шее, будто собирается прокусить яремную вену, крылья – на спине, повторяя контуры острых лопаток. – Ведь он всего лишь человек.
– Он – человек и он Бодхи, – ответила она, не открывая глаз. Ресницы отбрасывали на щеки длинные густые тени.
– Да, я помню. Но что это значит? Что он такого сделал, что вы готовы рисковать жизнями из-за его прихотей?
– А ты? – повернувшись на бок, закинув одну ногу ему на бедро и глядя прямо в глаза, спросила девушка. – Почему ты вылез из своей уютной норки и рискуешь жизнью ради его прихотей?
Вздохнув, Мирон сдвинул ногу девушки и сел. Отвернулся…
Что тут сказать? Он и сам толком не понимал, почему ввязался в эту игру, которая вовсе не игра.
– Он всегда умел добиваться своего. Иногда аргументами, иногда – шантажом. Но чаще всего – взглядом. Вот он смотрит на тебя, не отрываясь, будто приклеенный, и ты понимаешь: если не сделать того, что он хочет, жить на свете станет очень неуютно.
– Но сейчас он не шантажирует тебя и не смотрит, – Мелета встала, потянулась и направилась к плитке, на которой стояла кастрюлька с супом. Зажгла сине-фиолетовый фитиль… – Так почему ты это делаешь?
Оставаясь в одних тоненьких трусиках, ослепительно-белой полоской разделяющих её узкий торс, она нисколько не стеснялась. Тонкая талия, маленькая крепкая грудь, плоский живот – всё выдавало в ней бойца. Длинные руки и ноги, тонкие мускулы – признак выносливости…
Мирону нравилось смотреть, как она разливает горячий суп по одноразовым чашкам из белого пеностерола.
– Поначалу я здорово злился, – сказал он и полез за своими трусами. – Опять Платон вмешивается в мою жизнь, опять указывает, что делать… Но сейчас, узнав всё, что я знаю, я понял, что он, чёрт побери, прав. Технозон – это паразит. Они только доят людей в Нирване, и никак не заботятся об их безопасности. Михаил – чувак из их охраны – прямым текстом заявил, что они не моргнув глазом отключат всю систему. Если поймут, что их драгоценной корпорации угрожает опасность. А знаешь чем грозит резкий обрыв связи, когда человек в Нирване? – Мелета молча покачала головой и вручила ему миску горячего супа. От него шел такой вкусный пар, что в животе начинались спазмы.
Не удержавшись, он поднес миску ко рту и сделал несколько глотков горячего бульона прямо через край, не утруждаясь зачерпывать его ложкой.
– Когда спишь в Нирване… твой разум соединяется с другими в единое облако, – он сделал еще несколько глотков супа, пытаясь подобрать слова. – Ты вроде как чувствуешь их все – все несколько миллиардов, до которых можешь дотянуться без затухания сигнала. Это похоже на… Словно ты – капля в море, полном таких же капель, и вы все вместе, вы едины и вы делаете общее дело. Иногда это чувство вызывает эйфорию, оно лучше всех наркотиков. Чувство целостности. Цельности. Твой мозг, как и другие вокруг, нечувствительно занят разработкой сложнейших структур, о которых в Минусе ты не имеешь никакого представления. Но там, в Нирване, ты чувствуешь себя БОГОМ… Если тебя вдруг вырвать из этого состояния – как сорняк из земли, безжалостно, вместе с корнем… Сознание погружается в шок. Наступает кома. Почти нереально выбраться из этого состояния в одиночку.
– Если Технозон отключит Нирвану, все, кто там находится, погибнут, – кивнула Мелета. К своей чашке она почти не притронулась, остывающий суп покрылся плёнкой желтого жира.
– Не все, но многие, – согласился Мирон. – Очень многие. Те, кто в этот момент был один, кому не могут оказать помощь…
– Но если не отключит – тот, кто проникает в сны людей, будет и дальше сводить их с ума.
– Если мы не заберем Акиру и не подключим файерволл из какого-то другого места, – опять кивнул Мирон. – Но остаётся куча других вопросов: почему Иск-Ин обязательно нужно забрать? Почему НА САМОМ ДЕЛЕ Технозон жаждет его отключить? И почему, в конце концов, Платон куда-то съебался, оставив меня разгребать его дерьмо?
В дверь просунулась голова Давида – белый бобрик волос ярко контрастировал с серым бетоном стены.
– Мышонок здесь, – сказал он и закрыл дверь.
Мелета встала. Достала из сумки чистые джинсы, майку, кроссовки… Мирон тоже поднялся. После тренировок, секса и горячего супа охотнее всего он бы провалился в сон. Долгий, без сновидений, освежающий сон. Но выбора не было. До рейда, по его подсчётам, оставалось меньше четырех часов.
14
Как хирурги, которые управляют операционным роботом, находясь в совершенно другом месте.
В том же зале, расчерченном на желтые квадраты, теперь находилась вся группа: Соломон, Давид и Голиаф, даже Саул, который не расставался с Плюсами – чёрные провода свисали из его ушей, как напившиеся крови пиявки.
Все сидели на раскладных стульях.
Чуть в стороне от других – Мышонок. Та же цветастая гавайка, хвостик на затылке и спокойный лик Будды, вздумавшего отрастить пижонскую бородку.
Кивком поприветствовав Мирона и девушку, он указал на соседние стулья – металлические каркасы, на которые кто-то намотал пластиковый кетгут, придав им вид самопровозглашенных шезлонгов.
Стулья были выстроены в полукруг, лицом к одному из самых больших желтых квадратов на полу.
– Надевайте плюсы, ребята, нас ждет увлекательное путешествие, – сказал японец, как только Мирон с Мелетой уселись.
Мирон поспешно полез в карман – перед выходом девушка напомнила ему прихватить прототипы. Как только пиявки устроились в ушных каналах, он со свистом втянул воздух.
Никаких стульев. Никакого зала. Они повисли в воздухе, на высоте птичьего полёта, паря над центром Москвы.
Слева – там, где находился толстый японец – висело два столбца иероглифов в стиле кандзи: "В небе на востоке пятицветные облака". Он уже привык, что перевод надписей происходит как бы без его участия, лишь стоило возникнуть желанию.
Мелета вновь была в чёрном латексе. Лицо спокойное, руки чинно сложены на коленях. Вместо фигуры Соломона в воздухе пылал хрустальный ацтекский череп, Давид выглядел, как зеленый гоблин из Варкрафта, Голиаф – как старец в белоснежном кимоно, с белоснежными волосами, собранными в высокий хвост, с усами и бородой, сплетенными в замысловатые косички.