Призрак — страница 5 из 44


Вернувшись в гостиную, Мирон еще раз внимательно, дюйм за дюймом, исследовал всё, что было в комнате. Ковёр, торшер, диван с креслами, шкаф… Брат знал, что он это всё увидит. Платон знал, что как только он пропустит звонок матери, она тут же насядет на Мирона и заставит его впрячься в поиски. Он ДОЛЖЕН оставить подсказку. Но времени было мало, иначе брат отменил бы заказы еды и посылок.

Значит, это будет что-то одно. Какая-то незначительная деталь, мимо которой пройдёт чужой.

"Никому нельзя верить, даже себе. Мне – можно"


Он пошел в спальню. Та же спартанская скудость обстановки, что и в гостиной. Кровать – жесткий футон на раме. Мирон знал, что футон набит настоящим конским волосом, что простыни на кровати – льняные, сотканные на механическом станке в Бангладеш. Мелкие катышки и неровности, которые свидетельствуют о том, что к ткани прикасались чьи-то руки, а не безликий автомат, выплёвывающий синт-хлопок со скоростью сто ярдов в секунду…


Аквариум выделялся в полумраке спальни, как яркое пятно, как экзотическая картина, как окно в другой мир. В электрически-зеленых подводных джунглях мельтешили юркие рыбки, неторопливо передвигались улитки, перебирали тонкими ножками красные, похожие на глянцевые бусины, креветки…

Открыв панель управления, Мирон считал показания. Корма, удобрений и других полезных веществ, без которых замкнутый хоббитат не сможет существовать, должно хватить на полгода.


Брат не собирался возвращаться в эту квартиру. По крайней мере, в ближайшее время…


На противоположной от аквариума стене была картина. Нет, не картина, – поправил себя Мирон. – Голо-постер. Довольно большой, он занимал геометрически выверенное место напротив кровати.

Как только Мирон вгляделся пристальнее, блондинка, изображенная на постере, призывно улыбнулась. А затем подмигнула, кокетливо пожав круглым обнаженным плечиком. Необычайно длинные волосы раздул невидимый ветер, от него же разлетелись в стороны полы прозрачной блузки…

Идору. В Плюсе о ней только и говорили. Алика, кажется… Она была собственностью Неолабс, одной из этих новых компаний, которые вели дела только в Плюсе. Тем не менее, припомнил Мирон восторги одной из подружек, – Алика давала концерты и в Минусе. Собирала стадионы.


В первый миг постер с модной певицей в спальне брата вызвал у Мирона стойкое отторжение. Этого просто не могло быть! Платон, с его особенностями восприятия мира, был настолько равнодушен к женщинам, насколько нож электронного хирурга равнодушен к опухоли, которую ему предстояло удалить.


Возможно, это и есть подсказка Платона. Любому, кто будет проводить обыск, вовсе не покажется странным постер юной красотки в спальне мужчины. Любому, кроме него…

Впрочем, Алика тоже была ИСК-ИНом, сложной самообучающейся программой. И в этом качестве она очень даже могла заинтересовать его старшего брата…


Открыв ящик комода – просто чтобы убедиться, что это всё-таки спальня Платона – он увидел поверх сложенных с геометрической точностью трусов-боксеров ярко-желтый пластиковый браслет. Такие выдают всем посетителям живых концертов, он служит одновременно и билетом и пропуском.

Мирон глубоко вздохнул и еще раз посмотрел на Алику. Та обиженно надула губки и полуотвернулась, лукаво глядя через плечо: трудный клиент попался. Совсем не обращает внимания на девушку…


Одно дело – интересоваться идору профессионально. Совсем другое – планировать пойти на её концерт.

От одной мысли, что нужно будет толкаться в пьяной, потной, наглотавшейся наркотиков толпе, Мирону сделалось плохо.

Жар возник между лопаток, быстро разбежался по всему телу – затылок взмок, ладони сделались влажными, дыхание участилось и вырывалось из горла короткими горячими толчками…

Скинув куртку, он рванул магнитную застёжку рубашки и оперся одной рукой на стену возле постера.

Идору, между тем, приняла его раздевание за приглашение поиграть. Игриво подмигнув, она распахнула блузку и притронулась кончиками пальцев к совершенным полушариям грудей.

Ух ты! Значит, это не просто постер. Программа интерактивна, то есть, обладает зачатками интеллекта… По верхнему срезу постера побежал текст. Японские иероглифы, продублированные кириллицей.

Мирон ухватил хвостик сообщения. В нём говорилось, когда и где состоится очередной концерт.


Послав идору воздушный поцелуй, он покинул спальню. Подошел к окну гостиной и всмотрелся в город, раскинувшийся далеко-далеко внизу. Светало. Фонари за окном потускнели, сделались почти невидимы.

Серебряное небо струило безрадостный свет, который сулил трудный, полный хлопот и компромиссов с самим собой день.

Если ему, Мирону, стало плохо от одной мысли, чтобы пойти на концерт идору, то его брат должен был впасть в кататонию. Значит, Платон вовсе не собирался туда идти. Билет-браслет предназначался ему.


– Ну спасибо, братец, – сказал Мирон, обращаясь к оконному стеклу. – Век не забуду…

Опустив руку в карман он нащупал восьмиугольное колечко дексамина, отметив, что осталось еще три. В обычных условиях их хватило бы на неделю.

Он ведь не злоупотреблял, вовсе нет. Дексамин нужен, только когда проторчишь в Плюсе часов двадцать, после чего Минус кажется засохшей какашкой, прилипшей к куску дырявого мокрого картона. Тогда-то и нужен этот розовый восьмиугольник. Чтобы не перерезать себе вены от тоски…

Теперь, скорее всего, трёх таблеток не хватит и до конца дня.

Но ничего. Главное, продержаться до концерта, а там наверняка будет полно толкачей.

Закинув в рот плоский восьмиугольник, Мирон подождал, пока дексаминовая волна не захлестнет позвоночник и направился к двери.

Концерт состоится вечером. Главное, продержаться.

3


Мне пора, мама. Дела, знаешь ли.


Мобиль появился, как только Мирон вышел на улицу. В Башнях были собственные стоянки – чтобы никому из жильцов, не дай Бог, не пришлось провести на улице больше пары минут. Да и машины были классом повыше, не те убогие пластиковые мыльницы, что обслуживали районы Ульев.


Откинувшись на мягком сиденье, Мирон расслабился, прикрыл глаза.

– Назовите место прибытия, – раздался механический голос. – Назовите…

– Да заткнись ты, – рассердился Мирон. – Не видишь, думаю.

Мобиль перебрался в безопасную зону парковки, а на его место встал другой. Из ярко-вишневой, как леденец, машинки выгрузились, цепляясь друг за дружку, две девчонки. Судя по всему, обе в дымину. Громко хохоча и вешаясь на консьержа, они повлеклись по кирпичной дорожке ко входу в Башню.

Никакие это не девчонки, – сообразил Мирон. – Нарощенные волосы, подтянутые зады и шарообразные груди, выпадающие из слишком глубоких вырезов… Купчихи. Новые жены старых олигархов. Бухали где-то всю ночь, теперь отсыпаться приехали.


– А-хм… – деликатно покашлял мобиль. Напоминал, что время – всё-таки деньги.

– Едем в Мандарин Ориентал, что в Коломне. Забронируй номер-люкс, одиночный. С Ванной.

– Оплата? – спросил мобиль деловитым, почти человеческим тоном.

Мирон спохватился и полез в карман за карточкой Михаила. Если тот не брешет, её без звука должны принять в пятизвёздочном отеле…

Как только он достал прямоугольник из замшевого кармашка, в передней панели мобиля проснулся портативный сканер, прошелся лучом по карте – та на мгновение вспыхнула всеми цветами радуги.

– Принято, – доложил мобиль. – Номер забронирован.


После квартиры Платона в собственную конуру в Улье возвращаться было стрёмно. Кроме того, есть вероятность, что добравшись до Ванны, он наплюёт на всех и вся и уйдёт в глубокий Плюс суток на трое. Очнётся, когда Гончие Технозона примутся рвать на куски....


Пока не схлынула дексаминовая волна, есть шанс разузнать хоть что-то о Платоне. Что-то, что даст толчок, ниточку, хлебную крошку…

– Расчетное время прибытия в Мандарин Ориентал двадцать девять минут, – доложил мобиль, вырвавшись на скоростную магистраль и Мирон, откинувшись на мягкую спинку, вставил наушники и закрыл глаза.

Свой переход в Плюс он давным-давно оформил, как простое пробуждение ото сна. Банально, по нынешним меркам. Но ему нравилось. Даёт время сориентироваться.

Всего на минутку, – уговаривал он себя. – Так, посмотрю, что к чему – и сразу назад.


На самом деле, ему нужна была передышка. Мир, в котором ничего не может случиться. Цифровое небо не рухнет на цифровой бассейн, цифровой дом не загорится, а виртуальные аватары не воткнут нож в печень…


Над бассейном ревела противотуманная сирена, от неё исходили почти ощутимые волны звука.


– Здравствуй, мама. Откуда у тебя мой личный код доступа?

– Ты не позвонил! – вой зашкаливал все разумные пределы и Мирон, поморщившись, убавил звук. – Где Платон?

После прошлого разговора он сунул Плюсы в карман рубашки и начисто забыл о том, что должен дать отчет о состоянии дел брата. Было не до того.

– Я в порядке. Спасибо, что спросила.

– Что? – голосом матери можно было крошить стекло.

– В порядке твой сыночек, – повысил он голос. – Работает.

– Ты врёшь. Я звонила ему на работу. Его там нет. Его нигде нет!

– Мама… – глубокий вдох. – Ты знаешь, над чем работает Платон?

– Ну… Там что-то очень сложное…

Выдох.

– Вот именно. Платон работает над очень, очень сложными вещами. Он просто не может отвлекаться. Ты ведь помнишь, что бывает, если его отвлечь? Например, когда ты насильно сдернула с него Плюсы, а потом нам пришлось ожидать трое суток, пока он выйдет из кататонии…

– Ты хочешь сказать, он просто… работает?

– Да, мама. Именно это я тебе и говорю.


Мирон вспотел. Где-то в далёком Минусе его руки нашарили молнию, расстегнули куртку, стащили с головы шапку…

Платон не воспринимал концепцию лжи. Но Мирон со временем обнаружил, что всё-таки способен на лёгкую форму вранья. Полуправда, недосказанность, намёки и иносказания. Со временем он научился плести довольно сложные истории, на сто процентов не являющиеся истиной, но состоящие из абсолютно правдивых элементов.